Пошевелив палкой поленья, прах поднял с земли скомканную тряпку и бросил её в огонь.

В блёклом узоре да простом покрое узнала Гана старое русалкино платье и замерла, схватившись за сердце.

Вот и всё! Теперь от праклёна избавиться не удастся. Христина разгадала её замысел, а может просто подстраховалась и приказала уничтожить платье.

Эх, Игнаш, Игнаш! Что же ты не справился? Почему не постарался, сплоховал?

Ярко вспыхнув, платье рассыпалось ворохом искр, и Яся завозилась на земле, пытаясь отползти подальше от обжигающего огня.

Сморгнув подступившие слёзы, Гана потянулась за заветным ножом — пока не случилось новой беды, нужно было срочно спасать девчонку, перерезать верёвку у неё на руках.

Сейчас она всё сделает… только приблизит картинку…

Гана пониже склонилась над плошкой, и по воде вдруг пробежала рябь — будто кто-то специально создал помехи, чтобы помешать ей.

Бабка подула на воду, поводила над ней рукой, пытаясь восстановить изображение, и из глубины проступило лицо Христины. Привратница погрозила пальцем, словно предостерегла её, чтобы не лезла. Открыв рот, заговорила о чём-то, но вода не пропустила ни звука.

— Сгинь-пропади! — Гана швырнула в заклятую подругу порошком, и лицо распалось, исчезло в закрутившейся воронке. Не появилась и прежняя картинка, как Гана не старалась снова вызвать её.

— Малинка! — крикнула бабка, смахнув провинившуюся плошку со стола. — Тащи мою любимую метлу! Да побыстрее!

И когда дамася бросилась выполнять указание, спешно стала укладывать в корзинку пучочки трав, пузырёк с мутной жидкостью, мешочек и ножик.

Хатник поволок к ней Игнатов рюкзак, вынул из него небольшой сверточек, стал совать, чтобы взяла.

— Не сейчас, после гляну, — отмахнулась от него бабка и поспешила во двор.

Домовый упрямо посеменил следом и в самый последний момент успел, таки, забросить свёрток в бабкину корзину. Но Гана этого даже не заметила.

Сделав крутой вираж, метла взмыла к верхушкам деревьев, стремительно понеслась в сторону дома Привратницы. Вытянувшаяся в струну Гана смотрела прямо перед собой, а в голове билась одна лишь мысль: «Только бы успеть! Только бы успеть!!»

Птицы шарахались от неё, ветер трепал волосы, старался столкнуть с метлы, с земли кричали какие-то твари. Нахальный хапун спланировал сверху, попытался схватить метлу за древко. Изловчившись, бабка ткнула ему в глаза пучком травы, и он постепенно отстал.

Гана уже подлетала к дому Христины, когда впереди показалась густая тёмная туча, держа курс прямо на неё. Галдя и пища, туча врезалась в бабку, подмяла в себя, поглотила…

Среди копошащейся живой темноты сверкнули желтые глаза, загундосил знакомый басок прындика:

— Не шибко трясите! Понежнее, помягче… Не упустите только, я вас знаю!

Туча медленно повлекла Гану вниз, бережно опустила на моховую подстилку и унеслась с трескотнёй и визгом, оставив после себя бесконечное эхо.

— Ты, это. Не серчай на наших-то, — виновато шмыгнуло рядом. — Они шибко спешили, не рассчитали чуток.

Почесывая молоточком коротенькие рожки и ожидая ответа, на бабку таращился прындик.

Встревоженный её молчанием, он вывалил из корзинки собранное добро, разворошил свёрточек, принялся обмахивать Гану смятой тряпицей.

— Отстань, ёлуп*! Отстань, окаяшка. — простонала та, пытаясь отстраниться. — И без тебя в голове круговерть.

— А ты дыши. Дыши! И полегчает. — прындик тыкался назойливым комаром, не отставал.

— Что это было? Откуда туча?

— Шешки за древяницей летели. Я им велел за ней следить.

— Древяницей? — охнула Гана. — Не за нашей ли Ясей?

— За ней, за кем же ещё. Только она не Яся уже. Древяницино нутро одержало верхи.

— Значит, зажил укус… — пробормотала Гана, и следом спросила, кто спас бывшую Ясю от огня.

— Шешки и спасли! — горделиво приосанился малявка. — Праха от костра отогнали, все узелки на завязке зубами порвали. А дальше уже она сама. Сразу припустила до лесу, даже не поблагодарила! Но от древяницы я другого не ждал.

— Она ищет дерево, — Гана уже собирала в корзинку разбросанные вещички. Спрятала ножик, прикрыла сверху пучком травы, а потом заметила кастет и узкую полосочку ткани.

— Эт-то ещё откуда? — бабка потрогала кастет, и он как будто встрепенулся от её прикосновения. Полосочка оказалась влажной наощупь, будто её только что выловили из реки. От неё пахло стоячей водой и ряской, и немного — рыбой.

— Да из корзинки же хлам! У тебя и взял.

Гана вспомнила, как хатник порывался ей показать что-то важное, как вытащил из Игнатова рюкзака сверточек, как бежал следом за ней.

— Спасибо, праменьчык! — шепнула она, ещё не полностью осознав свою удачу. — Выручил так выручил!

— Да что я-то, ты сама всё туда положила. — разулыбался прындик, среагировав на ласковое прозвище.

— Хатника благодарила. — отрезвила его Гана, но тут же поправилась. — Тебе тоже спасибо, что разворошил сверток да открыл мне, слепой, глаза!

— Ну… я… всегда готов! — прындик отсалютовал молоточком да вдруг замер, навострив крошечные рожки. — Дошла! Древяница дошла! Мои сигнал шлют, что она нашла своё дерево!

— Тогда вперёд! — Гана погладила метлу, и разместившись на древке, плавно стронула её с места. — Ты знаешь, в какую сторону нам нужно?

— Обижаешь! — оттолкнувшись от земли тощими лапками, лохматый комок мячиком завис в воздухе. — Я шешков откуда угодно учую. Ты готова? Тогда полетели-и-и-и!!!

До нужного места они домчались без приключений.

Яся забралась в самую глушь, где среди мрачного чернолесья приткнулась древняя покорёженная от времени ель. От неё сохранился лишь голый остов, на ветвях почти не осталось иголок.

Яся присела у корней, не замечая ничего вокруг, принялась разрывать руками землю. Взбудораженные шешки облепили ветки, приплясывая на них и взволнованно гомоня.

При появлении Ганы и прындика, они заверещали ещё громче, но Яся даже не вздрогнула. Человеческого в ней ничего не осталось — со звериной сноровкой она рвала когтями землю, торопясь добраться до корней.

— Яся, — позвала Гана просто, чтобы что-то сказать. — Не волнуйся, дзяўчынка. Мы вернём тебя.

Ещё совсем недавно она не смогла бы этого сделать, но теперь в руках у Ганы был особенный кастет. Надпись на остове почти стёрлась, но Гана и без того знала, что там написано. И это знание лишь укрепило в ней уверенность в успехе.

— Слышь, крохотун, — обратилась бабка к прындику. — Скажи своим — пусть приготовятся. Как я ударю по дереву — древяница выть станет, впадёт в ярость. Нужно будет удержать её, чтобы мне не помешала.

Покивав, прындик поскакал по веткам наверх, а почирикав с шешками, кубарем скатился обратно. Потирая встопорщившийся колючками бок, отрапортовал немного смущенно, что братцы требуют гарантий.

— Не будут наглеть — не трону их. А если откажут в помощи — изведу под корешок, как эту елку!

Гана прокричала всё достаточно громко, обращаясь к сидевшим на ветках существам.

— Я ясно выразилась? Все меня поняли?

— Ясно-ясно-ясно… — загомонило сверху, и шешки слепились в тучу, замерли в ожидании команды.

— По моему удару… — Гана посмотрела на прындика, и тот взволнованно махнул молоточком.

До сосны оставалось несколько шагов, а Гане показалось, что прошла вечность. Дерево разгадало её намерение и теперь сопротивлялось, пытаясь защититься. Воздух сгустился, стал осязаемым, плотным. Гана пробивалась через него с трудом и понемногу выдыхалась.

Когда она остановилась в очередной раз — кастет заворочался в руке и неожиданно ожёг ладонь, он словно подавал ей знак, чтобы воспользовалась его силой, не медлила. Едва не выронив оружие, бабка замахнулась, начала кромсать перед собой воздух, и он распадался на широкие пласты, освобождая для неё проход.