— Я боюсь рвать, — жалобно простонала Олечка.

— Ну, пустое, — успокоил ее доктор, — волков бояться — в лес не ходить.

Он как-то сразу заторопился, быстро сделал укол и вышел из комнаты. Укол начал действовать: У Олечки деревенело небо и стыли ноги, так как в комнате было прохладно.

Зубахин вскоре вернулся и принялся перебирать на столике инструменты. Выбрав нужные щипцы, он подавил слабое сопротивление своей пациентки и долго примерялся к зубу, оттопыривая руку. Затем, выбрав момент, он резко отдернул руку, сказал:

— Опля! — и… сломал зуб.

— Ну что ж, — невозмутимо констатировал он, — медицине известны такие случаи. Придется повторить.

С этой минуты для Олечки начались адовы муки. Зубахин блестел перед ее глазами никелем инструментов, заходил то справа, то слева, так раскрывал ей рот, что казалось, сам собирался залезать туда, и, не переставая, ковырял, долбил, распиливал ей десну.

Действие укола давно кончилось, и от боли Оленька почти теряла сознание. Доктор сделал еще один укол. Он заметно стал нервничать.

— Да, очень трудный зуб попался, — бормотал он. — Корни восьмеркой. Надо было рентгеновский снимок сделать…

А на улице уже стемнело и зажглись фонари уличного освещения. В кабинет то и дело стала заглядывать жена Зубахина и делала ему какие-то знаки. Зубахин злился, махал на нее рукой и, в сердцах, гремел на столике инструментами. Наконец он в изнеможении бросил щипцы на стол.

— Знаете, на сегодня, пожалуй, хватит, — как-то просительно сказал он. — Очень трудный случай, завтра продолжим. А сейчас я, между прочим, тороплюсь. Мы с вами, между прочим, и так уже два часа возимся. Так что прошу простить меня великодушно, — без выходных работаю. Анальгинчик на ночь выпейте.

Он помог Олечке подняться и повел ее к выходу.

В передней Олечка машинально протянула ему деньги, Зубахин торопливо сунул их в карман и помог ей надеть пальто, виновато оглядываясь на жену.

— Приходите завтра ко мне и поликлинику, — услыхала Олечка и очутилась на улице.

ДЕЛИКАТНЫЙ НАМЕК

Червячок, которого я утром заморил бутербродом и стаканом чая, превратился к обеду в огромного беспокойного червя. Сосало под ложечкой. Чтобы хоть на время восстановить работоспособность, представляю себе цеховую столовую. Во рту появляется кисловатый привкус, и аппетит стремительно ныряет в глубь желудка и таится там, как подводная лодка, которую выслеживает морской охотник.

В борьбе с собой дотягиваю до двенадцати часов. Наконец — перерыв! Ура!

— Шабаш! Обедать пора! — спохватился бухгалтер Козин. Он шумно поднимается с места, так, что чуть не опрокидывается стул. — Пошли! Пошли обедать! Игорь! Ирина Никитична!

Меня, разумеется, упрашивать долго не приходится. Я уже на ногах, прячу авторучку и лечу к двери.

— Аркадий Кузьмич, а вы что же сидите? — обращаюсь я к своему шефу. — Идемте!

Аркадий Кузьмич на минуту отрывается от бумаг и поворачивает ко мне вдоль и поперек изборожденное морщинами лицо.

— Иди, Игорь, я сегодня не пойду, у меня денег нет.

— Что?! Аркадий Кузьмич, какая чепуха! Я вам… Ой! Вы уж извините меня. Аркадий Кузьмич, совсем забыл: я же вам десять тысяч должен. Помните, на прошлой неделе занимал. Фу, как некрасиво получилось, забыл долг отдать, а сам зарплату получил.

Я торопливо лезу в карман.

— Вот, Аркадий Кузьмич, большое вам спасибо! Идемте теперь.

По дороге в столовую, на лестнице меня мучает совесть: человек из-за меня мог без обеда остаться, а я утром зарплату получил. Вот свинья!

— Аркадий Кузьмич, а вы бы прямо мне сказали: давай, такой-сякой, долг, да и все. А вы молчите, так и голодным не долго остаться. Нет, нет, тут деликатность вовсе ни к чему, — распаляюсь я все больше и больше, стараясь заглянуть ему в глаза.

Аркадий Кузьмич избегает моего взгляда, лезет в карман за платком и шумно сморкается.

— Тупица! — осеняет меня. — Да ведь и он сегодня получил деньги. Я краснею, дальше мы идем молча.

НЕ АКТУАЛЬНО

Комиссия по поддержке науки распределяла бюджетные средства.

— Ну, что еще у нас? — спросил председатель.

— Предложение ученого Саульского, — сдвинув очки с переносицы на кончик носа, сказал секретарь комиссии. — Профессор просит 50 миллионов рублей для организации производства лекарств против глистов у крупного рогатого скота.

— Какие будут предложения? Представитель департамента сельского хозяйства, ваше мнение на сей счет?

— Не актуально!

— Почему?

— Поголовье крупного рогатого скота в хозяйствах продолжает вырезаться, естественно, вместе с глистами.

СИЛА ПРИМЕРА

В обычно всегда прибранной и по-особому уютной квартире Ивановых царит хаос и пахнет валериановыми каплями. За большим обеденным столом, с которого небрежно сброшена скатерть, сидит хозяйка Нелли Васильевна. Миловидное лицо ее припухло от слез, белки глаз покраснели. Она в халате и не причесана. На столе и стульях, в беспорядке расставленных по комнате, на полу валяются мелко исписанные листки бумаги разных размеров. Нелли Васильевна что-то пишет. Временами она отрывает лицо от бумаги и со страстью, достойной театральных подмостков, восклицает:

— Нет, нет! Ни за что!

Она платком промокает проступающие слезы и с еще большим рвением продолжает строчить.

Но вот, точно споткнувшись на каком-то слове, пальцы Нелли Васильевны сами собой разжимаются, и шариковая ручка скатывается со стола на пол. Она всхлипывает и оборачивается к дивану.

В тот же момент страдальческую мину на ее лице кромсают молнии гнева и возмущения.

— Опять ты завесился газетой! И это в такой момент! Мне даже по ночам снится, что у тебя вместо головы вырос газетный лист! Сейчас же брось ее! — восклицает в отчаянии Нелли Васильевна и, опрокидывая стул, решительно вырывает газету из рук своего супруга.

Муж, крупный мужчина с большими залысинами и добрыми умными глазами, делает запоздалую попытку удержать газету, но только хватает рукой воздух. Он беспомощно мигает веками, потирает пальцами вытянутой руки, как будто сыплет корм рыбкам в аквариум, и с сожалением смотрит в сторону скомканной газеты. Он явно все еще продолжает находиться во власти статьи, которую только что так внимательно читал, удобно развалившись на диване.

— Неужели тебе безразлична судьба твоего сына?! — голосом, полным отчаяния, продолжает Нелли Васильевна и топает ногами. — Как можно?! Я предпринимаю отчаянные попытки спасти положение, а он как ни в чем не бывало читает газету. О… это выше моих сил!

При этих словах муж осознает реальность надвигающегося семейного скандала и с беспокойством ерзает на месте.

— Послушай, Нелли! — говорит он спокойно и вразумительно. — Не кипятись так, — тебе вредно волноваться. — Он ловит ее за руки, усаживает подле себя на диване и продолжает: — Пойми, в этом деле твоя писанина не поможет. Сейчас век другой! Современная молодежь сперва зарегистрирует брак, а потом родительского совета просит. Ты же сама знаешь. Если сын пишет, что жениться собирается, возможно, мы с тобой скоро станем дедом и бабкой.

— Что ты мелешь, несчастный! — машет руками Нелли Васильевна и делает вид, что ей дурно. — Послушай лучше, что я написала.

Нелли Васильевна промокает слезы платком, быстро собирает исписанные листки со стола и стульев и проникновенным голосом, как будто сын ее может услышать, начинает читать:

— «Здравствуй, дорогой сыночек! Твое письмо поразило нас, как гром среди ясного неба. С папой случился сердечный припадок, он уже неделю лежит, а и все время плачу и пью валериановые капли.

Мы заклинаем тебя не делать этой непоправимой глупости. Подумай, тебе только двадцать лет! Зачем тебе этот хомут на шею?! Ты еще совсем мальчик и жизни как следует не видел. Не обременяй себя семьей раньше времени, послушай умного совета отца с матерью. А ей так и скажи (это она тебя хочет окрутить, я знаю), что еще слишком молод для женитьбы.