— Ну и дура же я! — признала она и положила ладонь на пульт.

Фатима Обилич на всякий случай подошла ближе к ней, чтобы в случае нештатной ситуации вовремя поддержать — в самом буквальном смысле. И она физически ощутила, как от Дрозофилы дохнуло мертвецким холодом.

— Ух ты! — Это резко вздохнула Дрозофила, будто спрыгнув в холодное море, вздрогнула и потянулась вверх, едва не встав на цыпочки. — Я чувствую себя набитым холодильником… Нет…

Она кашлянула, кадычок у нее заходил вверх-вниз — и она, разом побледнев, ссутулилась-пригнулась к пульту.

— Ты как? — подалась к ней еще ближе Обилич.

— Меня сейчас просто вырвет, Фати… — с давящейся хрипотцой проговорила тихо Дрозофила.

Обилич положила ей ладонь между лопаток.

— Дыши глубже, выпрямись, отвлекись, — дала она необходимые инструкции. — Представь себе, что это — просто мороженая рыба… Просто рыба. Мороженая.

Дрозофила с усилием выпрямилась, так же, с усилием, расправила плечи и перевела дух. Все ее лицо покрылось прозрачными дробинками пота.

— Спасибо, Фати.

— Теперь ищи, — скомандовала ей Обилич. — Ищи по зонам с максимальными сроками.

Дрозофила закрыла глаза и не раньше, чем спустя двадцать пять секунд, доложила:

— Вот тут есть… Тут, вообще, без срока!

— Там с тяжелыми генетическими нарушениями. Лежат до востребования, — пояснила Обилич. — Двигайся дальше…

— Подожди, тут в стороне еще какой-то темный угол есть, — путешествовала в затерянном мире «заморозки» Дрозофила. — Это что?.. Пятнадцать лет… Двадцать лет. Прямо, как мамонты в мерзлоте! —

— Тоже не то, — ответила Обилич. — Последние уголовники доравновесной эпохи. Убийцы в основном. Лучше поищи в блоке корпоративных войн и только по московскому региону… Все-таки ему это ближе.

Дрозофила вновь оцепенела.

Фатима Обилич убрала руку с ее спины и стала внимательно всматриваться в ее профиль. Что-то было не так. Похоже, креатор Александр Страхов продвинулся в своей мифической пещере куда дальше, чем она могла ожидать… даже дальше, чем она могла вообразить.

— Я не вижу его, — заворожено, как медиум, прошептала Дрозофила. — Я не вижу ни его, ни его жены… — И уже громче, почти панически: — Фати, я его не вижу!

Ледяные такие мурашки пробежали по спине супераутсорсера Фатимы Обилич. Хоть бы кто теперь положил ей самой руку между лопаток… Неоткуда было ждать поддержки. Даже великий и ужасный Стоящий Бык тут не годился, стой он непоколебимо, как скала.

Она опустила свою ладонь на пульт. «Заморозка» вошла в нее, провернулась стремительно вокруг своей оси, как зимний смерч на пустом поле.

— Сейчас найдем, не дергайся, — сказала она Дрозофиле и себе.

Но креатора Александра Страхова нигде не было.

Фатима Обилич почувствовала странный, сложный, как бы интерферирующий сигнал, который смазывал ориентиры и всю систему координат. Пульт запомнил ладонь Александра Страхова… Но это не могла быть его ладонь — слишком маленькая для мужчины и с нехарактерным для мужчины вегетативным фоном.

И вдруг наступило просветление.

— Что?! — спросила Дрозофила.

— Он сделал наложение, — ответила Обилич и поняла, что просто еще раз повторила вслух свой вывод. — Он — гениальный разрушитель системы координат! Со следующей попытки он спутает меридианы с широтами… И это будет только начало.

— Я не понимаю, Фати, — потерялась Дрозофила, так и стоявшая у пульта не открывая глаз.

— Скоро поймешь, — соврала ей Обилич, просто чтобы подбодрить. — Там есть китаянка, которая работала с ним.

— Я ее держу, — доложила Дрозофила. — И остальных двух…

— Знаю. Молодец! — держала она сама Дрозофилу. — Теперь поднимай ее.

— Поднимать?!

— Поднимай эту замороженную русалку.

Спустя минуту из стеновой соты выдвинулся полупрозрачный саркофаг. Вокруг него закрутились и пропали холодные азотные вихри.

— Заливная рыба по-шанхайски, — позволила себе черную шутку Фатима Обилич, просто чтобы подготовить не имевшую паталогоанатомического опыта Дрозофилу.

Она запустила необходимую программу, и крышка саркофага откинулась.

Китаянка парила в густом голубовато-зеленоватом геле, обнаженная и вся обнятая щупальцами реанимационной системы.

Фатима Обилич набрала код на пульте, в изголовье саркофага, и от верхней части левой груди китаянки убрался красный червь-присоска.

Входное отверстие было уже «законопачено», все внутренние повреждения ликвидированы — регенеративные процессы шли в штатном режиме.

Обилич пригляделась к ране и еще раз честно призналась себе, что ищет встречи, исход которой абсолютно непредсказуем. И этим человеком, встреча с которым уже неизбежна, она собирается управлять. Это то же самое, что управлять револьвером, который выбран для игры в «русскую рулету»!

— Ты должна знать, Дро, он в нее не стрелял, — сказала она.

— А кто же?! — сделала большие глаза Дрозофила.

— В нее стреляла любовь, — мощно изрекла Фатима Обилич.

Дрозофила непонимающе, а потому оборонительно улыбнулась:

— Это что, цитата из Шекспира?

— Не обижайся, Дро… — сказала Обилич. — Ты это сама должна понять. И когда ты это поймешь — а такой момент когда-нибудь наступит — ты станешь гораздо сильнее меня… А теперь тебе придется мне помочь. Только пока больше ни о чем не спрашивай. Просто делай — и все… если сможешь.

Она набрала следующий код, и все щупальца раскрутились и убрались. Тело повисло в геле, покачиваясь. Фатима Обилич, перегнувшись через изголовье, быстро опустила руки в жутко холодный гель, подхватила китаянку под мышки и рывком подняла из саркофага. Руки ломило от вязкого холода.

— Вынимай ее за ноги! — скомандовала она. — Только быстро, а то руки онемеют!

С перекошенным лицом Дрозофила выполнила приказ.

— Отпускай! — велела Фатима Обилич.

Голые ступни шлепнулись об пол, и вся китаянка чуть не выскользнула из рук Фатимы Обилич на пол, вправду как холодная скользкая рыба. Смертельный холод передавался от нее…

Фатима Обилич потащила китаянку к пульту.

Дрозофила была бледнее китаянки, хоть и сама держалась на ногах.

— Почему ее нельзя было сначала разбудить?! — сиплым голосом повозмущалась она.

— Нельзя, Дро, нельзя, — медленно, но верно холодея, ответила Фатима Обилич. — Если ее разбудить, она откажется делать то, что я ей прикажу. Она нанесет повреждения своей рабочей руке — и тогда все, конец, мы его уже не найдем.

— А заставить? Нас же двое! — выступила Дрозофила.

— Вин Чун… Второй дан, — сообщила Фатима Обилич. — Она успеет положить нас обеих… Ты сможешь подержать ее, как я? — Фатима Обилич посмотрела в глаза Дрозофиле и поняла, что та не сможет. — Хорошо, просто приложи ее ладонь, когда я скажу, и держи так.

И она повалила китаянку ничком прямо на пульт.

— Давай! — приказала она Дрозофиле. — Прямо на рабочую зону.

Дрозофила взяла двумя руками — за запястье и за кисть — маленькую руку китаянки и приложила к рабочей зоне. И тут же сама почти легла на пульт ничком — ее стало рвать. Белесая жижа с кусочками экзотических фруктов разлилась в стороны, потекла вниз по операционным квадратикам рабочих зон.

— Держи! Только держи! — закричала Фатима Обилич.

«Сейчас тут встанут все мертвецы, — обреченно подумала она. — Все мертвецы встанут судить нас… Все мертвецы…»

Реальность началась с запаха сосны, опускавшегося сверху, и запаха палой хвои, которым тянуло снизу.

Страхов потянул носом, глубоко вздохнул, открыл глаза и увидел над собой ветки невысоких сосен, а за ними высокое лазурное небо. Было хорошо.

Сон так не мог начинаться. Только реальность может начинаться с запаха, вслед за которым проявляется объемное изображение… А реальность сейчас превыше всего…

Страхов повернул голову сначала налево, потом направо. Шея была как деревянная, отозвалась тупой болью.

Первый радиус восприятия охватил пространство саркофага, из которого был откачен гель. Страхов взялся за его край и попытался приподняться, чтобы охватить взглядом следующий радиус реальности, но тело оказалось как неподъемная железная болванка. Он снова бухнулся на спину, но не отчаялся, а решил подышать и позже повторить попытку.