В Ставрополе Анна становится гувернанткой и учительницей английского, осваивает русский язык и начинает учиться в гимназии. Тем временем в размеренную жизнь русской провинции вторгаются перемены, на фоне войны и революций изобилие сменяется нищетой, и перед Анной возникают все новые и новые препятствия.

Критики отмечают наблюдательность писательницы, ее внимание к бытовым деталям, неожиданные метафоры (например: «подобно тому как в Британской империи в ту эпоху никогда не заходило солнце, так и на Святой Руси никогда не угасал самовар»). По замечанию критика Паноса Турлиса, писательница, «к ее чести, не создает историческое обрамление вокруг истории Анны, а, напротив, отголоски и последствия событий постоянно меняют жизнь главных и второстепенных героев книги»[37].

Повествование насыщено литературными реминисценциями. В нем нашлось место античным и библейским мотивам, отсылкам к произведениям европейских, русских и греческих писателей, а стихотворные цитаты – от Пушкина до народных песен – Мария Иорданиду приводит в собственном поэтическом переводе на греческий.

Несмотря на все пережитые за время «кавказских каникул» трудности, в дальнейшем писательница с ностальгией будет вспоминать проведенные в России годы: в разные моменты жизни похожими на Ставрополь ей покажутся и Александрия, и Эллинико, и Идра, где родился ее отец, а возвращение из концентрационного лагеря напомнит ей возвращение из России.

С печалью узнает она, что прежнего патриархального Ставрополя уже нет. Теперь город превратился в большой промышленный центр. В своей последней книге Мария Иорданиду пишет: «Камня на камне не осталось от старого города. Меня зовут приехать. Нет, говорю. Этому не бывать. Все это прекрасно и достойно восхищения, но у меня слезы наворачиваются на глаза, когда я в сумерки сижу на балконе и вспоминаю давние времена. Мне жаль всего, что было когда-то и теперь прекратило существование. Куда же оно все ушло, забрав с собой и часть моей жизни?»[38].

В 1997 году был опубликован перевод романа «Кавказские каникулы» на французский[39] язык, а в 2020 – на испанский[40]. Сейчас пришло время познакомиться с ним и русскоязычному читателю, который, несомненно, найдет в нем немало сведений об известных исторических событиях и о быте и культуре дореволюционной и революционной России. Вместе с главной героиней книги он сможет взглянуть со стороны на знакомые реалии и разделить свежесть восприятия ею событий уже столетней давности.

Екатерина Бобрецова

В июле 1914 года, когда Анна покинула Константинополь и отправилась в Россию, за ее спиной остался величественный Город[42] минувшего века. Город ее бабушки и матери. Неспешный Город извозчиков и носильщиков ромейского[43] квартала, где тени местных хозяек витали над жаровнями и прочей кухонной утварью. Это была та эпоха, когда Богородица простирала руку и прекращала дождь в тот самый миг, когда Локсандре нужно было заняться стиркой. «Пресвятая! Не попусти такого зла, пусть сегодня не будет дождя!». И, по слову Локсандры, дождя в этот день в Городе не было.

В августе 1920 года, когда Анна вернулась из России, оказалось, что она одним прыжком перескочила из средневековья в двадцатый век.

На площади Каракёй[44] толпятся английские и французские военные, греческие солдаты, русские беженцы, евреи, левантинцы[45] и внезапно разбогатевшие ромеи.

В этой толпе уже не видно носильщиков и извозчиков.

Автомобили!

По узким улочкам Галаты[46] французские военные фургоны оглушительно сигналят и чуть не давят народ, чтобы прошло английское войско как ангелы сходящие с неба, имеющие великую власть[47], и… горе побежденным!

Nous avons gagné la guerre…[48], – поет Madelon de la victoire[49], подавая пиво в барах и гриль-румах, повсюду выросших как грибы. А в мухаллебную[50] Редзеписа уже не зайти: напротив входа в нее составлены пустые пивные бочки.

Астраханский генерал-губернатор стоит на Галатском мосту[51] с подносом и продает пирожки.

Перед пекарней Каракёй трое пьяных в стельку Джонов затеяли драку с продавцом бугацы[52] из-за того, что тот не продает виски.

Шарманки, на которых среди обрамляющих женские портреты бумажных цветов красуются греческие флажки, играют песню «Ребята из национальной обороны прогнали короля, и Данглис с Кунтуриотисом даруют нам равенство».[53]

В кофейнях – фотографии Элефтериоса Венизелоса[54]! И все в один голос поют «Типперери»[55].

В Пере[56] перед гостиницей «Лондра»[57] не пройти: посреди улицы с десяток греческих солдат принялись отплясывать каламатьянос[58], остановилось движение и на Большой улице Перы[59]: там идут, играя на дудках и барабанах, облаченные в леопардовые шкуры шотландцы.

Гостиница «Токатлиан»[60] походит на распухшее мертвое тело, оно лопнуло, и у входа кишат черви: дельцы, иностранные агенты, контрабандисты-продавцы наркотиков, торговцы живым товаром и проститутки, проститутки на любой вкус. Бесстыдная роскошь, безумный пир, карнавал. Вавилонская блудница, облеченная в порфиру и багряницу, украшенная золотом[61], таскается по улицам Перы и Галаты.

Очи черные… – доносится из кафе-шантана. – Я жить хочу! Принесите шампанского! – распевают русские аристократки, избавляясь от последних бриллиантов.

Левантинки и полячки Абаноза и Тахтакале[62] облачились в чадры и притворились турчанками: национальный колорит востребован, а настоящие турчанки попрятались.

Говорят, что черный сенегалец из войска Мак-Маго-на[63] откусил сосок одной русской великой княгине. Две балерины из Большого театра от ужаса упали в обморок прямо перед Галатасараем[64].

У Анны закружилась голова. Еле волоча ноги, она пытается подняться по переулку Акарджа и задается вопросом, на месте ли Татавла[65].