– Ой, смотрите! Смотрите, там!..

ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 00:23

Людей было много. Они хлынули из-за того же поворота, что и желтый мотоцикл, и сразу заполнили все пространство между рядами, как вода в трубе. Сначала казалось, что они бегут молча, но скоро стало ясно, что этот невнятный далекий гул, возникший пятью минутами раньше, и есть они, состоит из топота ног, дыхания и множества голосов. Издалека слов еще нельзя было разобрать, но захваченный волной кусок тоннеля метр за метром оживал и вскидывался, как флешмоб на спортивной трибуне. Люди выскакивали из машин, тащили вещи, подхватывали на руки детей и вливались в поток, одновременно и замедляя его, и усиливая.

Как ни странно, никто из наблюдавших за приближением толпы почему-то не двигался с места, словно прежде, чем поддаться панике, нужно было дождаться хоть какого-то объяснения, увидеть источник своими глазами. Лица были одинаковые – растерянные и пустые, страх не успел пока на них проявиться, потому что импульс еще не передался, как будто действовал только на близком расстоянии. Именно с такими лицами, наверное, смотрят на атакующую армию, подумал Митя, удивляясь этой спокойной мысли. Или на цунами. Когда на тебя летит волна высотой с пятиэтажный дом, бежать все равно уже поздно, можно только смотреть.

– Что там, господи, пожар, что ли? – вдруг спросила какая-то женщина.

И тогда только морок рассеялся. Оцепенение спало, и первыми закричали люди в автобусе, затолкались и забегали, раскачивая тяжелую машину, застучали в стекло водителю. Наконец двери с шипением распахнулись, и четыре десятка освобожденных пассажиров высыпались наружу и заметались, пугая остальных.

– Пожар! – жалобно причитала женщина. – Сгорим же сейчас!

– Вода, вода пошла, мы ж под рекой! – подхватил другой голос.

Распахнулась одна дверца, за ней другая, и тесное пространство между автомобилями сразу вдруг заполнилось. Ни дыма, ни воды видно не было, и настоящий повод для паники по-прежнему оставался неизвестным, но после первого выкрика он стал уже не нужен. Кто-то волок сумки из багажника, кто-то сражался с застежками детского кресла, вытаскивая рыдающего младенца, рассыпался чей-то мешок с продуктами, и все кричали одновременно и неразборчиво. Но времени не осталось – толпа добралась и налетела с ревом и топотом, как вражеская конница, и две неравных группы людей столкнулись и перемешались. Сшиблись, топча друг друга, оскальзываясь на раскатившихся яблоках – не нарочно, а просто потому, что бегущие от начала тоннеля заразились страхом давно и к тому же знали реальную его причину, а те, кто попался им на пути, испугались только что и не успели еще взять нужный разгон.

Митя прижался спиной к горячему боку автобуса. В голове по-прежнему было пусто, почему-то подумалось только, что борт, наверное, очень грязный и майку придется выбросить. Он шагнул вперед, но его тут же толкнули в плечо, потом еще раз, под ноги ему попался растоптанный пакет с продуктами, он споткнулся и упал на колени, думая: очки, сейчас раздавят очки, – и едва успел поймать их, сжал в кулаке. Кто-то подхватил его под мышки, втащил за автобус и рывком поставил на ноги. Он вернул очки на место и увидел прямо перед собой красного мокрого Патриота, а за широкой патриотовой спиной – женщину-Мерседес и молоденького старлея. Кабриолета с ними не было.

– Спасибо, – сказал он хрипло.

Они стояли в узком промежутке между широкой мордой автобуса и Ладой Калиной, в которой не было уже никакого старичка, а только распахнутый багажник с какими-то пестрыми тряпками, приоткрытая водительская дверца и в подстаканнике – цветастый термос без крышки, над которым еще поднимался пар.

– Так, – снова сказала женщина-Мерседес, а потом наклонилась вперед, вытянула руку и схватила одного из бегущих, щуплого человечка с пластиковой кошачьей переноской, которую он крепко прижимал к груди, и выдернула из толпы. – Что там случилось? – спросила она.

– Пустите! – закричал человечек и рванулся, пытаясь освободиться, но переноска мешала ему. Внутри отчаянно орал крупный белый кот.

– Я не отпущу, пока вы не скажете! – прокричала женщина-Мерседес. – Что! Там! Случилось?

– Господи, да не знаю я, – простонал человечек. – Там двери закрылись, понимаете? Огромные такие двери! И машину раздавило, прямо в лепешку! Нас заперли, понимаете? Да пустите же меня!

Он дернулся еще раз, вырвался наконец и исчез. Патриот обернулся к Мите, лицо у него было дикое.

– Чё ты стоишь-то?! – заорал он. – Давай, побежали!

И нырнул в поток. Все так же ничего не соображая, Митя послушно набрал воздуха, как перед прыжком с вышки, и бросился следом.

– Эй, – крикнул старлей, – подождите меня! – И шагнул было вперед, собираясь с духом, но женщина-Мерседес опять протянула крепкую руку и вцепилась ему в воротник. В самом деле схватила за шкирку, как щенка, и дернула.

– Куда, – сказала она. – А ну стоять, лейтенант.

ПОНЕДЕЛЬНИК, 7 июля, 00:32

Ася поправила под головой рюкзак и в который раз попыталась лечь поудобнее. Повернулась на левый бок, потом на правый и уперлась носом в душную спинку кресла. Ноги затекли, заднее сиденье Тойоты было слишком короткое, а рюкзак жесткий. Терпила замерла за своим рулем как прибитая. Вообще ни разу, кажется, не пошевелилась. Заснула, что ли? Или ее, например, хватил тепловой удар. Папы не было уже больше часа, и за этот час Ася не сказала Терпиле ни слова. Не просила воды, не клянчила зарядку для телефона. Зато она давно уже открыла оба своих окна, справа и слева, рассмотрела все соседние машины и подслушала все разговоры. Благодаря общительной тетеньке из Пежо, которая пробежалась между рядами и допросила всех, она знала теперь, что красивые женщины из Порше Кайен не подруги и не сестры, а вторая жена и дочь человека, который умер два дня назад, терпеть не могут друг друга и как раз возвращаются с похорон. Что бородатый старик в Лексусе – какой-то важный поп, а у тетки в УАЗе дерутся и ноют двое детей, и она уже отвесила каждому по затрещине (с этим женщина Пежо категорически не согласилась и завела было пылкую речь, которую тетя из УАЗа довольно неделикатно прервала, захлопнув дверцу у нее перед носом). Что длинноволосая нимфа из кабриолета не умеет водить машину, так что, если пробка сдвинется раньше, чем вернется ее щёгольский папик, она так и останется сидеть тут, как дура, и все будут гудеть и орать на нее, хотя она-то как раз говорила, что ходить никуда не надо, а он еще и ключи зачем-то забрал, хотя чего забирать-то, когда водить она все равно не умеет.

Нимфины многословные жалобы нагнали тоску даже на неутомимую женщину-Пежо; слышно было, как она поспешно сворачивает разговор и отступает, явно собираясь найти новую жертву. Из ближайших соседей остались только толстый полицейский, сердитый маленький таксист и не говорящий по-русски водитель Газели, так что, когда круглое лицо в крашеных кудряшках появилось в окне Тойоты, Ася не удивилась.

– Привет, – сказала женщина-Пежо, широко улыбаясь. – Безобразие, конечно, что нас держат так долго, да? Хотя чего от них ожидать, в этой стране люди всегда мусор. Вы как тут, всё в порядке? Если что, у меня есть вода. Правда, совсем немного и негазированная, это детская вода, там специальная очистка, очень сложная, у меня сын пьет только эту, другую ему нельзя…

– Спасибо, – сказала Терпила. – У нас все хорошо, ничего не нужно.

Смотри-ка, не умерла, подумала Ася, надо же.

– Какая славная у вас дочка, – сказала мама-Пежо, хищно оглядела Асю и просунулась поглубже внутрь Тойоты. – На вас похожа. А мужчина в очках – это муж, да? Что-то их давно нет, пора бы им вернуться. Сколько можно идти два километра? Или сколько тут, три? Вроде молодые, крепкие мужчины. Хотя, конечно, куда им торопиться, да? Может, они разговорились просто, стоят где-нибудь. Им ведь все равно, что детям давно пора спать, а мы…

– Вы простите меня, пожалуйста, – перебила Терпила сухо. – Но я правда ничего не знаю. Мы просто сидим и ждем так же, как и вы.