Они обнялись… они обнялись и стояли обнявшись на перроне Московского вокзала, мешая пассажирам и носильщикам. И – удивительное дело! – даже хамы-носильщики объезжали их. Они долго стояли обнявшись, потом, не сговариваясь, двинулись к вокзалу. Пробились сквозь толпу цыганок, торгующих сигаретами и спиртом… не обращая внимания на гвалт шустрых извозчиков, бомжей и нищих, вышли на Лиговку.

Валькин "Олень" ожидал на стоянке. На широком лобастом стекле, на хромированном радиаторе блестели капельки дождя. Паганель открыл машин у, достал из салона дворники, зеркало, установил на машине. Из кармана пиджака Валька достал фигурку оленя, потер о рукав, водрузил на капот. Гурон подумал вдруг, что когда Валькин отец возил их, сопляков, на рыбалку, ему, Гурону… хотя он тогда и не был еще Гуроном… ему больше всего нравилась в "Волге" именно эта летящая на капоте стремительная фигурка оленя…

Заворчал стартер, зарокотал двигатель, "Олень" выехал со стоянки.

С Лиговки можно было сразу уйти на Суворовский, оттуда через Большеохтинский мост на Охту и – домой, на Гражданку. Но Валентин обогнул площадь Восстания, покатил по Невскому. Изредка взмахивали дворники, стирали со стекла дождинки. Потом стекло снова покрывалось сеточкой дождя… там, за дождем, тускло светилась игла Адмиралтейства, и плыл в сером небе золотой фрегат.

Ты – дома. Ты все-таки снова дома. В твоем родном городе, из которого уехал почти три года назад… о котором мечтал и не надеялся увидеть… ты вернулся.

Они проехали по Невскому, по набережным, по Литейному мосту переехали на Выборгскую сторон у. Гурон смотрел в широкое лобовое стекло, молчал…

Паганель и Чапай тоже хранили молчание.

Они были ровесниками. Они появились на свет в 62-ом году. Это было странное время, которое позже назовут "оттепелью", когда в "Новом мире" опубликовали "Один день Ивана Денисовича", когда в СССР начали издавать Достоевского… Но в том же 62-ом была безжалостно расстреляна демонстрация рабочих в Новочеркасске… в 62-ом на экраны вышел "Человек-амфибия" и первый выпуск киножурнала "Фитиль"… Нона Гаприндашвили стала чемпионом мира по шахматам… советские граждане еще носили галоши завода "Красный треугольник", на телевидении был всего один канал, "Вечерка" публиковала сообщения о разводах… а в метро появились первые автоматы по размену денег… а в дни весенних каникул в ленинградском зоопарке проводили "День птиц"… открывались кафешки, в которых собирались молодые романтики – физики и лирики… вся страна, за исключением "отщепенцев", строила коммунизм под руководством первого секретаря ЦК КПСС т. Хрущева Н. С… В том далеком 62-ом Владимир Владимирович Путин еще учился в начальной школе, а Борис Абрамович Березовский уже стал студентом Московского лесотехнического института… трансляция "Новогодних огоньков" собирала у телевизоров всех – от мала до велика, а с крошечных экранов с огромными линзами пели Кристалинская, Пьеха, Магомаев, великий Райкин жег глаголом… в 62-ом две супердержавы сошлись в противостоянии в Карибском море, и в любую минуту могла начаться война – атомная. Но тогда Советская Империя была еще сильна, и с ней считались… Как давно это было!

…В 1962-ом в Ленинграде появились на свет три мальчика. Один родился на Васильевском острове, второй – на Выборгской стороне, третий – в самом центре города, на Моховой. Судьба сведет их позже, когда их родители получат отдельные квартиры на Гражданке и все они окажутся соседями, будут учиться в одной школе и в одном классе.

Выпили за встречу, долго и как будто слегка удивленно разглядывали друг друга… Голову наполнило обманчивое алкогольное тепло. Гурон размяк, подумал: как бы не потерять контроль… и вдруг понял, что это неважно, что впервые за три последних года он может полностью расслабиться. Потому что – дома. Потому что рядом – друзья. Рядом – мужики, которых он знает двадцать лет, две трети прожитого… не так уж и мало, верно?

– Мужики, – сказал Гурон. – Мужики…

Сказал и умолк… он очень долго представлял себе эту встречу, ждал ее, а сейчас не знал, что сказать.

– Где же ты был, Индеец? – спросил Паганель. Жан стал разминать сигарету. Он очень долго разминал сигарету, а Валентин и Сашка ждали ответа.

– Служил я, мужики, – ответил Гурон и подмигнул: – Командировочка подвернулась такая… длинная.

– За три года хотя бы пару раз ты мог позвонить? – с упреком произнес Паганель. – Или валютку жалко было?

– Виноват, гражд?не… но я исправлюсь. А ты наливай, Валя, наливай – я ж в отпуску, гражд?не. Мне сейчас положено пить, гулять и… э-э… в общем, радоваться жизни.

– Радуешься? – спросил Чапов. Гурон посмотрел на него и встретил внимательный, понимающий взгляд. Мгновенно понял, что опер Чапов, в отличие от Валентина, уже что-то просек… несколько секунд они смотрели друг на друга. Паганель разливал водку и ничего не замечал.

– Радуюсь, – ответил Гурон и сам понял, что сфальшивил. – Радуюсь, гражд?не, радуюсь… Но какая-то жизнь у вас нынче пошла странная, мужики.

– А это у нас теперича свобода, – сказал Паганель и подцепил на вилку грибочек. – Скинули ненавистный народу тоталитарный режим и – рраз! – оказались на свободе – лепота! Это ты еще просто к свободе не привык, Ваня.

– К свободе? – спросил Гурон. А Паганель взял гитару, прошелся по струнам и пропел с блатными интонациями:

Это Клим Ворошилов и братишка Буденный Даровали свободу, и их любит народ.

Чапай усмехнулся, а Валька склонил голову, хрипло произнес:

– Спасибо, дамочка, спасибо, молодой человек – помогли инвалиду кровавой империалистической бойни… а ты, с пистолетом, что не подаешь?

Чапов покачал головой: ох, понесло тебя на блатату, журналер, – и поднял стопку:

– Ну, чтоб мы были толстыми, а наши враги пускай сдохнут.

– Глыбкий тост, – сказал Валентин. – Емкий. Присоединяюсь.