Annotation
Жанр рассказа имеет в исландской литературе многовековую историю. Развиваясь в русле современных литературных течений, исландская новелла остается в то же время глубоко самобытной.
Сборник знакомит с произведениями как признанных мастеров, уже известных советскому читателю — Халлдора Лакснесса, Оулавюра Й. Сигурдссона, Якобины Сигурдардоттир, — так и те, кто вошел в литературу за последнее девятилетие, — Вестейдна Лудвиксона, Валдис Оускардоттир и др.
Якобина Сигурдардоттир
Якобина Сигурдардоттир
Сестры
Она выходит из машины. В горле у нее першит от дорожной пыли. За несколько последних дней, пока стояла хорошая погода, здешняя дорога так пересохла, что хоть черепахой ползи, а все равно едешь в сплошном облаке пыли. Разумеется, ей совершенно необходимо передохнуть и подкрепиться. И все же, оглядываясь вокруг и осматривая незнакомое место, она не может избавиться от сомнений. Здесь живет ее сестра Ханна. Она уже давно собиралась к ней заглянуть, бывая в этих краях, но в таких поездках всегда возникает куча неотложнейших дел, к тому же всякий раз получалось, что для этого надо сделать большой крюк. А ведь немало утекло воды с тех пор, когда они с Ханной очень дружили, общались… Тогда обе они были молоды. Молоды? Но разве сорок лет — это старость? Она, во всяком случае, не считает себя старухой. Как-никак она только что пережила весьма пикантное приключение — по крайней мере так назвали бы это некоторые из ее знакомых. По правде говоря, трудно поверить, что ему действительно понадобилось срочно уехать. Она почти уверена, что к телефону его позвала жена, хотя он в этом и не признался. Впрочем, все равно. Как бы там ни было, они собирались провести вместе целую неделю… И он вернется уже сегодня… ведь столько раз повторил: «Я завтра же приеду обратно».
Возможно, он приедет, только ее уже не будет в гостинице, и никто не сможет сказать ему, где ее искать. При этой мысли у нее на губах появляется улыбка. Она смотрит на дом сестры — некрасивый, старый. По всему видать, зятек — не очень-то расторопный хозяин, сестра Магга, помнится, что-то в этом роде о нем рассказывала. А Ханна, разумеется, не слишком требовательна. Клочок земли, на котором как попало растут среди травы чахлые березы и кусты рябины, по всей вероятности, и есть «сад». На лужайке, среди деревьев, там и сям валяются ненужные вещи: детские игрушки, тачка, неизвестно кем и почему здесь оставленная. К одному из кустов рябины прислонен велосипед — вернее, то, что когда-то было велосипедом. Она еще вполне может повернуть назад. Похоже, все здесь пока спят, хотя уже половина девятого. Магга как-то говорила ей, в котором часу встают в этом доме… Не то чтобы Магга всем здесь возмущалась, она и не такое видала, особенно в последнее время. Вот и с Маггой она тоже давненько не разговаривала, месяц, если не больше, прошел с тех пор, как они с Маггой поссорились из-за ее девчонки, когда говорили последний раз по телефону. Просто невероятно, разве можно до такой степени ослепнуть, как Магга из-за своей девчонки. Нет, теперь уже поздно поворачивать назад, она слышит, как где-то в доме открывается окно. Идет к дому, соображая, где тут может быть вход. По ее смутным представлениям, в таких домах чаще пользуются черным ходом, чем парадной дверью. Однако эта дверь на южной стороне, судя по всему, парадная. На стук никто не отзывается. Она стучит еще раз, ждет. Внезапно слышится детский голос:
— Магга, там кто-то стучит!
Дверь приоткрывается, и она невольно отступает. Бледная женщина с дряблой кожей, с глубоко запавшими глазами, одетая в старый стеганый голубой халат, неужели это — Магга? Она почему-то смотрит на гостью подозрительно и приветствует ее не совсем обычно:
— Ты… Ты зачем сюда пожаловала?
Она неприятно поражена, но делает вид, будто ничего не случилось, здоровается почти весело, спрашивает:
— Ханна дома?
— Она в хлеву, доит коров.
Ответ звучит довольно-таки неприязненно, и Магга, по-видимому, не собирается пригласить сестру в дом. Должно быть, все еще дуется. Какой идиотизм! Неужели до Магги так и не дошло, что она затеяла тот разговор из самых лучших побуждений? Может, она и впрямь была тогда слишком резка, но тут уж Магга сама виновата, нельзя же так реагировать на слова сестры: сперва тупо отмалчивалась, а потом точно с цепи сорвалась от злости. Мало радости, знаете ли, когда ваша ближайшая родственница оказывается замешанной в грязную историю и все, буквально все ваши друзья знают о вашем с ней родстве. А кто же, как не Магга, должен был попытаться замять дело и повлиять на девчонку? Ну, по крайней мере подыскать подходящего адвоката, попытаться спасти хотя бы то, что еще можно было спасти, раз уж девчонка так или иначе влипла. И вот теперь Магга здесь. Ей неясно, почему сестра находится тут, но тем не менее она говорит непринужденно, будто они с Маггой расстались друзьями:
— Я и не знала, что ты здесь. Вот, решила заглянуть к Ханне. Мы ведь с ней не виделись целую вечность.
— Если тебе надо повидаться с Ханной, встречайтесь на здоровье, мне-то что. Ну, пойду в комнату. А ты можешь зайти к ней в хлев, она, наверное, уже кончает доить.
Тон, каким Магга это произносит, не такой уж сердитый, она как будто настроена довольно миролюбиво, это и понятно, после всего, что было. И все же она какая-то странная, не похожая сама на себя. Вид у нее в этом истрепанном халате, в рваных, чересчур больших шлепанцах на босу ногу не больно опрятный, волосы нечесаные — правда, еще сравнительно рано, — но вдобавок они ужасно грязные. Да, на Маггу это не похоже.
— Пожалуй, я лучше подожду в доме, — с легким нетерпением говорит сестра.
— Как хочешь. — Магга наконец открывает дверь на всю ширину и тотчас исчезает, оставив сестру в одиночестве. Ну и запах в этом доме! Маленькая прихожая набита всевозможной одеждой, на полу груды грязной мужской и женской обуви всех размеров, и пахнет там просто ужасно. В примыкающем к прихожей коридоре несколько попросторнее, но тоже полным-полно дурно пахнущей одежды. Дверь из коридора в кухню открыта. Она заглядывает в чужую кухню, мысленно выносит оценку. Ее охватывают сомнения. Зачем ей понадобилось сюда заглядывать? Полуодетая девочка, на вид лет шести или семи, сидит на круглой колченогой табуретке и во все глаза изумленно таращится на гостью. На столе чего только нет: хлеб, масло, сыр, колбаса, простокваша, молоко, кофе в термосе, грязная посуда, все вперемешку, тут же разбросана детская одежда. Кухонная скамья тоже завалена разным барахлом, тут и игрушки, и газеты, и бог знает что еще. Она вздрагивает, когда девочка вдруг спрашивает:
— Ты, наверно, иностранка?
— Нет. А почему ты так решила? — Она пытается быть приветливой, хотя на самом деле в эту минуту ей хочется быть за сто километров отсюда.
— Ты такая шикарная, — простодушно отвечает девочка. И она осторожно, стараясь ничего не задеть, протискивается в кухню, протягивает девочке руку, спрашивает, как ее зовут.
— Труда, — сообщает девочка.
— А как твое полное имя?
— Сигтрудур, но мне нравится, когда меня зовут просто Трудой. — Девочка смотрит на нее ясными, светлыми глазенками, но она вовсе этому не рада.
— Маму тоже звали Сигтрудур, — произносит она едва слышно, про себя, и уже громче, обращаясь к девочке: — Ты, должно быть, дочка Ханны?
— Да. А тебя как зовут?
Низкая кухонная дверь распахивается, избавляя ее от необходимости отвечать. В дверях появляется женщина, судя по всему, это Ханна, здоровая, краснощекая, в какой-то немыслимой нейлоновой блузке с короткими рукавами и синих джинсах, слишком тесных и обтягивающих зад. Некоторое время она с любопытством всматривается в гостью, а вслед за тем расплывается в радостной улыбке, хотя изумление все еще не сходит у нее с лица:
