– Началось, – бормочу я, до самых пяток ошеломленный разворачивающимся передо мной апокалипсисом.

Что там происходит дальше, я не вижу, так как крик раздается совсем рядом, я поворачиваюсь к соседнему балкону, заглядываю туда и с понятным ужасом вижу, как Григорий грызет выставленную перед его лицом руку жены, она пытается вырвать ее из его рта и бьет его чем-то, какой-то посудиной по голове. Сам он тоже очень противно визжит, но руку не отпускает и прямо грызет ее недавно вставленными, кстати, зубами, которые он оформил в кредит. Насколько я знаю, на несколько лет, по совету своей супруги, поэтому теперь рвет куски мяса с кожей гораздо эффективнее, чем мог бы это делать своими старыми зубами.

Если происходящее в парке меня потрясло очень сильно, наверное, что из-за легкого опьянения и то, что алкоголь лег на старые дрожжи, то уже эта картина происходящего в трех метрах непосредственно от меня проморозила до корней волос и придала импульс причастности к тому, что я наблюдаю вокруг. Состояние похмелья вылетело от адреналина в крови сразу же.

Тут я уже обязан вмешаться, как нормальный мужик, за свою соседку, поэтому высовываюсь за перила балкона, огибаю разделяющую нас сетку из черных железных прутьев, прикрытую полупрозрачным пластиком и метко бросаю полупустую бутылку из-под пива в затылок соседа, попадая прямо донышком. Профессиональная способность попадать, куда я приметился рукой, даже в такой пронзительно ужасный момент меня не покинула. Попал точно в затылок тяжелым донышком, заставив того даже пошатнуться и повернуться ко мне.

В этот момент я просто обмираю от ужаса и внизу живота у меня тяжелеет. Кажется, я могу обмочиться прямо здесь и мне не будет стыдно перед соседкой, которую иногда представляю в своей кровати совсем голенькой и покорно-ласковой.

С незнакомого мне теперь лица соседа, взрослого сорокапятилетнего мужика на меня беспощадно смотрят белесые буркалы, как бы залитые прокисшим молоком или таким же гноем, из его рта течет кровь, видны куски кожи с остатками мяса, которые он пережевывает, не переставая.

Под этим взглядом мне становится до ужаса жутко, полная невозмутимость теперь очень страшного соседа и то, как он внешне безразлично перенес серьезный удар по затылку, меня просто вымораживают.

Он даже не сказал ни слова! Не покрыл меня матом, вообще ничего не произнес. За такое-то дело, как получить бутылкой по башке, он бы меня сразу убил без разговоров! Ну, отлупил бы знатно, до потери пульса, уже бы лез через ограждение, чтобы сжать мне шею со всей своей немалой силой.

А что, что он творит среди бела дня на моих глазах, ничуть этого не стесняясь? Рвет зубами руку жены и активно пережевывает ее мясо? Особенно пугает то, что пережевывает с видимым удовольствием!

– Ты что, охренел? Какого черта ты творишь, Григорий? – ору я, только ни малейшего понимания не вижу в белесых зрачках.

Он меня просто не узнает, как мне кажется, тупо пялится на меня, и все.

Это я пытаюсь обозначить свою гражданскую позицию по отношению к непотребству соседа.

Ну, такой произвол по отношению к женщине терпеть нельзя, однозначно.

Правда, тут и грань тонкая, если активно лезть в супружеские отношения, можно и по уголовке пойти, когда супруги помирятся. А они точно помирятся, если конечно у Григория пройдет эта белесая хрень в глазах.

А вот если не пройдет, то хрен его знает тогда.

«С другой стороны, когда соседи помирятся, порванная рука будет твердым доказательством насилия, в отличие от рассосавшихся и исчезнувших синяков», – успевает мелькнуть в голове мысль-оправдание.

Алевтина в это время распахивает прикрытые от ужаса глаза и пытается убраться подальше от мужа.

Она уже все поняла, что это не шутки и не представление, голая рука обглодана до кости новыми острыми зубами, плитка на балконе в крови, я даже немного удивлен, почему она еще в сознании после такого нападения. То, что халат раскрылся по пояс и сочная, полная грудь вываливается из него, она не замечает, начинает карабкаться на ограждение балкона, так как бывший человек и бывший муж перекрывает ей проход к двери и вообще уже плотно зажал ее в углу.

Лицо ее окаменело от ужаса и я не могу понять, что она хочет сделать, меня она не видит и не подает никаких сигналов насчет помощи или чтобы я отвлек мужа еще немного от нее.

Кажется, что она в шоке, просто не способна о чем-то сейчас думать или общаться со мной.

Я пытаюсь помочь ей, кричу на Григория и замахиваюсь на него левой рукой, так как правой держусь за решетку, привлекаю на какое-то время его внимание. Только раненая женщина не может никуда деться от него. На что она рассчитывает ‒ я не знаю, ведь за их балконом нет другого укрытия. Что она сможет поделать с порванной до локтя рукой, я не понимаю. Похоже, что и она не знает, что сейчас делает, просто пытается убраться от мужа подальше, убраться неважно куда, может хочет попробовать спрыгнуть вниз на другой балкон.

Рискованное дело для такой женщины, совсем далекой от спорта.

Сосед пока смотрит на меня, совсем не моргая, слюна с кровью стекают по подбородку, все же удар пришелся ему удачно по голове, выбил на несколько секунд из нового мира, из новой реальности, в которой он теперь питается мясом живых людей.

И пока он находится в полных непонятках. Забыл, что ли, кто он такой?

Кто-то из книжных героев наверняка схватил бы топор и прыгнул разбираться к соседу на балкон, только я откровенно в ужасе от такой перспективы, особенно чтобы приближаться к нему. Еще два вопроса меня очень волнуют в данный момент. Передается ли такое поведение и белесые лупанки с укусом или просто попаданием его слюны? И не снится ли мне весь этот треш? Какие запрещенные вещества могут вызывать такие глюки?

Да я же не пил ничего, кроме пива в баре! Может, пиво оказалось просроченное?

Когда порублю топором Григория, если порублю, конечно, в основном ‒ с испуга, не проснусь ли я в ужасе над его телом или просто очнусь от морока после кровавого убийства?

И та же Алевтина станет требовать в суде высшей меры по отношению ко мне, кровавому душевнобольному маньяку за зверское убийство любимого мужа.

Вообще женщина она еще в самом соку, я несколько раз умудрился подсмотреть ее полуголой на балконе и наслушался их долгих стонов, крайне возбуждающих в любое время суток, когда у Григория появлялось желание. Пришлось пару раз громко закрыть свою дверь, чтобы соседи стали заниматься сексом за закрытой у себя дверью. Не возбуждая меня и не заставляя прибегать к радикальным мерам снятия напряжения и давления ‒ довольно частым случаям у молодых парней с богатым воображением при относительно одинокой жизни.

Алевтина после каждого такого случая с интересом смотрела на мое лицо при встрече. На самом деле, я бы с удовольствием заменил ей пропавшего уже совсем для семейной жизни супруга, особенно долгими зимними вечерами. Хотя бы в своих мечтах, только сейчас я совсем не готов радикально менять свою и ее жизни. Как-то не до этого стало внезапно, за всего одну минуту.

Поэтому я не тянусь за топором и жду, что будет делать сосед, не собираясь пускать его на свой балкон однозначно. Но и размахивать топором на чужой жилплощади ни за что не стану, вмешиваясь в личные отношения соседской семьи с угрозой убийства.

– В конце концов, это их личные проблемы, меня не касаются так конкретно, пусть полиция разбирается с домашним насилием, а я окажусь просто свидетелем, – уговариваю я себя, понимая внутри, что несу откровенный бред.

Крики тем временем внизу все усиливаются, дедок жрет парня совсем как дикий зверь, вырывая куски из его шеи, но происходит это действо не прямо передо мной. Я не могу разглядеть, что у него с глазами, чтобы точно убедиться, что мир сошел с ума, а мертвые питаются от живых, как предсказано в одном из романов про зомби-апокалипсис.

Зато молодая женщина смогла все же отбиться от бабки, вскочила на ноги, выхватила ребенка из коляски и убежала из парка, в ужасе размахивая одной рукой. Бабка огорченно потрясла башкой и побежала следом за ней к выходу из парка.