Давно Салах ад-Дин не ложился почивать в таком благостном состоянии духа, как в ту ночь.

Однако в полночь он вдруг почувствовал смутную тревогу. После нападения ассасин он стал держать у изголовья обнаженную саблю. И теперь, сразу схватив ее в темноте, он резко поднялся на тюфяках и прислушался.

Тишина казалась поистине могильной, и ни единого движения сын Айюба не заметил в шатре. Однако взгляд его был привлечен входным пологом. И чем пристальней он приглядывался к нему, тем сильнее сковывал его озноб.

Перед пологом густела и все четче, будто весь шатер изнутри стал наливаться лунным светом, начинала вырисовывалась темная, высокая тень.

Ком застрял в горле у Юсуфа и, с трудом сглотнув, он крикнул, надеясь, что всполошится бессовестно заснувшая стража:

- Кто ты?!

- Кто ты? - эхом откликнулось эхо.

Телохранителей как будто и след простыл.

- Отец?! Это ты? - На миг ужас отпустил Юсуфа, но не тут-то было.

- ...ты... - глухо откликнулась тень и снова повторила свой вопрос: - Кто ты?

То был не отец, добродетельный и многомудрый Наим ад-Дин Айюб. Теперь к Салах ад-Дину пришел кто-то иной.

- Мое имя - Юсуф, - сказал он. - Теперь назови себя.

Но тень казалась глухой:

- Кто ты? - вновь повторила она свой вопрос. - Всемогущий Аллах послал меня к султану передать ему, что он никогда не возьмет силой города, который по праву принадлежит Зенгиду, законному наследнику. Где султан?

- Султан? - опешил сын Айюба. - Какой султан?

- Я не вижу султана, - глухо пробормотала тень. - Мне придется ждать его здесь у стен моего города.

- Атабек! - осенило Салах ад-Дина.

Он хотел было подняться на ноги, но тело вдруг оказалось таким тяжелом, что он только повалился на бок, ударился обо что-то лбом и... очнулся.

Наяву стража оказалась куда более расторопной, чем во сне. В мгновение ока она окружила своего повелителя.

Приподнявшись, Салах ад-Дин осознал, что во сне скатился с тюфяков и приложился лбом об рукоять собственной сабли, а верная сабля подала знак страже, звякнув острием о бронзовую треногу светильника.

- Скорее зовите аль-Фадиля! - потребовал Юсуф, потирая лоб рукой.

Аль-Фадиль появился, заспанный и удивленный, но всегда готовый распутать любое хитросплетение мыслей и обстоятельств.

- Ты должен немедля написать письмо в Багдад, халифу аль-Мустади, - потребовал Салах ад-Дин. - Зенгиды - законные правители Халеба, и я стремился к благоразумию, желая соблюсти законный порядок и сначала, хотя бы на словах, получить везират... Как в Египте. Но теперь я вижу, что чрезмерное благоразумие похоже на злоупотребление волей Всевышнего.

- Неужели малик хотел силой добиться всего лишь верной службы у юного Зенгида? - с деланным изумлением проговорил аль-Фадиль.

Салах ад-Дин мрачно посмотрел на него.

- Злая насмешка... но, признаю, что в ней заключена истина, - сказал он. - Теперь я получил весть от Всемогущего Аллаха. Его строгое предупреждение... Пиши послание Аббасиду.

В пальцах аль-Фадиля, как по волшебству появился калам. Чернильница была отпущена на свободу с поясной тесьмы, а из мешка выпорхнул чистый лист пергамента.

- Готов запечатлеть твои слова, малик, - сказал аль-Фадиль.

- Пиши с в о и м и словами, аль-Фадиль, у тебя этот узор получится куда изысканней. Халиф не должен ни на миг забывать, что над Египтом и землями Сирии развеваются ныне знамена Аббасидов, что слава Аббасидов вновь сияет, как Солнце... Но для этого приложено много трудов и будет приложено еще больше. Пусть халиф подумает, к е м должен быть по положению тот, кто возносит славу его рода и знамя истинной веры.

Аль-Фадиль застыл на несколько мгновений с каламом в руке, потом догадался, моргнул и рек:

- Атабек Нур ад-Дин был всего лишь правителем на том клочке земли, который он получил по наследству. Тот же, кто вознес до небес древнюю славу Аббасидов и покорил во имя истинной веры пределы дар аль-харба должен именоваться по меньшей мере султаном.

- Верно мыслишь, аль-Фадиль, - кивнул Юсуф. - О том и пиши аль-Мустади аль-Аббасу.

- ...по меньшей мере султаном Египта и Сирии... всей Сирии, - уточнил аль-Фадиль; его глаза уже разгорелись ярче светильников.

Салах ад-Дин кивнул и потребовал, чтобы ему самому дали калам и пергамент.

- А это письмо я должен написать своей рукой в знак уважения к покойному атабеку Нур ад-Дину, - пояснил он аль-Фадилю, который опять немного опешил.

И Салах ад-Дин стал писать юному Зенгиду, таившемуся в Халебе, как в норке, простое и ясное письмо, похожее на воинское донесение, а не витиеватый узор, покрывающий то золотое блюдо, что с подобострастием подносят в дар господину и повелителю.

Вот что было сказано в том письме:

"Во имя Аллаха милостивого и милосердного!

Славный наследник великого атабека аль-Малика аль-Адиля Нур ад-Дина Махмуда, да пребудет с ним вечно милость Всемогущего Аллаха!

Я пришел из Египта, чтобы служить тебе и тем самым исполнить мой долг перед покойным господином. Я делаю это только ради единства Ислама и окончательной победы над франками.

Аль-Малик ас-Салих Имад ад-Дин! Обращаюсь к тебе с напоминанием о том, что, по воле Всемогущего Аллаха, а также по воле твоего отца, я утвердил истинную веру в Египте и Йемене. Положи на одну чашу весов плоды моей службы, а на другую - ядовитые плоды деяний тех людей, которые способны лишь грызться за место на мягком тюфяке у господской ноги.

Увы! Ты, потомок доблестных Зенгидов, уже отгородился высокой стеной от своего верного слуги и избрал себе верноподданных иного пошиба. Я вижу для себя мало достоинства в том, чтобы расталкивать их локтями.

Посему я отказываюсь от службы роду Зенгидов и отныне буду действовать так, как требует того моя вера и как требует необходимость грядущего великого джихада.

Салах ад-Дин Юсуф ибн Айюб, султан Египта и Сирии"

Аль-Фадиль же превзошел самого себя. Ему и тысячи строк не хватило на то, чтобы описать все деяния своего господина, свершенные ради утверждения истинной суннитской веры и славы рода Аббасидов. Черные знамена реяли теперь и над Египтом, и над южной Аравией, где раньше также правили еретики. Однако на покоренных землях правоверные смущены тем, что их духовный глава, халиф аль-Мустади все еще не признал доблестного освободителя и верного слугу Аббасидов равным среди иных правителей дар аль-Ислама и не почтил его усердие султанским титулом, а такое признание безусловно необходимо для того, чтобы на всех землях воцарились спокойствие и надежда на твердую власть.

Не прошло и месяца, как халиф Багдада признал Салах ад-Дина правителем Египта и Сирии*, и над войском султана Юсуфа поднялись новые знамена, цвета полуденного солнца. Это был священный цвет рода Айюбидов. Однако в качестве талисмана султан Юсуф велел оставить и одно черное аббасидское "крыло".

Находясь в Хаме, Салах ад-Дин уже через неделю получил долгожданную посылку из Багдада. Примеряя парчовые султанские одеяния, он с усмешкой сказал аль-Фадилю:

- Слава Аллаху, этот кафтан не с плеча Шавара. Кровавых пятен на плечах не видно.

Еще через неделю пришла хорошая весть с Запада: франки предложили султану Египта и Сирии заключить с ними мирный договор.

На исходе того дня, окончив вечернюю молитву, Салах ад-Дин обратился к покойному Нур ад-Дину:

- Великий атабек, я не стану брать приступом твой город! - прошептал он и почувствовал теплоту в душе. - Однако надеюсь, что ты придешь с тем же вопросом к тому, кто вертит твоим сыном и законным наследником, как тряпичной куклой... к тому, что торгуется с франками и оскверняет твои динары, оставляя их в руках ассасинов...

Всем на удивление, Салах ад-Дин спокойно и неторопливо снял осаду с Халеба и так же неторопливо двинулся к Дамаску. Завоеванные им мощные цитадели он, как и повелось, отдал в управление своим родственникам: Хомс - храброму племяннику, Назиру ад-Дину, а Хаму - одному из дядьев, Михабу ад-Дину. Баальбек он отдал своему бывшему недругу, эмиру аль-Мукаддаму.