До юноши, наверное, долго доходило, но вспыхнул он моментально: бросился ко мне, схватил за грудки – грозный такой, хоть и размалеванный, как кукла. Ли взялся за меч, но я мотнула головой: «Не смей».

Друзья юноши тоже подошли и с интересом наблюдали. Для них все это наверняка было излюбленным представлением. Неужели наследный принц раньше участвовал в этом безобразии? Исполнял роль шута и терпел?

– Если бы не твой титул, гаденыш, – прошипел юноша, брызгая слюной мне в лицо, – я бы вызвал тебя на поединок. Не боишься, что однажды в темном углу тебя случайно кто-нибудь прирежет?

Ого, подумала я. Не боишься, что я тебя императору сдам? Ты же вслух только что признался, что хочешь наследному принцу смерти. Да еще и при свидетелях. Канцлер, для сравнения, делал это тихо, на ушко.

– За языком следи, – холодно приказала я. – И руки. Убери. Немедленно.

Он послушался, полагаю, инстинктивно. За время, проведенное здесь, я привыкла приказывать.

Через мгновение юноша понял, что произошло: принц приказал, и он подчинился. Ужас, согласна.

– Гаденыш, как ты смеешь?! – возмутился он.

Я поправила ворот верхней накидки и чуть подвинулась – так, чтобы грубиян оказался спиной к пруду. Он был слишком удивлен и ничего не заметил.

– А может, это ты меня вызовешь? У тебя нет чести, и если я назову тебя ничтожеством, тебя это вряд ли заденет. Но если скажу, что твоя мать…

Закончить он не успел – я его толкнула. Достаточно сильно, чтобы наглец потерял равновесие и полетел к карпам в пруд. Такую тучу брызг поднял, ух! Сзади донеслось аханье остальных юношей-придворных. Намокли, наверное, бедняги, меня-то Ли закрыл собой.

– У нас еще остался корм для рыб? – поинтересовалась я из-за плеча телохранителя.

– Да, господин. – Ли протянул мне шелковый мешочек.

Я высыпала крошки на ладонь и бросила их прямо на барахтавшегося в пруду грубияна. Вспугнутые карпы кинулись к угощению с большим энтузиазмом.

Пока придворные разбирались, кто вытащит товарища, а тот отмахивался от рыб, я кивнула Ли, и он увел меня подальше от этого безобразия.

– Кто это был? – спросила я позже.

– Младший сын канцлера, господин Такихи́ро, – ответил Ли.

Я обернулась.

– Серьезно? Канцлера?

Ли, не поднимая глаз, кивнул. И я не смогла сдержать смех:

– Не повезло канцлеру с младшим сыном! И что, принц… то есть я раньше сносил подобное? Этот Такихиро, кажется, был удивлен моим поведением.

Ли мельком взглянул на меня.

– Ваше Высочество очень изменились после потери памяти.

– Надеюсь, в лучшую сторону, – пробормотала я и уже громче приказала: – Идем.

В архиве меня ждал облом. Нет, нас с Ли пустили и книги нам выдали. Хотя на вопрос «Что Вашему Высочеству угодно?» отвечать пришлось Ли, потому что я смогла с умным видом выдавить только «Все!», чем привела архивариуса в состояние шока. Ах, да, не архивариуса, их называют здесь «куро́до». Любой работник архива – это куродо. Как я поняла, по совместительству они писцы, и должность эта весьма почетна.

Облом начался с книг: они совершенно меня разочаровали. Я ожидала фолианты размером с меня, в тисненой коже, с пожелтевшими страницами. А получила только страницы – в прямом смысле. Они были сшиты друг с другом и напоминали большие тетради. Гору таких книг я приказала Ли отнести в покои принца.

Карт среди них не нашлось. А то, что нашлось, я бы назвала рисунком на свободную тему.

– А что, модернизм у вас уже изобрели? – вырвалось у меня при виде одной такой карты.

– Господин? – непонимающе переспросил Ли.

Я промолчала, хотя очень хотелось материться.

Местные карты состояли из пояснений вроде «где-то тут земля», «а тут море… наверное», «о, а это наша столица!» и «идите на Глаз Собаки, а потом поверните к Северной звезде». Самое обидное, Ли в этом безобразии был как рыба в воде и на раз-два объяснил мне дорогу от Коконоэ (столицы империи) до границы с Лянь.

Я схватила бумагу, кисточку и заставила его повторить все еще раз. А потом еще, потому что, повторяя, Ли косился на мои записки с таким интересом, что терял нить рассказа. А когда закончил, даже не постеснялся спросить:

– Господин, что это за знаки?

Писала я, конечно, на русском.

Вместо ответа он получил кистью по носу – я раскрасила ему самый кончик – и только тогда угомонился.

Где взять обезболивающее, я выясняла уже у Рен. Ответ был близок к бородатому анекдоту: «Есть у вас что-нибудь от головы? Да, топор». В обстановке строгой секретности (Ли заставили отвернуться и зажать уши) Рен вытащила из складок одежды малюсенький пузырек с чем-то черным и пообещала, что это чудодейственное зелье мгновенно уберет боль. Правда, вместе с сознанием. А еще побочным эффектом была потеря либидо, но мне после утреннего осмотра ничего терять не хотелось. Так вот потеряешь, а потом тебя еще раз осмотрят, признают импотентом и отправят к императору в пыточную. Нет уж.

Я отказалась. Рен уверяла, что лучше зелья нет даже у придворных лекарей, оно ведь ужасно редкое и очень дорогое. Кажется, она обиделась, что я не приняла ее драгоценную жертву.

У меня все язык чесался спросить, зачем она до сих пор носит с собой эту дрянь, но, зная местные нравы, понимаю, предосторожность тут не лишняя. Сегодня ты старшая служанка, а завтра – враг императора. Страшно здесь жить. Страшно, но весело.

Ночью меня снова попытались убить. Нет, никаких наемников во тьме, ядов, стрел или чего-то в этом роде. Я просто спала, а Ли дежурил в комнате, как обычно. Мне снилось, что я привязана к столбу. Мои белые одежды трепал ветер, а длинная челка постоянно падала на глаза – в лунном свете она казалась белой, даже серебристой. В какой-то момент потом луна скрылась за облаками, и стало так темно, хоть глаз выколи. Но в этой темноте я отчетливо расслышала чье-то хриплое дыхание. А потом ближе, совсем рядом, раздалось рычание.

Луна засияла снова, но от этого стало только хуже. Я его увидела. Хотя увидела, пожалуй, сильно сказано. Это был сгусток тьмы, чернее ночи, и тьма эта была живой, словно внутри нее копошились черви, с зубами странной формы, похожими на паутину, и восьмью алыми глазами, как у паука. Тварь приближалась ко мне и рычала. А я стояла, связанная по рукам и ногам, и ничего не могла сделать. Это было не просто страшно – ждать. Страшно – слишком обычное слово. А мое сердце, казалось, вот-вот лопнет и грудь разорвется, и если бы не веревки, я бы точно не смогла стоять.

Оно приближалось.

Наверное, надо было позвать на помощь. Хотя кто мне поможет в моем же сне? Самое жуткое – я четко осознавала, что это сон, но проснуться не получалось. Странно, ведь когда спишь, не чувствуешь запахи, а я ощущала сладковатое зловоние и откуда-то знала, что так пахнет гниющая плоть. Я чувствовала, как веревки впивались в мои запястья, было больно, очень. Но все это не шло ни в какое сравнение с ужасом, рвавшим мою грудь.

Чудовище все приближалось, так неторопливо, словно намеренно.

Когда оно придвинулось ко мне вплотную и распахнуло пасть, а мою грудь сжало, будто в тисках, неожиданно случились две вещи.

Во-первых, я отстраненно удивилась, почему слабое сердце принца еще не отправило его на тот свет. И только тогда поняла, что под складками одежды у меня виднелась грудь – значит, во сне тело было моим, настоящим.

Во-вторых, откуда ни возьмись свистнул меч. Серебристый росчерк молнией сверкнул в свете луны и напополам разрубил чудовище, только тьма просто распалась на два копошащихся сгустка. Но меч не сдавался: вжик-вжик! – он рубил и рубил, пока от тьмы не остались какие-то жалкие лохмотья, съежившиеся в ярком свете.

Луна засияла как ненормальная.

– Ваше Высочество, – выдохнул Ли, убирая меч и доставая кинжал, – простите за медлительнос…

Телохранитель поднял голову и, не договорив, уставился на меня.

«Он меня видит, – подумала я. – Видит меня настоящую!»

Ли действительно смотрел, а в руке у него поблескивал кинжал. Помните, что здесь делают с самозванцами?