– Ёба-а-аный стос! – потряс бритой головой Жека.
– Voila! – Гера загасил череп и дунул в раструб: семь черепов. Жека загасил.
Гера дунул в раструб: снова семь черепов.
– Пиздарики, бля! – Жека загасил черепа.
Гера дунул в третий раз: девятнадцать черепов.
– Ну ты и жангуо! – Жека успел загасить только семнадцать, два черепа скатились в basket.
– Контровую?
– Контровую!
Жека дунул в раструб: девять черепов. Гера загасил. Жека дунул: семь черепов. Гера загасил. Жека дунул: девятнадцать черепов.
– Вот так, штабс-капитан!
Гера загасил все девятнадцать.
– Ну это просто… ёб твою мать! – Жека, не веря, замотал головой.
– Смерть дезертирам! – победно выкрикнул Гера и дунул в раструб: десять черепов.
Жека загасил. Гера дунул – десять черепов. Жека загасил:
– А вот так-то, бля!
Гера дунул: двадцать черепов.
– Ну, что ж ты делаешь, вредитель?! – возопил Жека, спеша гасить черепа, но два скатились в basket.
Раструб прозвенел и выдавил счёт – 4:2 в пользу Геры.
– Ну не ёб твою, а? – Жека хлопнул в тёмные от нефти ладоши. – Третий раз, бля!
– Смелого пуля боится, смелого штык не берёт, – победоносно разгладил усики Гера.
– Сегодня, по ходу, твой день, а? – Жека погасил и убрал base.
Вздохнул и запел хриплым голосом:
Братан, хорош понты корявые кидать!
Нам всё равно теперь век воли не видать!
И вдруг оттянул себе пальцами нижние веки, закатив глаза, раскрыл рот и издал крик кикиморы. Гера смотрел невозмутимо.
– Страшно? – спросил его Жека.
– Я не из пугливых, – спокойно ответил Гера.
В коридоре кроме ковровой дорожки цвета спелых абрикосов, белых занавесок и одинаковых дверей никого не было. Аля подошла к соседнему купе № 7, протянула руку, чтобы постучать, но передумала. Ей захотелось в туалет. Она пошла по коридору, ступая босыми ногами по ковру, нашла дверь туалета, открыла, вошла. Внутри было чисто и уютно. Аля села на унитаз и помочилась. Встала, посмотрела на себя в зеркало.
– Оле, – произнесла она и коснулась зеркала двумя пальцами. – Оле, не умирае! Не умирае, моё Оле!
Она перекрестилась и трижды поцеловала зеркало.
Вдруг дверь туалета открыли. Возник подпоручик Кривошеин.
– Пардон, мадам! – почти вскрикнул он своим высоким голосом и захлопнул дверь.
Аля вспомнила, что не заперла ту за собой. Она вышла из туалета. Повернулась было налево, где тянулся коридор с дверями купе, но передумав, глянула вправо. Там за стеклом тамбура стоял и закуривал подпоручик. Несмотря на то, что на втором, военном этаже поезда были свои два туалета, он любил “ходить посрать в первый класс”. Аля шагнула к тамбуру, и стекло отъехало в сторону. Краснолицый подпоручик навёл на Алю свои маленькие, чёрные, всегда припухшие глазки.
Её серебристый халат ниспадал на пол.
– Я страшно извиняюсь! – Подпоручик щёлкнул каблуками и кивнул коротко подстриженной головой.
Он был в форме серо-жёлтого цвета.
– Даиете закурит, – произнесла Аля.
– Извольте!
Подпоручик достал пачку китайских сигарет “Хайшэньвэй”, протянул. Аля взяла сигарету, он дал прикурить газовой японской зажигалкой.
– Спсб.
– Госпожа далеко едет? – спросил он по-китайски, приняв её за китаянку, плохо говорящую по-русски.
– Мне нужно в Красноярск, – ответила Аля по-японски.
– Субарасий дес нэ![14] – произнёс подпоручик с грубым акцентом.
Она добавила по-русски:
– Я рускоя.
– Русская? – улыбнулся подпоручик, моргая чёрными глазками.
От него пахнуло водкой.
– Да.
Аля жадно затянулась.
– Всем семейством едете?
– Я одона.
– А родители в Красноярске?
Аля помолчала, затягиваясь и выпуская дым. Потом спросила:
– Второй этаже?
– Да, второй, – усмехнулся подпоручик. – Охраняем вас.
– Пушки, плимёт?
– Пушка, пулемёты. Как положено.
– Скажте, пжлст, у вас голова есть?
– Есть.
– Мой братец, рядовй СВ ВС АР, пропалойд.
– Во время войны?
– Да. Не найдено. Я четыр раза запросы делал.
Нет ответ. Нет ответ.
– Без вести пропал?
– Нет. И не убит. И не ранено. Пропалойд! Вы могл бы, пжлст, спросите у ваш голова?
Подпоручик качнул крутыми плечами:
– Ну… это будет стоить денег.
– Я плаче.
Он кинул окурок на пол, наступил сапогом.
– Подождите тут.
И быстро поднялся на второй этаж по винтовой лестнице, гремя сияющими сапогами. Аля подошла к тамбурной двери выхода и курила, глядя в окно на ползущий в темноте лес.
Подпоручик быстро вернулся:
– Двадцать юаней.
– Я плаче.
– Дайжобу![15] Гасите окурок, и поднимемся. У нас наверху не курят.
Аля бросила окурок на пол, он наступил сапогом.
– И деньги вперёд, конечно.
– Вперёдо?
– Вперёд.
Она задумалась на секунду.
– Вы дайёте мне двадцати йюань.
– Я? С какой стати? – усмехнулся он.
Она шагнула к нему, взяла за руку:
– Я вас отсасо.
Его небольшие брови вздёрнулись над маленькими глазками.
– За двадцати юйань. Пойдёмете.
Она потянула его за руку. Они вошли в туалет, она заперла дверь, опустила крышку унитаза, присела и стала расстёгивать ширинку на галифе подпоручика. Тот стоял столбом, слегка разведя здоровенные ручищи. Из расстёгнутой ширинки вырвался кривой член. Аля обхватила его губами.
Всё произошло быстро. Подпоручик пробормотал что-то, всхрапнул и задышал, как конь.
Аля вытянула салфетку, обтёрла свои губы. Подняла на подпоручика красивые глаза:
– Двадцати юань.
Он вытер слюну со своего маленького детского рта. Перевёл дух, потянул носом и пробормотал:
– Ещё.
Аля откинулась назад, скрестила руки на халате между коленями.
– Это будьт тридцать юань.
– Хао.
– И денге вперёдо.
Он сунул руку в карман, достал бумажку в пятьдесят юаней и протянул Але. Она нашла в халате карман, сунула туда деньги.
Второй сеанс подзатянулся. Подпоручик топал сапогами, раскачивался, стонал, мычал, ругался, стучал кулачищами в пластиковые стены. Едва он кончил, как дверную ручку дёрнули.
Подпоручик одеревенел.
Аля снова воспользовалась салфеткой, отерев раскрасневшиеся губы. Встала, протиснулась между раковиной и одеревеневшим подпоручиком, открыла дверь и вышла. По коридору в другой конец вагона уходил мужчина. Аля вышла в тамбур. Подпоручик, застёгиваясь на ходу, поспешил за ней. Обогнал, схватив ручищами за плечи, приостанавливая, и затопал по винтовой наверх:
– Следуйте за мной!
Аля поднялась по лестнице.
Второй, милитари-этаж транссибирского экспресса № 4 занимал пространство над двумя вагонами первого и второго классов. В пространстве над первым классом располагались башня с двумя двадцатимиллиметровыми пушками и два пулемёта. Башней в данный момент управлял сержант Тлытин, пулемётами – ефрейтор Пак, однофамилец начальника поезда. Они сидели в своих кабинах, оборудованных необходимыми приборами наблюдения, ведения огня, и несли вахту. Над вторым классом располагалась казарма охраны поезда и сменщиков Глытина и Пака. Офицерский отсек был обустроен между боевой частью и казарменной. Подпоручик провёл Алю сюда. В отсеке на двух диванах сидели капитан Пак и старшина Миллер. Между ними на столе лежал лист умной бумаги, с висящей над ней голограммой четвёртой версии “Robbers”, в которую на деньги играли Пак, Миллер и подпоручик. Здесь же на столе стояли три пустые четвертинки водки “Ушкуйникъ” и полбутылки японской шо-джу, рисовая посуда с закусками и нарезанными фруктами. Приглушённо звучал русскоязычный шансон. На краю стола лежала ЖЖ[16]. ЖЖ была белая, гладкая, размером чуть больше среднего. Её устало сёк прутом рядовой Авдеенко. ЖЖ периодически смешно выпускала газы, пахнущие розовым маслом. Видно было, что Авдеенко делает это уже давно и порядком устал. Свою правую руку он поддерживал левой.