Зоя
Он умер, живший для меня. И я,
Да, только я одна — его убийца.
Юстиниан
Дитя мое, тоска о женихе
Тебя лишает, кажется, рассудка.
Зоя
Убийца! Я ведь видела, что он
Перед словами, сказанными мною,
Дрожал, как под ударами кинжалов
Разбойничьих несчастный пешеход.
И неужели я не понимала,
Что правда — мерзость, если милосердье
К страдающему с нею несовместно?
О, как я оправдаюсь перед Богом,
Как Имру объясню свою вину?
Феодора
Ты говоришь сама, и помни, помни,
Что я твоей не выдавала тайны!
Юстиниан
Какая тайна и при чем здесь Имр?
Зоя
Отец, отец: лишь ты единый можешь
Меня понять, утешить и простить.
Узнай: царю я предпочла араба,
Я сделалась любовницей его.
Но как мне стать арабскою царицей,
Как наслаждаться счастьем средь фонтанов
И пальм, в руках возлюбленных, когда
На мне пятно невинной крови?
Юстиниан
Ты,
Наследница державной Византии,
Ты сделалась любовницей бродяги?
Позор, позор на голову мою,
И горе для тебя, виновной, горе!
Остановить немедленно войска,
Немедленно колесовать араба!
Евнух
Порфирородный, поздно! Видел я,
Как отплыла последняя галера.
Юстиниан
Тогда послать надежного гонца
К начальнику с приказом возвратиться.
Евнух
Иду.
Феодора
Он не послушается.
Юстиниан
Нет?
Тогда... тогда послать ему тунику,
Как знак монаршей милости моей.
Туника не добрей колесованья.
Зоя
Отец, о что ты делаешь со мной
И с тем, кто жизни мне теперь дороже?
Юстиниан
Тебе я отвечаю, потому что
Последний раз я говорю с тобой.
Позора благородной римской крови
Раскаянье простое не омоет.
Ты примешь схиму и в своем покое
Останешься затворницей до смерти,
А он наденет брачную тунику,
За красоту твою поднимет чашу,
Но только чаша выпадет из рук,
Уста увлажнит не вино, а пена.
Он спросит, что с ним, и ответит сам
Себе звериным неумолчным ревом.
Сухой огонь его испепелит,
Ломая кости, разрывая жилы,
И в миг последний неизбежной смерти
Твое он имя страшно проклянет!
(Евнуху.)
Теперь идем!
(Феодоре.)
А ты останься с той,
Кто дочерью была моей, и душу
Ее к приятью схимы приготовь.
(Уходит с Евнухом.)
Сцена пятая
Феодора и Зоя.
Феодора
Теперь вы безопасны для меня.
Затворница заговорить не может,
И мертвый тоже, наступило время
И мне сказать всю правду без утайки.
Тебя я ненавидела всегда
За руки тонкие, за взгляд печальный
И за спокойствие, как бы усталость
Твоих движений и речей твоих.
Ты здесь жила, как птица из породы
Столетья вымершей, и про тебя
Рабы и те с тревогой говорили.
Кровь римская и древняя в тебе,
Во мне плебейская, Бог весть какая.
Ты девушкой была еще вчера,
К которой наклонялся только ангел,
Я знаю все притоны и таверны,
Где нож играет из-за женщин, где
Меня ласкали пьяные матросы.
Но чище я тебя, и пред тобой
Я с ужасом стою и с отвращеньем.
Вся грязь дворцов, твоих пороки предков,
Предательство и низость Византии
В твоем незнающем и детском теле
Живут теперь, как смерть живет порою
В цветке, на чумном кладбище возросшем.
Ты думаешь, ты женщина, а ты —