© Беседина И. И., 2023

© ООО «Издательство «Вече», 2023

В свет вышло три моих романа. Сейчас все они доступны в Интернете, потому что существуют в электронном варианте. Их можно прочитать за низкую плату или вообще бесплатно. Но это неправильно и дело не в оплате. Такие книги должны стоять на книжной полке. Их можно взять в руки, открыть с любой страницы и почувствовать их смысл, ощутить чувства и психологию героев. Нет, не героев, а живых людей. Это совсем не важно, что они жили на Колыме. Они могли жить где угодно. Но они смеялись, плакали, любили, ненавидели, дружили. Это, прежде всего, исторические книги. В них не только быт, в них история нашей страны. На 85 % это действительные события.

Смотрите, вот Михаил Романов получил орден Отечественной войны 1-й степени. Эйфория по этому поводу быстро проходит, он не может рассказать друзьям свою историю. Что он может им сказать? Нельзя было рассказывать про плен, про горы трупов, про милого доктора в Берлине, убитого в последний день войны, про работу в отряде сопротивления, про вонючий твиндек парохода, про «врага народа» и скитания на Чукотке, про смерть Лизы с ребёнком внутри. Всё, что со мной случилось, было страшно. Орден – это хорошо. Но боли и слёз в этой истории больше. Их не выплачешь. Одно цепляется за другое, и только Лёва знает обо всём. Никому мою историю рассказывать нельзя».

Надо многое понять и принять, когда читаешь первые два романа. Их надо прочитать быстро, а потом читать по главам, по страницам. Тогда неважно будет, где это было, тогда прочувствуешь людей в этом историческом промежутке, их боль и радость, их принципы, их внутренний стержень, их убеждения.

Колымская сага имеет других героев. В саге отражён колорит колымской жизни, радости, достижения, трудности, опасности. В ней так же мало авторского вымысла. Её надо читать, надо держать в руках книгу. Надо оценить мужество мальчишек в борьбе с преступником-зэком. Надо понять суровость интернатской жизни, надо ощутить боль и трогательность юной любви.

Мои будущие читатели, я дарю вам свою любовь и благодарность.

Ясные картины раннего детства. Закутанный в шубу лежу плашмя вверх лицом на санях, которые по накатанной зимней дорожке тащит старший брат, доставляя меня в детский сад. Рассматриваю разноцветные искорки на заснеженных лапках кустов и лиственниц. Скррри… скррри… скррри… скррри… – поскрипывает снег под валенками брата. Шшшшшшшш… – шипят полозья саней. Мне тепло и уютно, хотя мороз не меньше сорока градусов. Хочется, чтобы это длилось вечно.

Колыма, Колыма – чудная планета. На этой планете я родился и вырос. Десять месяцев зима, остальное – лето. Наверно, шестнадцать лет, в течение которых я произрастал в этом чудесном крае, наложили глубокий отпечаток на склад моего характера да и на психику в целом. Именно здесь я впервые заметил, что кое-чем отличаюсь от других детей.

Все происходило очень постепенно и очень постепенно доходило до моего сознания. Понять, что в тебе что-то не так, как у всех, ребенку очень сложно и, скорее всего, без участия других людей вообще невозможно. По-видимому, события, которые были связаны с особенностями моей психики, происходили в детстве достаточно часто, но я сам никак их не выделял, пока члены моей семьи не стали обращать на них внимание и выражать удивление. Но поскольку и родители, и старшие дети всегда старались как-то все свести к понятным для них объяснениям, то я тоже долго не видел во всем происходящим со мной ничего особенного.

Послевоенные годы, на которые выпало мое раннее детство, наверное, нигде не были достаточно благополучными в материальном смысле. Но Колыма – это особая статья. Ассортимент завозимых сюда с материка продуктов был весьма скуден, а овощи и фрукты вообще были представлены в сухом виде. Лет до десяти-одиннадцати я думал, что картошка и морковка растут стручками, поскольку видел эти овощи только в форме больших круглых блоков, похожих на колеса, содержащих множество спрессованных сухих продолговатых ломтиков-стручков. Но к Новому году почти всегда завозили свежие мандарины и яблоки. Это делало Новый год незабываемым праздником. Я очень любил мандарины. Родители всегда делали новогодние подарки, и неотъемлемой частью их были мандарины.

Мне было лет пять с небольшим. Накануне Нового года мама купила в магазине целую сумку мандарин и, чтобы устроить мне сюрприз, не занесла их в квартиру, а поставила в кладовую. Когда мы пообедали и мама спросила меня, хочу ли я чего-нибудь сладкого, я с радостью закричал, что хочу мандаринов. Никто не знал, что мама их купила. Она сказала, что до Нового года еще несколько дней и мы не покупали мандаринов. «Я видел, я видел!» – закричал я. «Что ты видел, проказник, если ты сидел дома?» – спросила мама. «Я видел, что ты их купила, и знаю, куда поставила!» – заявил я. «Куда?» – спросила мама. Вместо ответа я выбежал за дверь, зашел в кладовку, разгреб мешки, под которыми была спрятана сумка, взял два мандарина и принес их на кухню, где находилось семейство. «Вот же пострел! Наверно, все-таки унюхал», – сказала мама. «Нет, я видел», – с обидой возразил я. Но взрослые сошлись на том, что у меня, по-видимому, тонкое обоняние. Мандарины мне позволили съесть, но я был очень задет тем, что мне не верят, поскольку на самом деле видел, как мама покупала мандарины в магазине, как несла их домой и как прятала в кладовой. До этого уже было много случаев, когда я как бы что-то угадывал. Но на самом деле я не гадал, а твердо знал или ясно видел. Но взрослые мне не верили, объясняя все по-своему, или просто оставались в недоумении. По крайней мере, все считали, что я смекалистый парень, хоть и много придумываю. Поэтому в шесть лет я пошел в школу, чтобы там мои мозги быстрее приобрели устойчивый порядок.

Учился я сначала очень неровно. То все сделаю на отлично, то вдруг вообще ничего не смогу и получаю двояк. Родители и учителя не могли понять, с какого боку за меня взяться. Если мне задавали что-то выучить по учебнику, то я тратил на это несколько минут, поражая потом всех тем, что воспроизводил все буква в букву и цифра в цифру. Но если требовалось с этим что-то сделать, как это объяснял учитель, то я часто оказывался совершенно беспомощным и не понимал, что от меня требуется. Я мог запомнить с одного взгляда целые страницы текста или картинки. А потом, поскольку они стояли у меня перед глазами, сидел и разглядывал их внутренним взором, пропуская все, что должен был внимательно слушать. Иногда учителя своими высказываниями пробуждали в моем воображении столь яркие образы, что они занимали мое внимание на протяжении всего урока, и в результате я опять не слышал объяснения учителя и не понимал учебный материал. Где-то к пятому классу образы стали гораздо меньше возникать сами по себе и утратили былую яркость. Я стал хуже запоминать непроизвольно и… стал отличником. Мне пришлось начать учиться.