После реабилитации имени Гумилева в 1986 г. пьеса неоднократно ставилась как на столичной сцене, так и в провинции. В 80–90-е годы состоялись следующие премьеры:

1988. Челябинский областной драматический театр (режиссер Е. Н. Гусева, художник С. А. Александров). Спектакль исполнялся на гастролях театра в Ташкенте, Днепродзержинске, Белой Церкви. Архангельский молодежный театр-студия (режиссер В. П. Панов, художник Б. И. Копылов). Спектакль исполнялся на гастролях театра в Ленинграде. — Рец.: Северный комсомолец (Архангельск). 1988. № 13. С. 11.

1989. Рязанский областной театр драмы (режиссеры В. В. Шульман, Е. Н. Гусева, художник С. А. Александров). Спектакль исполнялся на гастролях театра в Черновцах и Ужгороде. — Рец.: Советская культура. 1989. № 91. С. 5; Радяньска Буковина (Черновцы). 30 червня 1989; Театральный журнал. 1990. № 4. С. 6.

1991. Театр драмы им. М. Горького (Самара) (режиссер Н. Чичерина, художник Т. Спасоломская, композитор А. Бердюгин). — Рец.: Театр. 1992. № 5. С. 74.

1992. Театр «Сопричастность» (Москва) (режиссер В. Спесивцев). — Рец.: Русский вестник. 1992. № 20. С. 8.

1994. «Театр Луны» (Москва) (под назв. «Византия», режиссер С. Проханов, художник А. Сарычев, художник по костюмам Я. Кремер). — Рец.: Культура. 1994. № 42. С. 8; Столица. 1994. № 24. С. 51; Театр. 1994. № 5–6. С. 78; Экран и сцена. 1994. № 17–18. С. 5; Коммерсант-Daily. 1994. № 75. С. 13; Московские новости. 1994. № 15. С. 54.

1997. Театр «Приют комедианта» (Санкт-Петербург) (режиссер Ю. Томашевский). — Рец.: Петербургский театральный журнал. 1997. № 14. С. 108–109; Вечерний Петербург. 1997. № 64. С. 11; Час Пик. 1997. № 47. С. 13; Невское время. 1997. № 86. С. 3.

Г. П. Струве дает пространный комментарий, уточняющий время действия трагедии. «Время действия трагедии обозначено Гумилевым в черновом автографе (автограф 1. — Ред.) как «начало VI в. по Р. Х.»; в беловом автографе (автограф 2. — Ред.) это обозначение переделано на «VI век по Р. Х.»; а в окончательном тексте читаем опять: «начало VI столетия по Р. Х.». Мы можем, однако, приурочить трагедию более точно, а именно к периоду между 532 и 537 гг. В 532 г. в Константинополе произошло знаменитое восстание цирковых партий — «Зеленых» и «Голубых». Известное по их лозунгу под именем «Ника» («Побеждай!»), оно чуть не стоило Юстиниану его престола, если не жизни. Во время этого бунта было сожжено и разрушено несколько зданий, в том числе старый храм св. Софии, вместо которого Юстиниан замыслил построить новый. Действие гумилевской трагедии происходит во время построения храма, т. е. не раньше 532 и не позднее 537 г., когда храм был закончен и освящен. Другой упоминаемый в пьесе великий памятник царствования Юстиниана позволяет еще более уточнить хронологию пьесы: в разговоре с Имром в первом действии Евнух говорит о знаменитом юстиниановом своде законов — о «преобразовании» «Всех императорских постановлений / В один обширный, полный свод законов». Начатое в 529 г., это огромное законодательное предприятие, увековечившее имя Юстиниана, продолжалось, как и построение св. Софии, пять лет и было завершено в 534 г. Таким образом, действие «Отравленной туники» может быть отнесено к 533–534 гг. Эту датировку подтверждают и слова гумилевской Феодоры о том, что она замужем за Юстинианом уже десять лет: брак этот относится обычно к 523 г., когда Феодоре было лет восемнадцать» (СС III. С. 252). К этому следует прибавить, что хотя путешествие Имра в Константинополь также датируется началом 30-х гг. VI в., сама развязка трагедии — поход византийских войск под его руководством в Палестину и его гибель в походе от отравленной туники — произошла значительно позже, во время царствования преемника Юлиана, его племянника Юстина II, занявшего престол в 565 г.; до этого Имр пребывал в столице Византии в бездействии, ожидая приказа Юстиниана, который тот так и не решился отдать (см.: Соч II. С. 413). Гумилев, таким образом, прибегает к излюбленному приему классицистической драматургии: соединению разделенных во времени достоверных исторических событий в искомое пространственно-временное единство — сутки, во время которых и происходит развязка действия.

Действующие лица. Имр — Имр-эль-Каис (или Имр-уль-Каис, ок. 500 — после 540) — выдающийся арабский поэт, авантюрист и военачальник. Г. П. Струве особо подчеркивает, что имя Имра было окружено многочисленными легендами, так что до сих пор некоторые исследователи сомневаются в его историчности (см.: СС III. С. 259–260). Интересно, что сам Струве в комментариях к «Отравленной тунике» в «Неизданном Гумилеве» говорил об Имре как о «вымышленном лице»; в СС III он скорректировал свою точку зрения: «...Гумилев <...> донес до читателя и зрителя личность Имра и дух его поэзии. “Бродячий царь-поэт”, как называют его арабские источники, Имр-уль-Каис считается самым выдающимся арабским поэтом домусульманского периода. Его длинная поэма открывает знаменитый цикл “муаллак” (или “моаллак”) — произведений семи арабских поэтов домагометанской эры. <...> Самохарактеристика Имра (когда он говорит Зое: “Ты, девушка, ошиблась, я другому / тебя сумел бы лучше научить” и т. д.) <...> несомненно, внушена его поэзией, в которой воспевается любовь, смелые подвиги и охотничьи забавы, а также и легендами о нем. Один новейший историк арабской литературы говорит про Имр-уль-Каиса: “Он возрос посреди довольства и наслаждений. Рифмовать он начал в юности и не отличался пристойностью ни в своих любовных похождениях, ни в своих стихах”. Тот же историк различает в поэзии Имр-уль-Каиса два стиля: “Один — тонкий и изысканный, другой — неистовый и грубый” (J.-M. Abdel-Jalil. Histoire de la littérature arabe. Paris, 1960. P. 39–40). Аль-Фахури так характеризует поэзию Имр-уль-Каиса: “Его стихи — это повесть о жизни сильной личности, это воспоминания, выражающие порыв мятежной натуры; вместе с тем это стон страдающей души, которую терзают боль и сожаления” (Ханна аль-Фахури. История арабской литературы. М., 1959. Т. 1. С. 72). Аль-Фахури говорит об Имре как о певце природы и подчеркивает богатство его сравнений и музыкальность его стиха.

Как видим, в изображении Имра Гумилев остался более или менее верен истории или, по крайней мере, исторической легенде» (СС III. С. 262–265). И Г. П. Струве, и В. М. Сечкарев, и Д. И. Золотницкий обращали внимание на близость личности и поэзии Имра — личности и поэзии автора «Отравленной туники» (см.: СС III. С. 265 и IV; ДП. С. 30). Юстиниан Великий (483–565) — византийский император. В пьесе Гумилева воспроизведен очень точный образ этого замечательного правителя империи. По происхождению Юстиниан был крестьянин; его дядя, будучи начальником телохранителей императора Анастасия, захватил престол под именем императора Юстина I. Юстиниан правил с 527 года, причем за упорство и трудоспособность получил от современников прозвище «бессонного государя». Юстиниан стал крупнейшим идеологом византийского империализма, почитая важнейшими, во-первых, «римскую» идею всемирной монархии, и, во-вторых, «христианскую» идею Царства Божия (в монологах Юстиниана в трагедии Гумилева эта идеология раскрывается в полной мере). Его политика строилась (с огромным успехом) в полном соответствии с этой стратегической программой: с помощью оружия возвращались утраченные территории Римской империи, с помощью общего закона на них устанавливалось благоденствие обитателей, с помощью веры происходило соединение всего населения империи в общем поклонении единому Богу. Юстиниан был одним из крупнейших апологетов идеи «абсолютной монархии», полагая императора Византии «равным апостолам», получающим власть от Бога и потому пребывающим и над государством и над Церковью (т. н. «цезарепапизм»). Даже в западном христианстве Юстиниан пользовался почитанием: крестоносцы, захватившие Константинополь в 1204 году, говорили об обретении нетленных останков императора, а Данте поместил его в раю, среди праведников и благодетелей человечества. Между тем политика Юстиниана отличалась крайней жестокостью по отношению как к противникам, так и к равнодушной к властным интригам массе. Он постоянно вел захватнические войны, которые, хотя и обеспечив на какое-то время конгениальность территории Византии — территории Римской империи, дотла разоряли население Средиземноморья, ибо оно отдавалось — по законам того времени — на «поток и разорение» победоносным войскам Мунда и Велисария. Во время восстания «Ники» в самом Константинополе и окрестностях было убито и казнено до 40000 человек. Юстиниан неоднократно применял крайне вероломные приемы к своим союзникам и сподвижникам, полагая, что великая цель, вдохновляющая его, оправдывает средства, ибо действия его санкционированы самой божественной благодатью. Как отмечает Г. П. Струве, в Юстиниане, по свидетельствам всех историков, преобладало прежде всего «чувство долга», что предопределяло как светлые, так и темные деяния великого императора (см.: СС III. С. 254–255). Феодора — императрица, жена императора Юстиниана, в отличие от него, в гумилевской пьесе мало соответствует своему историческому прототипу (возможно — под воздействием современных поэту художественных трактовок, рисовавших ее — с легкой руки Прокопия Кесарийского — «роковой женщиной», похожей на «декадентский» идеал «демонессы»). Феодора была дочерью циркового сторожа Акакия. В юности она действительно какое-то время вела жизнь цирковой актрисы, мало отличавшуюся от жизни блудницы, путешествовала в Египет и Сирию, однако на обратном пути в Константинополь в ней произошел глубокий религиозный переворот, и по возвращении Феодора резко порывает с прошлым. Она становится очень благочестивой, ее жизненный уклад — уединенным и аскетически скромным; живет она ремеслом (шерстопрядением), которому уделяет почти все свободное время. Именно в этот период она встречается с Юстинианом, который увлекается ею настолько, что в 523 г. (Феодоре тогда было около 18 лет) сочетается с ней законным браком. После восшествия Юстиниана на престол Феодора становится одним из ближайших советников императора, а с момента подавления восстания «Ника» — и вплоть до своей смерти (548 г.) — фактически соправителем империи. Эти годы стали самым блестящим периодом в истории царствования Юстиниана. Равно как и муж, Феодора, конечно, была в высшей степени властолюбива и способна к утонченной интриге (без этого в политике раннего Средневековья было невозможно удержаться у власти), однако современники отмечали ее верность друзьям (что напрочь отсутствовало у императора, который руководствовался в отношениях с людьми лишь соображениями государственной целесообразности). Очень набожная, Феодора в то же время была весьма веротерпима, активно пытаясь смягчить гонения на еретиков (прежде всего на христиан-монофизитов). Это и стало одной из главных причин «демонизации» ее облика в дальнейшем — церковные фанатики окружили образ «покровительницы еретиков» (каковой, конечно, Феодора на деле не являлась) всевозможными легендами, берущими начало в ее «порочной юности». Между тем Феодора, став на путь добродетели, не ограничилась личным покаянием, но и, находясь на престоле, проводила весьма эффективную социальную политику, направленную на улучшение жизни бедняков, прежде всего — сирот и падших женщин. «По характеристике Шубарта, — пишет Г. П. Струве, — Феодора была человеком воли и действия. Она всегда твердо знала, чего она хочет, и умела добиваться желаемого. Умом и проницательностью она едва ли уступала Юстиниану, а прямотой и решительностью превосходила его. В течение многих лет она укрывала в подземелье своего дворца патриарха-еретика — его обнаружили там лишь после ее смерти. В 532 г., во время бунта «Ника», она спасла своей решимостью и мужеством трон Юстиниана и империю. Перепуганный Юстиниан, подстрекаемый своими не менее перепуганными советниками, уже готов был бежать морем из Константинополя, когда Феодора своей речью пристыдила их и повернула ход событий. Летопись сохранила для нас речь Феодоры, в которой она говорила: “На мой взгляд, сейчас более, чем когда-либо, бегство было нецелесообразно, даже если бы оно сулило нам безопасность. Человек, родившийся в мир, не может не умереть. Но для того, кто правил, невыносимо стать изгнанником. Да не будет мне суждено жить без этой порфиры и да не будет мне дано дожить до того дня, когда меня, встречая, не будут приветствовать как царицу. Если ты хочешь спасти себя, о Кесарь, то это нетрудно. У нас много средств. Вон море, а на нем корабли. Но размысли: оказавшись вне опасности, не предпочтешь ли ты смерть безопасности? Я согласна со старинным изречением, гласящим, что царская должность это прекрасный саван”. <...> Ее верности и преданности Юстиниану не отрицали и ее враги. Он в свою очередь платил ей неизменной привязанностью и уважением и после ее смерти глубоко чтил ее память» (СС III. С. 256–258). Подытожив таким образом сведения об императрице, собранные им как у зарубежных, так и у отечественных историков (помимо упомянутого труда Вильгельма Шубарта «Justinian und Theodora» (München, 1942), Г. П. Струве использовал монографии Ш. Диля «Византийские портреты» (М., 1914), J. B. Bury «History of the Later Roman Empire» (Vol. II. London, 1923) и Ф. И. Успенского «История Византийской Империи» (T. I. СПб., 1912)), комментатор приходит к следующему выводу: «Конечно, Феодора была честолюбива и властолюбива, и, может быть, неразборчива в выборе средств. Но у Гумилева она предстает нам слишком мелочно-мстительной, слишком коварной, склонной к интригам ради интриг. Мотивировка ее поступков не всегда убедительна, и ей недостает величия и царственности, признававшихся за ней современниками <...> Но повторим еще раз: Гумилев писал не историческую драму, и отступления от истории в изображении Феодоры нужны ему были для оттенения некоторых сторон того треугольника (Царь Трапезондский — Зоя — Имр), который составляет ядро пьесы» (СС III. С. 258). Зоя, Царь Трапезондский и Евнух — в отличие от Имра, Юстиниана и Феодоры, плод художественного вымысла поэта. Юстиниан был женат один раз, детей у них с Феодорой не было. Трапезонд в это время был частью Византийской империи, столицей Трапезундской империи он пребывал в 1204–1461 гг., т. е. без малого через тысячу лет после описываемых событий. Что же касается евнуха, то он, по точному выражению Г. П. Струве, явился «обобщенным, но далеко не трафаретным портретом византийского царедворца».