С приходом девочки трава вокруг ребятишек заискрилась, налилась цветом. Тут же вспомнились цвета радости в минуты прежнего общения с Ёнькой. Я слегка расслабился. Впрочем, слишком рано. На моих глазах пацан раскрутил плюшевого льва за хвост и выбросил. Девочка застыла. Казалось, что каждая частичка её тела сжалась в комочек. Не отводя распахнутых глаз от обидчика, малышка заплакала. Тишина сковала весь мир, стала страшной, дыхнула гарью. В этой тишине девочка убежала к обиженной игрушке, подняла её и принялась успокаивать. Увидев надорванный хвост, разревелась в голос, взяла льва за лапу и волоком потащила прочь. Лев цеплялся тряпичным когтем за дорожку, ткань радости трещала и расходилась. Из разрыва веяло страхом.

«Нет!» – закричало всё внутри меня. Захотелось вмешаться, но я понял, что не способен. «Этого не может быть! – повторял я про себя. – Он не может быть таким. Это какая-то ошибка. В нём же столько света!» Так думал я и не двигался. Пытался унять себя и лелеял надежду на то, что Ёнька одумается. Что его солнечная суть подскажет выход. Уж я-то видел, как ему плохо. Но мой друг не побежал вслед за девочкой и не успокоил её. Напротив – он отошёл к дереву и принялся обрывать листья с поникшей ветки.

Переболев в себе упрёк, я решился.

– Привет, Ёнька, – сказал я, приблизившись. – Ты опять бросил маму в волшебном лесу?

– Ёнька? Ха! – ухмыльнулся мальчик. – А вы Бамалей? Ну-ну… Давно вас не было видно. Опять будете кривляться?

Мой подросший друг выглядел озлобленным, но по тому, как вновь заиграли цвета, я догадался, что он рад встрече. Это придало уверенности.

– Нет, зачем мне кривляться? Разве было так? Я с тобой всегда честно.

– Со мной вы, может, и честно, – проворчал Ёнька, не поднимая глаз.

– Чего это ты меня как звать-то стал? На «вы» почему-то…

– Ну так… А как надо?

– Лучше на «мы». Или хотя бы как раньше… Сестрёнка твоя? – я указал на девочку со львом.

Вслед за рукой я и сам обернулся, и тут же увидел, как… Нет, не могу вспоминать такое на ночь глядя! Аж сердце замирает… Завтра утром как-нибудь допишу.

Вот и утро… А вспоминать о том, что произошло в тот день, по-прежнему непросто. Забегая вперёд, скажу, что случившееся не могу назвать иначе, как абсурдом. Даже я, человек многое повидавший, не сразу смог принять увиденное. Дело в том, что к особенностям среднего мира очень быстро привыкаешь. Начинаешь верить, что судьба, скроенная из случайностей, дальше здравого смысла отклониться не может. И уж если кулак сжимается вовнутрь, то ему никогда не сложиться наружу. Средний мир казался незыблемо предсказуемым. Но девочка, замершая у выхода из волшебного леса, вот-вот должна была нарушить все представления о здравом смысле.

Я же видел, когда разговаривал с Ёнькой, её взгляды на нас… Я чувствовал беспокойство, с которым малышка теребит плюшевую игрушку. Видел переминающиеся ножки, сведённые носок к носку, и расползающуюся трещину двух миров. Мне бы поторопиться, но опомнился я лишь тогда, когда кроха побрела к выходу из волшебного леса. Да-да, не ко входу, а именно к выходу! Когда я осознал это, меня словно морозом пробрало. Пускай очередная дыра на стыке миров! Пускай серость и запах гари! Это сложно, но можно залатать. Но никто никогда не должен входить в волшебные леса через выход! Это правило незыблемо. Оно ни разу не нарушалось! Даже я не мог представить последствий, поступи кто-то иначе. Однако малышка входила в лес именно таким образом.

– Стой! – закричал я, но звук моего голоса умер, едва сойдя с губ. Волшебный лес уже протянул к девочке свои жадные руки. Он не хотел подпускать к ней спасительные слова.

Не думая, я подал Ёньке руку. Видя моё отчаяние, он схватил её. Мы побежали.

Я на ходу искал в заборе хоть что-то похожее на вход. Напрасно. Даже кучу кирпича, по которой мы когда-то перелезали внутрь, убрали. Я убеждал себя, что успею забрать девочку и выскочить из волшебного леса до того, как произойдёт ЭТО. Что именно значилось под «ЭТО», я не знал, но был уверен, что оно неизбежно и ужасно.

До ворот оставалось не больше десяти шагов. Ещё было видно голубенькое платье среди деревьев. Я верил, что у нас есть шанс успеть, но споткнулся и попал ногой в трещину, которая появилась от когтя тряпичного льва. Тротуарная плитка под ногами затрещала, словно тонкий весенний лёд. Земля провалилась. Чёрный, как смола, поток принял нас с мальчиком и потащил, раздирая в разные стороны. Ёньку он тянул к воротам, а меня к Причалу.

Мы бултыхались, держась за руки и не чуя дна. Ветер, взявшийся невесть откуда, сбивал облака в тучи и впихивал их в волшебный лес через рамку ворот. Поток давил в грудь, сцепка рук натянулась струной. Грязь била в лицо маслянистой волной. Я не мог ни перехватить, ни взять крепче руки мальчика. Поразительно, сколько силы нашлось в его тонких пальцах. Он держался. В рот Ёньки набивалась грязь, а тело его распухало прямо на глазах. Моё же с каждой секундой становилось всё меньше и слабее, словно вымывалось под липким потоком.

Волны бились о гранит выхода, ветер гнул и ломал деревья. Если бы я окончательно не потерял вес, нас обязательно разлучило бы. Но перемены в телах нарушили равновесие. Мальчика, словно пустую бочку, вздыбило на вершину волны. Он же, в свою очередь, как пробку выдернул меня и бросил в лес по ту сторону ворот. Я упал на дорожку и потерял сознание.

Когда очнулся, вокруг было тихо. Я боялся открыть глаза, думая, что мой друг утонул, но, услышав знакомый голос, тут же вскочил на ноги.

– Это что такое? – басисто гудел Ёнька. – Ты чего наделал, Бамалей? Где мы?

Его выканье куда-то испарилось, да и было от чего. То, что я видел перед собой, казалось невероятным.

Ёнька был громадным. Ростом в три нормальных взрослых человека, он казался нелепой пародией на самого себя. Грязные, но рыжие кудри, круглые красные уши, кулаки, как пудовые гири. Даже сидя на земле, мальчик был так высок, что мне приходилось задирать голову, чтобы увидеть его лицо. Я же был не выше скамейки.

– Ты куда нас притащил? – пробасил мой друг.

Казалось, что новые размеры нисколько его не смущают. Мальчик счищал с себя грязь, которая сохла прямо на глазах. Она, рассыпаясь в пыль, тут же выветривалась, хотя от урагана не осталось и ветерка.

– Думаю, что мы в лесу, – ответил я и с опаской посмотрел на нос Ёнькиного ботинка. Тот торчал рядом с моим плечом и казался непропорционально большим.

Я поднялся, сделал шаг в сторону и посмотрел на ворота. Они были на месте, как и солнечное воскресенье у Причала. Не было ни намёка на смоляной поток или взломанную дорожку.

– Ёнька, – сказал я, – знаешь, что я думаю? Давай-ка ты вернёшься?

– Бамалей, смотри, – перебил мальчик и поднялся на ноги.

Его толстый палец взметнулся вверх и указал куда-то в глубину леса. Я забылся, разглядывая его. Ёнька же, как игрушечного, поднял меня за шиворот и развернул в нужном направлении. Вдалеке мелькнуло платье девочки. Потом показалась сгорбленная и страшная старуха, которая держала малышку за руку и уводила всё глубже и глубже в лес. Спешила, тянула за собой.

– Ах, ведьма, подкараулила-таки, – выругался я.

– Это кто? – пробасил мальчик.

– Сестрёнка твоя, – ответил я.

– Сам вижу. А рядом кто?

– Обида.

От увиденного настроение моё стало совсем никудышным. Углубляться в лес не было никакого желания. Снова поднялся ветер, тучи сгрудились меж веток, не пропуская света. Мне так нестерпимо захотелось увидеть пятнышко света, что я закрыл глаза и выдумал себе луч. Когда открыл, то удивился, найдя свет прямо там, где я его и желал.

– Так вот как оно работает! – засмеялся я. Другие лучи тут же прорезали тучи и запятнали дорожку.