В опубликованной пару лет назад книге «Атлас любви: пространства осознанной любви» мы исследовали всю обозримую территорию отношений любви и составили ее обзорную карту. Однако, нас не оставляли уколы исследовательской совести, напоминавшей о сложившимся мужском уклоне в освещении любви от философии до поэзии.

И мы решили предоставить возможность изложить свою особую позицию в любовных вопросах трем выдающимся представительницам прекрасного пола: Лу Андреас-Саломе, Натали Герцен и Александре Коллонтай. А чтобы упорядочить женскую разноголосицу пришлось позаимствовать представление о глубинных качествах женской души в иудаизме и понятие экзистенциала заботы у Мартина Хайдеггера.

Следуй за мной, отважный читатель, я поведу тебя в многообразный, загадочный, чарующий и пугающий мир женских душ, скрывающийся за неприступной «загадкой женщины», которую многие мужчины стремятся разгадать, а женщины вольно или невольно, но искусно оберегают.

Попробуем для начала поразмышлять над следующим вопросом:

– Почему любовь исключительна и связана с единственным избранником?

В раздумьях о загадочности любви одним из первостепенных вопросов, который невольно приходит в голову и остается там без внятного ответа, является вопрошание об исключительности любви.

Несомненное свойство настоящей любви проявляется в ее сосредоточении на единственном человеке, пронзительном переживании безграничного единства только с данным индивидуумом – несравненным божественным созданием1.

Если попытаться дать самое простое определение любви, то мы не можем избежать качества исключительности. В повести Л. Н. Толстого «Крейцерова соната» дается следующее общеизвестное («всякий знает») определение любви: «любовь есть предпочтение одного или одной перед всеми остальными».

У философа Вл. Соловьева любовь «в собственном смысле» есть «исключительное индивидуализованное и экзальтированное половое влечение».

Однако в опыте жизни такое чувство подвергается безжалостному умалению в любовных разочарованиях и новых обретениях.

Посмотрим, какие доводы о нереальности исключительности любви приводятся в «Крейцеровой сонате».

Во-первых, убедительно звучат сомнения в сколько-нибудь большой продолжительности «исключительного предпочтения», только в идеале длящегося всю жизнь.

– Предпочтение на сколько времени? На месяц? На два дни, на полчаса? – вопрошает, выстрадавший свой скептический взгляд, несчастный герой повести Позднышев2.

Если же вы все еще идеализируете, попробуйте возразить против того, что «к каждой красивой женщине» всякий мужчина испытывает любовь, или, что неизбежно пресыщение, как «одна свечка не будет гореть всю жизнь».

Позднышев убежден, что исключительность любви доступна лишь людям, верящим в ее божественное таинство, а «в наше время один обман!» На этом, собственно, и кончается в повести стихийный вагонный спор о возможности брака по любви, раз нет ее главного качества – исключительности.

Но обратим внимание на еще один довод Позднышева, который как раз и послужит отправной точкой наших рассуждений об иллюзии симметрии любви.

Свою убежденность в невозможности настоящей любви с присущими ей качествами исключительности и долговременности Позднышев также основывает на том, что в этом отношении любовь мужчины и женщины не симметрична, причем любовь женщины менее надежна: «Если допустить даже, что мужчина и предпочел бы известную женщину на всю жизнь, то женщина-то, по всем вероятиям, предпочтет другого, и так всегда было и есть на свете».

Обоснование этого тезиса Позднышевым сугубо математическое – вероятность того, что мужчина выбирает данную женщину на таких же основаниях любви, как и женщина выбирает данного мужчину, а не дает ему согласие по каким-то своим собственным соображениям, ничтожно мала – «так же как не может быть, что в возу гороха две замеченные горошины легли бы рядом».

Вместе с тем в реальной жизни подавляющее большинство влюбленных убеждено как раз в обратном. Маловероятное и невозможное считается вполне даже правдоподобным, поскольку Единственная или Единственный является не по математической логике, а как чудо, как наша вторая половинка, и взаимность приходит как желанный подарок судьбы.

Неужели все витают в облаках и обманываются, а Познышев прав?

Давайте посмотрим, какие еще имеются основания для сомнений в симметричности пусть даже и взаимной любви.

Но прежде сделаем необходимое пояснение. Поскольку дальнейшие рассуждения будут затрагивать вопросы и оценки, имеющие высокую эмоциональную нагрузку, хотелось бы избежать несправедливых обвинений в мизогонии, в односторонности мужской точки зрения и в предубежденности.

Более того нам бы искренно хотелось, чтобы наше рассуждение в итоге могло бы стать созвучным, например, убежденности упомянутого ранее Писателя в том, что «в любовных отношениях женщины обычно компетентнее мужчин – смелее, самоотверженнее, ответственнее». Стоит, однако, отметить, что, погрузившись в глубокий анализ отношений любви, он, видимо, крепко столкнулся с рассматриваемым нами вопросом, но лишь обозначил его: «у женщины палитра чувств должна была выглядеть как-то иначе», – и ограничился выданным авансом комплиментом.

Итак, начнем с общих соображений о различии мужского и женского миров.

Отметим говорящее название популярной книги Джона Грэя, американского литератора, адепта одной из йоговских традиций: «Мужчины – выходцы с Марса, женщины – с Венеры».

Традиционалист Дугин, ратующий за исконно русские семейные ценности, описывает это различие как существование двух непересекающихся смысловых множеств, двух точек зрения по любому вопросу, совпадение которых можно считать чистой случайностью.

Для наглядности глубины смысловой пропасти во взглядах на мир, сияющей между мужчиной и женщиной, он предлагает подумать о том, что живущая у вас кошка может вполне себе воспринимать вас как живущих у нее. Можно также взять разительный пример различия во взглядах на ребенка, и тем, кто имел опыт семейной жизни, очевидно, что ребенок в понимании мужчины это нечто совсем не то, как его знает женщина.

О глубокой смысловой бездне, разделяющей мужчин и женщин, размышлял Фридрих Ницше: «душа мужчины глубока, ее бурный поток шумит в подземных пещерах: женщина чует его силу, но не понимает ее».

Посмотрим также на довольно радикальную позицию, представленную оборвавшим собственную жизнь и мысль немецким философом Отто Вейнингером в книге «Пол и характер: принципиальное исследование»3.

В основании вейнингеровского взгляда на женский вопрос лежит вполне правдоподобное соображение о присутствии в каждом из полов маскулинного и фемининного начал в том или ином соотношении. Далее он рассматривает свойства чисто женского начала и приходит к выводу, что сексуальность для женщины тотальна, а половое общение есть ее высшая ценность. В сознании женщины мысли и чувства неразделимы так, что к ней нельзя подходить с меркой интеллектуальности – «она не ощущает никакой потребности в логическом подтверждении своих мыслей». Более того, женское начало лишено самостоятельного стремления к высшему «Я» вплоть до его отсутствия – «внешность – это "Я" женщин».

Отсюда делается вывод о различных позициях мужчины и женщины в любви: «Мужчина воспринимает любовь к себе другого человека, как внимание к его истинной ценности, как более глубокое понимание его сущности. Совершенно не то чувствует женщина. В любви другого человека она видит факт, который придает ей ценность, прежде ей не принадлежавшую, который дарует ей впервые бытие и сущность, который легитимирует ее в глазах других людей».