— Неужели с этим господином что-то случилось?

— Он погиб в том же двенадцатом году, — ответил я. — Вместе с женой. При крушении «Титаника».

— О mein Gott! — Старик молитвенно сложил руки. — У него, знаете ли, было такое выражение лица, когда он сидел там в кресле, в своем огромном доме... Он словно хотел жить заново и весь переродился, воспрял духом. Его лицо было освещено каким-то неземным светом. Будем надеяться, что Господь принял его душу в свои райские обители. — И Кример перекрестился по-католически.

— А вы помните, кто такой стоял у него за спиной?

Кример наморщил лоб, потом потер лоб над переносицей и наконец виновато улыбнулся:

— Вот и срезался... То есть помню факт: был какой-то господин при галстуке... Очень, знаете ли, галстук у него был… auserlesen... да, изысканный. А вот лица не помню. Только и нахожу оправдание, что мой главный герой затмевал собой всех и очень мне нравился. Широкой натуры был человек... как говорили раньше, истинно вельможный. Одно удовольствие было наблюдать за его движениями, повадками... Царство ему Небесное.

Когда я вернулся на Малый Гнездниковский, то чуть было не решил, что начальником сыскной полиции только что назначили меня. Едва ли не все, кого встречал я, кидались мне навстречу с докладом.

Дактилоскопист Л.К. Перчинский, увидев толчею, крикнул прямо от двери своей комнаты:

— Твою рамку, кроме тебя, вообще никто никогда в руки не брал! Сама там выросла!

— Или с мылом ее успели вымыть! — ответил я ему.

Максим Иванович был рад по-своему:

— Все подтвердилось: и следы на шее, и на затылке кровоизлияние.

Двое агентов, Попов и Лентович, протягивали мне папки с бумагами:

— Это Аркадий Францевич просил срочно подготовить для вас.

Отдав фотографическое стекло Воробьеву, я зашел в комнату при картотеке и стал рассматривать собранные в папках бумаги. Там оказались копии документов по наследственным делам Белостаева, по рентам, выписки из церковно-приходских книг и тому подобное. Наши агенты успели за столь короткий срок раскопать сведения и о том, что Белостаев участвовал в акционировании неких, якобы доходных дел, довольно странных, как-то строительство грузоподъемного дирижабля и какого-то большого прогулочного аэроплана, разработка редких руд в N-ской губернии. Трудно было определить, какие убытки или доходы принесли ему эти предприятия, но, во всяком случае, на палубу «Титаника» он взошел еще далеко не бедным человеком.

Наконец от одного «фактика» я чуть не подпрыгнул до потолка! Оказывается, помещик Белостаев был женат вторым браком, с 1899 года! И от второго брака имел дочь Анну, родившуюся на свет в январе 1900 года! Первый же брак был зарегистрирован в году 1886-м, а в марте 1887-го у Всеволода Михайловича Белостаева родился... разумеется, наследник! Сын! Всеволод-младший!

Я немедля кликнул из коридора Лентовича и поручил ему срочно отыскать следы младшего Белостаева, который в завещательных бумагах отца не упоминался вовсе!

Потом я вернулся за стол, откинулся подальше от всех бумаг и решил немного посидеть в тишине, ни о чем не думая.

Дело неясное и с самого начала основанное на одних домыслах (в самом деле и убийства-то никакого могло не быть!) вдруг продвинулось без напряженной работы рассудка, - даже не потребовало изощренной дедукции, -стало выглядеть банальным и даже скучным. Честное слово, с привидениями оно показалось мне теперь куда интересней.

Я так и продолжал сидеть, когда Воробьев принес мне «на блюдечке» новую фотографическую карточку с отпечатка 1912 года.

Помещик Белостаев так же восседал в кресле. Теперь оно было строгим, кожаным и находилось посреди кабинета. Его супруга и дочка находились на тех же самых местах, только супруга стояла прямо и только едва касалась мужниного плеча одной рукою, а дочка выросла и больше не боялась оставить папину руку.

Позади них, как бы смущаясь своего присутствия, видом своим показывая, что он здесь лишь по воле или просьбе «главного героя», находилось еще одно действующее лицо: человек лет тридцати, худощавый, с темными волосами, тщательно приглаженными назад, с высоким волевым лбом, угловато очерченными висками, крупным и прямым носом, как бы чуть расплющенным у кончика... и улыбкой, такой же аккуратной, как идеально повязанный галстук, как воротничок, как его английского покроя костюм. Видно было, что он умен, может быть хорошим работником на службе (то, что он служит, казалось несомненным), покладистым и к тому же изобретательным, услужливым и притом умеющим держать достоинство.

И в эту минуту произошло совпадение, не самое удивительное в этой истории, но, пожалуй, самое «мистическое».

— Павел Никандрович, вас просят к дежурному телефону, — услышал я голос нашего агента, просунувшегося в дверь.

— Кто? — не отрываясь от физиономической экспертизы, спросил я.

— Какой-то Кример. Желает говорить «только с господином Старковым».

Я вышел и принял трубку, продолжая разглядывать портрет.

— ...Затрудняюсь определить важность только что случившегося события, — донесся из трубки голос Кримера, — однако буквально пять минут назад в мое ателье заходил некий господин, не пожелавший себя назвать... Он, между прочим, расспрашивал меня, не вспомню ли я заказа пятилетней давности и не осталось ли у меня его отпечатка.

Я словно бы очнулся посреди ночи от удара грома.

— Где он?! — крикнул я в трубку, и все вокруг обернулись ко мне.

— У него был наготове извозчик. Он задал мне пару вопросов и очень живо ретировался... как говорят, в неизвестном направлении.

— Что вы ему ответили?

— Знаете ли, пришлось безбожно соврать. Я сослался на плохую память и огорчил гостя тем, что мы не храним отпечатков больше года.

«Надо было предупредить старика! — с досадой подумал я. — Что стоило ему сказать: приходите к вечеру, мы поищем».

Я не стал ругать Кримера за несообразительность, ведь он не служил в сыскной полиции:

— Как выглядел этот человек?

— Мне кажется, что я где-то его видел. Я был дал ему лет сорок. Высокий. Светловолосый... Волосы пшеничного блеска. И такие же пшеничные усы, густые... роскошные, знаете ли, усы. Лицо немного вытянутое, решительного вида.

— Он не напомнил вам вашего заказчика, Белостаева?

— Нет, что вы... Нет, ничуть, — с уверенностью ответил Кример. — Есть особая примета... Я, знаете ли, ее приберег — приношу извинения... Шрам. На лбу, над левым глазом, прямо сверху вниз, как по линейке. На брови особенно глубокий, там прерывается, а ниже коротко перечеркивает обе губы и край подбородка.

Невольно я пригляделся к портрету: шрам отсутствовал у инкогнито, стоявшего за левым плечом Белостаева.

— А галстук? — поверьте, столь же невольно вырвалось в тот миг у меня.

— Что, прошу прощения?.. — изумился старик.

— Галстук был какой? «Изысканный»? — уже хорошо осознав, что хочу узнать, спросил я.

— Галстук?.. О! Das stimmt!

Я оставил Кримера озадаченным, но и сам остался у телефонного аппарата в задумчивом, если не сказать, растерянном виде. Из кустов выскочили сразу два зайца... и оба — зайцы-призраки. За каким гнаться?

Не успел я собраться с мыслями, как ко мне подскочил еще один агент и протянул листок бумаги:

— Аркадий Францевич велел разыскать для вас... Это список российских подданных, отплывавших из Англии на «Титанике».

Половина упомянутых в нем лиц была мне известна. Против всех фамилий, кроме одной, стояли крестики.

— Видт. Графиня. Софья Кирилловна, — доложил агент. — Осталась в живых. Вот адрес.

Я подумал, что еще неизвестно, кто на самом деле «доводит» дело: чиновник Старков или сам начальник сыска Кошко.

Теперь передо мной встал ясный выбор. Показывать карточку молодой хозяйке Перовского было нельзя. Если она участвовала в тайном сговоре, такой ход с моей стороны окончательно бы спугнул убийцу. Сведений о ближайших знакомых, соседях и дальних родственниках Белостаева ко мне еще не поступило. Оставалось ехать к чудом выжившей графине.