– …не продвинемся до тех пор, пока не возьмем ситуацию под контроль! Мы не закончили, давайте не будем вести себя как дети, успокоимся и продолжим!
Судя по эффекту, который ее слова произвели на бурлящую разнородную толпу, грубой женщине в синем удалось то, что у доктора как раз не получилось, на что он даже не посмел замахнуться: она сумела собрать их, несколько сотен человек в одном месте, и заставила слушать. Он вспомнил свою отчаянную идею добраться до Шкоды и жать на сигнал до тех пор, пока все не проснутся, и то, какой неприличной, немыслимой эта идея ему показалась, и как он спасовал. Отступил прямо на старте, хотя у него-то как раз причина была веская, неотложная, и ровно по этой причине он сорок минут шел по душной бетонной трубе, мучая своего старого кота, в поисках человека, который снимет с него наконец эту ужасную навязанную задачу. И кажется, нашел. Может, ключом была именно грубость, напористая уверенность, которой у него не было. Тихий маленький доктор напористых грубиянов не любил и старался держаться от них подальше, но дольше тянуть было нельзя. Он посмотрел на часы, набрал воздуха в легкие и начал продираться сквозь толпу:
– Простите. Очень срочно. Ради бога, извините, это правда важно. Разрешите, прошу вас!
И тут неожиданно стало очень тихо, и он остался один в пустоте. Большая женщина смотрела на него сверху вниз с раздраженным недоумением, как смотрят на таракана посреди накрытого к празднику стола. Глаза у нее были светлые и холодные, а зрачки крошечные, как маковые зерна.
– Извините, – сказал он еще раз, задыхаясь. – Мне нужна помощь. Там, в начале тоннеля, пострадал человек. Состояние очень тяжелое, счет уже на часы. Ему нужны антибиотики и, по возможности, еще обезболивающие. Я уверен, у кого-нибудь здесь эти лекарства найдутся. Прошу вас, речь идет о человеческой жизни, если бы мы сейчас объявили…
– А вы что, врач? – быстро спросила женщина в синем и сошла с подножки.
– Что?.. Да, я врач, – сказал доктор и в том, что он стоматолог, на этот раз признаваться не стал, чувствуя, что его словам и так не хватает веса. Проблема с самого начала именно в этом и заключалась – его словам не хватало веса, и с этим пора было покончить. Убрать умоляющие нотки, звучать уверенно. – Он может потерять руку, он…
…Может умереть, хотел сказать доктор, и даже, скорее всего, умрет, что бы я теперь ни делал, но не успел.
– Врач? – зашумели сзади. – Кто здесь врач? Вы?
– Послушайте, – перебили его, – у меня жена на восьмом месяце, у нее тянет чего-то всю ночь, вы не посмотрите? Лена, иди сюда!
– Серёж, ну не надо, – сказала невидимая Лена, – все нормально уже…
– Ничего не нормально, сама же говорила! Пусть посмотрит, он доктор. Иди, говорю!
– А лекарства у вас есть? Спросите кто-нибудь, есть у него лекарства? У нас астма, ингалятор почти закончился! Тут так душно, если еще один приступ, я не знаю…
– И от давления что-нибудь!
– Я после шунтирования, так плохо себя чувствую, первый раз на дачу выбрался…
– Ну всё, – сказал Патриот. – Попал ты, доктор.
Маленький стоматолог развернулся вместе с котом – смущенный, с красными ушами, рубашка его спереди вся была перепачкана пылью. Он поставил переноску себе под ноги и поднял ладони вверх, и жест опять был неуверенный – то ли просьба выслушать, то ли капитуляция.
– У мамы диабет, – сердито сказала какая-то женщина в кедах и джинсовых шортах, проталкиваясь вперед, и крепко взяла его за локоть. – Инсулина на укол всего осталось, вы понимаете? На один укол. Мы думали, к полуночи будем дома!
Лицо у нее оказалось такое же, как и голос, – сердитое, обвиняющее. Наверное, накануне она косила траву или возилась с грядками: плечи обгорели, кромка ногтей была темно-зеленая.
– Отпустите меня, пожалуйста, – попросил доктор, и сердитая дачница замолчала и убрала руку. – У меня нет лекарств, – продолжил он громко, хотя глаза поднять по-прежнему не осмелился и обращался к голубой крышке переноски, к перемотанной скотчем ручке. – Совсем никаких, простите, правда нет. Мне очень жаль, я сделаю что смогу, обещаю вам, но сначала я должен помочь ему. Понимаете, у него рука, сепсис, это очень опасно, и если в ближайшее время мы не найдем…
– Так, – сказала женщина в синем костюме и снова забралась на свою подножку, как будто взошла на сцену. – Так. Значит, вот что мы сделаем! Все, кому нужна медицинская помощь, подойдите ко мне! Состояние здоровья, острые проблемы – я добавлю в список и прослежу, чтобы вы получили помощь, доктор займется вами в порядке очереди! Вы, с диабетом, в какой вы машине? – тут она распахнула блокнот и достала ручку.
– Подождите, – сказал доктор. – Давайте начнем с лекарств. Антибиотики, инсулин, бета-блокаторы, обезболивающие, ингаляторы – всё, что есть, полный список. А еще лучше, чтобы не терять времени, собрать все лекарства в одном месте, так будет гораздо проще распределять…
Большая женщина отвлеклась от своего блокнота и посмотрела на него с каким-то новым выражением. На секунду ему показалось даже, что она вот-вот улыбнется.
– А вот это – прекрасная идея, доктор, – сказала она медленно и провела в своем списке еще одну жирную вертикальную черту.
– В смысле – собрать в одном месте? – спросила сердитая дачница с зелеными ногтями. – Это типа вам отдать, что ли?
Очередь заволновалась.
– Ага, конечно! – раздался голос. – А решать, кому нужнее, будет кто – вы? Или этот доктор кошачий? Да кто ж вам отдаст-то последний ингалятор, а если мы до завтра тут проторчим? Разбежались!
Большая женщина выпрямилась и как будто стала выше еще на голову. Она обвела взглядом толпу и автора реплики, лысоватого мужчину в жилетке с карманами, из общей массы выхватила почти мгновенно и действительно наконец улыбнулась, хотя доктору ее улыбка совершенно не понравилась.
– Скажите, – спросила она ласково, – сколько у вас в машине воды?
Лысоватый в жилетке помрачнел и нервно переступил с ноги на ногу.
– А ваше какое дело! – ответил он и огляделся, ища поддержки. – Еще и воду им!
– Можете не отвечать, – сказала она, – давайте я попробую угадать. Вы едете с дачи и, значит, обратно, скорее всего, ничего не везете. Допустим, у вас была одна или даже две бутылки, и одну вы наверняка уже выпили ночью. А может, и обе, – продолжила она, сверяясь с блокнотом, – потому что в машине вас… двое. Но даже если вторая бутылка еще не закончилась, как вы думаете, на сколько вам ее хватит?
Лысоватый молчал.
– А вы? – продолжила большая женщина, выбирая следующего адресата, румяную патриотову жену. – Предположим, просто предположим, что нас освободят не сегодня, а, например, завтра. Вам будет чем накормить детей?
Мама-Патриот нахмурилась и оглянулась на мужа.
– Ой-ой, – тихо сказала Саша. – Кажется, у нас сейчас начнется коммунизм.
– Да пускай хоть что-то уже начнется, – так же тихо ответил Митя, которому до смерти надоело и стоячее это собрание, и толкучка, и особенно – женщина-завуч с ее блокнотом. – Главное, чтоб закончилось поскорее. И вообще, что плохого-то в коммунизме?
– Дурак ты, Митька, – прошептала Саша и взяла его за руку, и он сразу забыл обо всем, потому что впервые за долгое время она назвала его Митька и прикоснулась сама, привычно, как раньше.
Женщина-Мерседес резко повернула голову и прищурилась, как будто расслышала шепот и теперь искала источник, и Митя отчетливо понял вдруг, что этого допустить нельзя, качнулся вперед, и загородил жену, и сделал пустое лицо. И рассердился на себя только после, когда неприятная баба в костюме отвернулась.
– Нам всем придется сейчас чем-то пожертвовать, – звучно сказала женщина-Мерседес. – В тоннеле несколько сотен машин. Кому-то из нас нужны лекарства, кому-то – вода или еда. Или медицинская помощь. Все это возможно только в случае, если мы будем сотрудничать. Ваше беспокойство понятно, но нам нужна полная открытость, иначе мы не сможем помочь друг другу. Так что давайте не будем тратить время на споры и займемся делом. Кто еще не записался? Подходите! – и снова щелкнула ручкой.
