В части I я рассказываю о том, как за последние полвека выгорание стало элементом нашей культуры. В главе 1 я исследую, какое место выгорание занимает в общественном дискурсе, и прихожу к выводу, что широта палитры мнений о нем связана с недостатком информированности. Интересы ученых, врачей, маркетологов, работодателей и работников различаются, когда речь заходит о выгорании. Нет единого мнения даже о том, что означает этот термин. Поэтому выгорание становится модным словом, зачастую пустой формой, которую мы можем заполнить любым содержанием. То, как расплывчато мы о нем говорим, заставляет сомневаться, хотим ли мы на самом деле справиться с проблемой.

Выгорание – феномен современный, но у него есть предшественники – акедия[4], меланхолия и неврастения. О них мы поговорим в главе 2. Подобно выгоранию, эти душевные недуги прошлого были как поводом для стыда, так и предметом гордости, что отражало культурные приоритеты. Само по себе выгорание впервые привлекло внимание общественности в США в 1970-х гг., когда два психолога, работавшие независимо друг от друга, одновременно описали новое заболевание, к которому были склонны работники-идеалисты: врачи-добровольцы, адвокаты для малоимущих и консультанты. Выгорание возникло в тот переломный период, когда в обществе менялся подход к работе и вопрос о ее роли в жизни человека становился острее и глубже.

В главе 3 я погружаюсь в исследования психологической природы выгорания, чтобы понять, как оно может быть распространено столь широко и одновременно иметь столь разное содержание. Чем шире становится разрыв между нашими требованиями к работе и ее реалиями, тем тяжелее нам сохранять свою внутреннюю цельность. Вместе с тем выгорание может проявляться по-разному. Это спектр с определенными типами переживаний, которые мы называем профилями выгорания.

В более широком смысле культура выгорания возникает из растущего разрыва между условиями труда и принятыми в обществе взглядами на идеальную работу. В главе 4 рассказывается, как эти условия ухудшались с 1970-х гг. Широко распространялся аутсорсинг и прием сотрудников на временную работу, а растущий сектор услуг требовал от персонала все больше времени проводить на работе и эмоционально вовлекаться в процесс, что приводило к увеличению стрессовой нагрузки. Эти факторы накладываются на недостаточное ощущение справедливости, свободы, причастности и ценностей, которую чувствуют многие работники. В этом смысле выгорание является этической проблемой – неспособностью уважать человеческие ценности работников.

В главе 5 я исследую другую сторону разрыва – постоянно растущие требования к идеальному работнику. Нам обещают: вовлекайтесь в работу, и вы получите больше, чем просто зарплату. Вы обретете одобрение общества, чувство собственного достоинства и высшую цель. Но эти обещания – вранье. Вовлечение ведет к ситуации «тотальной занятости», когда работа становится главным стремлением человека, уничтожающим его достоинство, личность и духовные стремления. Высшая ценность рабочей этики – мученичество, смирение с выгоранием в угоду идеалам. А выигрывают от этой жертвы только работодатели.

В части II мы увидим, как нам создать новую культуру, в которой работа больше не является смыслом жизни. Чтобы предотвратить выгорание и излечить его последствия, нужно снизить ожидания от работы и улучшить условия труда, чтобы они соответствовали ценностям работника. В главе 6 разные мыслители, в том числе папа римский, философ-трансценденталист и марксистка-феминистка, станут нашими наставниками и покажут, как мы можем перестроить работу согласно присущему человеку достоинству, сократив влияние работы на нашу жизнь и подчинив ее высшим целям, которые мы можем найти благодаря взаимному признанию заслуг друг друга.

В главе 7 я нахожу людей за пределами системы, которые воплощают представления об идеальной работе и условия, которые понадобятся нам, если мы хотим исключить выгорание из нашей культуры. Бенедиктинские монастыри показывают нам одну из моделей, которую можно перенести на светскую жизнь. Монахи уединенного монастыря в Нью-Мексико отличаются радикальным подходом к проблеме. Они трудятся всего три часа в день, чтобы больше времени уделять совместной молитве. Другие бенедиктинские сообщества, включая два в Миннесоте, олицетворяют собой более доступный пример. Они посвящают больше времени мирскому труду, но при этом им удается уважать ценности друг друга и не отождествлять себя с работой.

Поиски моделей культуры, в которой нет проблемы выгорания, приводят меня в главе 8 к некоммерческой организации в Далласе, штат Техас, целью которой является признать человеческие ценности людей, взваливших на себя тяжелое бремя борьбы с бедностью. Еще я встречаюсь с людьми, которые реализуют себя и обретают смыслы не в работе, а после нее – то есть в своих любимых занятиях. Общаясь с художниками с ограниченными возможностями, я обнаруживаю, что люди, которые не могут получить признание при помощи оплачиваемой работы, обретают его в принятии себя, в обращении к традициям и в ощущении себя частью сообщества, причем зачастую это происходит онлайн. Вне зависимости от возможности работать, мы можем залечить раны, нанесенные выгоранием, чувствуя солидарность со всеми, кто страдает от его последствий.

В заключении я утверждаю, что теперь у нас есть возможность приспособить работу под более человечные идеалы. Пандемия COVID-19 изменила рабочий процесс практически для всех. Несмотря на негативные последствия для многих людей и сообществ, пандемия дала нам шанс изменить роль, которую работа играет в нашей жизни и нашей культуре.

Я хотел бы сделать несколько оговорок по поводу того, чего не стоит ждать от этой книги. Во-первых, это не книга по самопомощи для отдельного человека – она предназначена скорее для общества в целом. Примеры людей, которые противостоят культуре выгорания, приведенные в главах 7 и 8, могут вдохновить читателей изменить свою жизнь, но я уверен: борьба с выгоранием обязательно требует коллективных усилий. Во-вторых, центральная проблема состоит не в том, что выгорание является прямым результатом капитализма или даже «позднего» капитализма. Пересмотр экономических приоритетов и в самом деле мог бы улучшить условия труда, но свержение капитализма (даже если бы это было возможно) не положило бы конец выгоранию раз и навсегда. Не только он виноват в том, что наши идеалы отличаются от рабочих реалий. Тем не менее погоня за прибылью заставляет работодателей давить на работников, стимулируя их производить больше при уменьшении затрат. Это лишь усиливает стресс и тревожность.

В-третьих, книга посвящена в основном выгоранию в сфере оплачиваемого труда. В ней не рассматривается, к примеру, родительское выгорание{7}. Я не отрицаю, что родительство – это сложно или что его определенные аспекты напоминают работу. Однако научных исследований такого выгорания немного, в то время как различий между родительством и оплачиваемым трудом – бесчисленное множество{8}. Родителям не надо беспокоиться о том, что их уволят, а еще у них нет профсоюза, куда они могут подать жалобу. В сущности, огромный шаг к преодолению выгорания – это признать, что у неоплачиваемой деятельности, например в рамках родительства, учебы или отношений, есть своя ценность, отличная от ценности оплачиваемой работы.

Возможно, целиком уничтожить выгорание не получится. Пока мы работаем в поте лица, боль не утихнет. Но ее точно можно облегчить. Выгорание возникает из-за противоречий между нашими идеалами и нашим общественным устройством, но еще оно является продуктом нездоровых межличностных отношений на работе. Выгорание вырастает из требований, которые мы предъявляем окружающим, отказа признавать заслуги других людей и несоответствия между словами и делами. Это целиком и полностью результат того, что мы не способны уважать достоинство окружающих. В конечном счете вопрос состоит не только в том, как мне предотвратить мое выгорание, но и в том, как мне предотвратить выгорание твое. И чтобы ответить на него, недостаточно просто улучшить условия на рабочем месте – придется и самим стать лучше.