Я догадывался, что его теперь больше всего занимает наша с ним общая тайна. Он наслаждался той минутой, когда мог издали подмигнуть мне, сделать какой-нибудь тайный знак наподобие масонского. Я при этом обычно улыбался куда-нибудь в сторону, улыбался небесам и бескрайнему океану...
Отец на этом циклопическом корабле был сам по себе очень заметной фигурой. Хоть он был одет так же, как все высшее общество, а все равно ходил среди американцев, будто средневековый рыцарь в латах... или, вернее, древний князь в кафтане. Даже капитан, когда проходил, здоровался с ним как-то особо... с удивлением на лице. Впрочем, это неважно...
Так вот. Все это... как бы сказать?.. вся эта таинственная идиллия продолжалась первые два дня плавания. Время на корабле течет медленней, чем в обычной жизни... Вдруг на них на всех нашла туча. Что-то случилось. Жена отца и его «канцлер» начали вдруг горячо перешептываться, как только оказывались в стороне отца... говорили оба без остановки... морщили лбы... У отца тоже, я заметил, появились на лбу морщины, и брови как-то грозно сошлись... а на губах у него появилась растерянная такая, виноватая улыбка. Он поначалу даже начал отворачиваться от меня. Дочка стала часто дергать его за рукав, а он оставался неподвижной горой.
Я подумал, что дело плохо, что отец проговорился, причем проговорился как-нибудь совсем нелепо и всех напугал тем, о чем вообще нельзя было никак намекать: разделом наследства. Я весь день делал ему знаки, порой очень рискованные, и наконец мы нарушили правила игры и сошлись наверху, на открытой палубе. Похоже, отец сам выразил своей супруге желание погулять в уединении, а она, видимо, с радостью согласилась. Мы встали у борта, шагах в трех друг от друга, как незнакомые, знаете ли, джентльмены, любующиеся общей картиной бескрайней, мерно волнующейся стихии... Внизу, я думаю, тем временем вызревал заговор...
Я спросил отца прямо.
— Ну, главного-то фокуса они не знают, братец ты мой, — виноватым, но, однако, уверенным голосом ответил он. — Не беспокойся. Я просто готовлю их издали. Так ли — эдак ли, а все равно им пришлось бы померехлюндиться. Пусть начнут здесь, скорее проветрятся. Обстановка подходящая. Деться некуда. Не за борт же прыгать.
Я не высказал отцу никаких тревог, а просто повернулся к нему и все свои опасения, как мог, выразил одним взглядом.
— Ты о наследстве?.. — усмехнулся он, этой усмешкой тоже показывая всю пустячность события. — Не бери в голову. Чепуха. Кто мы с тобой, братец ты мой?.. Подумай и успокойся. Чей верх, того и воля.
Не то, чтобы я успокоился, но решил терпеть и готовиться к издержкам.
И вот наступил тот роковой вечер.
Я заметил, что они стали часто оставлять девочку в своей каюте, а сами — переходить в каюту «канцлера», видимо, для того, чтобы вести напряженные переговоры. В тот вечер они спустились к себе из «Парижского кафе» не позднее девяти и поступили так же: уложили дочку и сразу перешли в другую каюту.
Признаюсь вам, я после разговора с отцом устроил за ними настоящую слежку. По примеру Шерлока Холмса, я напрягал свою мысль, испытывал свою наблюдательность, старался определить положение дел и все замыслы этих моих «оппонентов» по выражениям лиц, по походке, по жестам... Как я хотел, чтобы до меня донеслось хоть бы одно слово из их разговоров... Я ни с кем не играл в карты или в сквош, не шатался по буфетам. Слежка была хорошим лекарством и от душевной тревоги, и от скуки. Мой слух был очень напряжен.
И вот, оставшись в своей каюте, я за чтением какого-то журнальчика, услышал дверной стук. Невольно я вскочил на ноги и выглянул наружу... Я не ошибся. Отец и «канцлер», очень тепло одетые, уходили по коридору в сторону лестницы.
В течение дня они уже не раз оставались наедине, что-то оживленно обсуждая. Именно в такие минуты я старался подобраться к ним как можно ближе, встать с подветренной стороны, придумывал всякие хитрости. Однако филерство мне не удавалось...
И тут я опять не вытерпел. Я собрался, как в горячке, и устремился за ними.
Наверху стоял уже очень крепкий холод. У меня даже дыхание перехватило... Все фонари были окружены мутным ореолом и напоминали огни святого Эльма. Отец заглянул в курительный салон, но там все еще веселилась большая компания американцев. Кажется, они играли в бридж. Отцу эта обстановка не понравилась, они пошли дальше, но зайти в зимний сад почему-то не захотели, а как будто решили обсудить дела на холоде... на ясную голову. Они пошли дальше, на самый угол палубы.
У меня оказалась очень невыгодная позиция. Я не хотел оказаться замеченным, а скрываться в курительном салоне было неловко. И тогда я спрятался в зимнем саду. Угол, где остановились отец с «канцлером» оттуда был виден плохо... И вообще вся эта затея со слежкой показалась мне теперь вполне идиотской. Но все же я решил довести дело до конца: возможно даже, подгадать подходящий момент и устроить тот самый «сюрприз», а именно, пока отца не замучили упреками и не запутали всякими «юридическими основаниями», внезапно раскрыть свое инкогнито, поразить этим противника и провести немедленно, в этой атмосфере шока, всеобщие мирные переговоры...
— На вас было серое пальто и черные блестящие ботинки? — поймав паузу, с хитрейшей улыбкой вопросил я.
«Атмосфера шока» воцарилась в комнате.
— Вы что, там были? — как-то безвольно проронил Дубофф.
Я, однако, решил не темнить и рассказал все как есть.
— Странные совпадения случаются в жизни, — признал он. — Вот еще одно подтверждение... Всё было предопределено. Всё. Все тайны. Они вышли из каюты примерно четверть двенадцатого... Я просидел в зимнем саду не более двадцати минут. Я успел перебрать все пути дальнейшего развития событий... Разумеется, я не учел только одного. Веса...
— Простите, чего? — удивился я.
Дубофф слабо улыбнулся и сказал:
— Веса... Он был очень большой... Наш рок. Судьба, как метеорит или же айсберг, имеет вес. Часто — не столь опасный. Тогда случается просто короткая вспышка в небе… или же слабый толчок в борт.
— Любопытная аллегория, — признал я.
Дубофф кивнул и продолжил свой рассказ.
— Внезапно я ощутил порыв ветра. Очень было похоже на порыв... Это было какое-то встречное, мощное движение... Порыв, как перед шквалом грозы. Ветви пальм качнулись в мою сторону. Скамейка подо мной вдруг подвинулась назад... Я еще не испугался, я будто проснулся от толчка, от окрика. Я растерялся и стал оглядываться по сторонам. Какие-то возгласы донеслись со стороны курительного салона.
За окнами, в сумраке, возникла неясная широкая тень, и я, словно по магнетической команде извне, поднялся на ноги, вышел из зимнего сада и прошел несколько шагов по палубе в направлении носа.
И тут я оказался перед людьми, которые смотрели на меня и совершенно меня перед собой не различали, будто я сам превратился в невидимую тень из загробного мира. Я помню их взгляды: застывшие и отрешенные...
Я невольно повернулся назад — и тогда увидел это... Огромная масса удалялась во тьму, бледно светясь отраженным светом, угасая совсем, пропадая в бездне...
— Неужели это настоящий айсберг? — раздался у меня за спиной голос женщины, удивившейся по-английски.
— Разумеется, — ответил мужской. — Здесь север. Полюс недалеко.
— Пойдемте скорее! — донесся, уже издали, еще один голос. — Там столько замечательного льда!
Люди, стоявшие за мной, поспешили куда-то, оставив меня одного, и тут только я опомнился и перевел взгляд из тьмы на палубу: там, у крана, никого не было. Отец и его секретарь исчезли. Я смутно подумал, что они увидели айсберг едва ли не первыми и сразу двинулись в носовую часть корабля, где, по-видимому, произошло короткое столкновение двух гигантов...
Туда уже двигалось много пассажиров, и я устремился вслед за ними.
Сверху я затем увидел, что на нижней палубе лежат сверкающие груды льдин, и веселая компания уже разбирает мелкие куски на сувениры.
