- Посмотри, можно ли там жить, можно ли строить мощные крепости, - разъяснил ему Салах ад-Дин.
Тураншах был доблестным воином, но не слишком проницательным человеком. Видя, что брат все еще озадачен, Салах ад-Дин сказал ему прямо:
- Нубия слишком далека от Дамаска и Халеба. Пока франки владеют Палестиной, великий атабек не решится на такой дальний поход, а таких славных военачальников, как ты, Тураншах, у него нет. Вот и рассуди, зачем нам может пригодиться Нубия... Или ты готов противостоять атабеку против воли... против воли нашего отца?
- Но ведь ты сам идешь навстречу атабеку, Юсуф! - продолжал недоумевать Тураншах. - Если атабек прикажет тебе остаться среди своих эмиров и следовать за собой, что ты будешь делать?
- Подчинюсь, брат, - без колебания ответил Салах ад-Дин. - Но если такое случится, то надо все сделать для того, чтобы наш отец как можно скорее принял одежды везиря. В этом я буду полагаться на тебя, брат, и на аль-Фадиля... Тогда Нубия нам будет очень нужна.
На этот раз, пока Салах ад-Дин двигался с войском по направлению к Кераку, он и в самом деле проводил больше времени в молитвах, чем в размышлениях о ведении войны с франками.
Когда он подступил к стенам Керака, то узнал, что во главе осажденных стоит владетельница замка и всей Заиорданской области Этьения, а ее муж, королевский сенешаль Миль де Планси, давно отбыл вместе со своим господином в Киликию.
"Воевать с женщиной - вот еще позорное дело!" - досадовал Салах ад-Дин.
Он не спешил взять Керак приступом - все равно крепость досталась бы атабеку, поэтому все происходившее у ее стен больше напоминало маневры: одни учились осаждать, а другие обороняться. Салах ад-Дин усердно молился, ожидая вещих снов и чудес. Все данные им Богу и отцу клятвы теперь связывали его по рукам и ногам, а клятвопреступление он, как и всякий курд, считал самым страшным грехом.
И вот однажды утром пришла весть, что на помощь к осажденной крепости движется большое войско франков, а ведет его не кто иной как иерусалимский коннетабль* Онфруа Торонский, тот доблестный воин и враг, которого Салах ад-Дин уважал куда больше, чем многих союзников и друзей. Хозяйке замка Онфруа Торонский приходился "бывшим свекром": он был отцом ее первого, уже покойного мужа и, как говорят, питал к своей родственнице теплые чувства.
Такая весть - несомненно дурная весть - вызвала у Салах ад-Дина смешанные чувства. С этим франком он мог договориться полюбовно. Но великий атабек - куда теперь было девать атабека, тоже спешившего к месту общей встречи?
"Будь на моем месте этот негодяй Шавар, великому атабеку уж точно не поздоровилось бы! - в сердцах думал будущий великий султан. - Правда, этот франк наверняка стал бы выпрашивать за услугу по меньшей мере Дамаск... Хоть бы их всех ветром сдуло!"
Стремительной черной птицей промелькнула в голове Юсуфа лукавая мысль: вот бы послать гонца прямо к франку и предложить ему более выгодную стратегию - двинуться восточное Керака и первым делом выяснить отношения с атабеком Халеба и Дамаска, а потом уж - с везирем Египта. Ведь у Онфруа Торонского, конечно же, не было никаких сомнений в том, что если его враг захватит крепость, то даже единым словом не оскорбит ее высокородную владетельницу.
Но Юсуф мотнул головой и вытряхнул из нее хитрый замысел. Сердце подсказывало ему, что первое же лукавство лишит его удачи, лишит благоволения Аллаха.
"Всемогущий Господь! - взмолился Салах ад-Дин. - Неужели Ты восхотел освободить меня от самой великой клятвы, коей Ты от меня добился?! Просвети раба Своего, Всемогущий Аллах! Избави его от искушения!"
На исходе того же дня в стан прилетела еще одна очень дурная весть. Отец, Наим ад-Дин Айюб, как и всякий курд, любил бешеную скачку. Несмотря на весьма преклонный возраст, он пустил коня в галоп. Однако всякую безудержную удаль когда-нибудь венчает смерть, да и лучше найти вовремя такую смерть, чем долго хиреть, будучи осажденным немощью и недугами. Так, видно, и надумал в глубине души гордый старец, которому не давали покоя мысли о судьбе сына и о всех его клятвах. На полном скаку он выпал из седла, ударился об землю и отшиб себе грудь. Теперь он лежал на смертном одре, уговаривая Асраила повременить еще немного, пока не простятся с отцом все его сыновья.
Весть о происшествии обожгла сердце Салах ад-Дина. Но и теперь на дне чаши с горечью затаилось несколько капель сладкого щербета.
- Всемогущий Аллах! Пути Твои воистину неисповедимы! - прошептал Юсуф, приходя в себя. - Жизнь очень коротка, и всякое земное горе порой оборачивается вечным небесным блаженством!
Тотчас же он послал гонца к атабеку с вестью о том, что один из самых верных его слуг, Наим ад-Дин Айюб, теперь при смерти и потому сыну Айюба полагается немедленно вернуться домой, дабы принять последнюю волю отца.
Все франки высыпали на западные стены крепости и с превеликим удивлением стали наблюдать за поспешным уходом врагов. Если бы в этот час Нур ад-Дин подступил к восточным стенам крепости, то его воины могли бы преспокойно перелезть через них и присоединиться к зевакам. Но великий атабек опять немного опоздал.
Но и Салах ад-Дин опоздал к смертному ложу отца. Тот скончался, едва войско достигло пределов Египта.
- Отец просил передать тебе, - сказал Тураншах, - что от одной клятвы ты теперь свободен.
- Всегда прежде, чем кто-то умирал, Ангел Смерти появлялся в моих вещих снах, - признался сокрушенный Юсуф.
Тураншах не знал, что сказать на это, поэтому стоявший поблизости аль-Фадиль решился подать голос:
- Благочестивые слуги Аллаха, коим и был добродетельный Наим ад-Дин Айюб, заслуживают при своем уходе из жизни больше ангельского почета и забот. Возможно, Асраилу было недосуг пускаться в дальний путь да еще на земли, все еще принадлежащие неверным.
Рано или поздно наступил день, когда Салах ад-Дин смирился с потерей отца и мудрого советника, и жизнь снова вошла в свою обычную колею. Атабек Нур ад-Дин вернулся в свои владения, поскольку взятого им с собой войска не хватало на завоевание Заиорданской области. Может, атабек и затаил гнев по поводу нового бегства своего подданного, но поначалу никакого зарева от этого гнева не было видно в Египте, на восточной стороне небосклона. Подождав немного, Салах ад-Дин решил вновь напасть на Керак и овладеть им: ему самому не давали спокойно спать воспоминания о двух бестолковых наскоках, коими могли хвалиться разве что бедуины-разбойники.
- Малик, - осторожно подступил к своему господину аль-Фадиль. - Осмелюсь заметить, что эта франкская крепость стоит прямо на пути великого атабека в Египет. Есть ущелье, а над ним ним нависает огромная скала, готовая упасть на голову при малейшем сотрясении земли...
- Говори дальше, - велел Салах ад-Дин, пристально всматриваясь в глаза аль-Фадилю.
- Стоит ли нам самим входить в это ущелье, вот в чем вопрос... Не рано ли делать это?..
Эти слова заставили Салах ад-Дина глубоко задуматься.
- Кроме того, не следует забывать, что эта крепость принадлежит одному из самых важных приближенных франкского короля, - воодушевленный успехом своей образной речи, продолжил аль-Фадиль. - Тот франк, который повел войско на помощь к осажденным, тебе хорошо известен, малик. И его войско было немногим меньше, чем армия самого короля. Это говорит о многом...
И чуть подождав, он добавил:
- Отсюда, из Каира, казалось, что э т о т франк оказал своевременную услугу всем... кроме великого атабека.
Салах ад-Дин почувствовал укол в сердце и сурово спросил аль-Фадиля:
- Что ты имеешь в виду?
- А разве он не стал еще одной опасной скалой на пути великого атабека в Египет? - как будто удивился тот, ни на миг не отведя глаз в сторону.
Еще один болезненный укол почувствовал Салах ад-Дин.
Он подступил вплотную к аль-Фадилю и спросил его тихо, но грозно, дохнув ему прямо в лицо: