Кому-то, может быть, эти названия ничего не говорили, и не трогали струны сердца, кому-то много раз виденное приелось, давно стало обыденным, но он всегда, снова и снова любовался имперским нарядом города, смотрел не глазами туриста, у которого есть пара-тройка часов на осмотр достопримечательностей, а глазами хозяйскими, внимательными и любящими; огорчался, замечая неполадки: обвалившуюся штукатурку, облупившуюся краску, горы неубранного мусора, покосившиеся, осыпающиеся балконы, раздолбаные трамвайные пути, неухоженные тротуары, бесцеремонную, навязчивую новомодную рекламу, не месту прилепившуюся на знаменитых фасадах, новые несуразные вкрапления в привычный глазу хорошо продуманный ландшафт, с претензионными «архитектурными излишествами», которых становилось всё больше и больше.
И он прекрасно понимал, что нужны огромные деньги, план, продуманная политика и воля городского начальства, нужны люди, знающие историю своего города, любящие его, для того, что бы идя вперёд, разумно сломать старое, отслужившее, не имеющее исторической ценности, оставив всё самое питерское, то, что составляет неповторимый облик города, который создавали великие зодчие и мастера. Но он хорошо понимал и другое: время сейчас глумливое – финансовые интересы непременно восторжествуют: торгашеская рать не упустит возможности урвать своё, а примеры последних лет говорили ему именно о развитии такого сценария, потому что руководители и политики города отдали жадным и корыстным людям принимать решения, которые должны были принимать только они сами.
Давно не ремонтированный латаный-перелатаный Новочеркасский проспект таил под грязным снегом и ледяными надолбами опасные ямы, открытые люки. Хорошо знавший это, Денисов снизил скорость, лавировал, выбирая более-менее безопасные куски дороги.
«Егорушка, Машенька, дорогие мои люди! Как же я вас люблю! Господи, не остави моих родных, помилуй моих самых близких людей», – шептали его губы, и сердце забилось чаще, а душа умягчилась и весь прошедший день, с его тяготами, усталостью и неприятностями забылся, когда он подумал о том, что совсем скоро будет дома, рядом с самыми родными людьми.
Когда он припарковался у подъезда дома и поднял глаза на светящееся окно своей квартиры, он точно знал, что сейчас непременно отдёрнется занавеска на кухонном окне и в заиндевевшем стекле появится прекрасное лицо любимой, которая уже давно отличала звук мотора его «несравненного» автомобиля от других машин. Да, что там жена! Кошка Нюся и та уже всегда бежала к двери, когда он приезжал. Так оно и сейчас произошло: занавеска отдёрнулась и он, улыбаясь, помахал рукой Марии.
Дверь его квартиры была чуть приоткрыта. Он тихо вошёл в тёмную прихожую и сразу очутился в объятиях жены, у ног которой вертела пышным хвостом Нюся. Уткнувшись в её тёплую шею Марии, ощущая пульсацию артерии и запах лаванды от родного тела, он нежно целовал её, Мария поглаживала его по спине. Наконец, она отодвинулась от него, поцеловала его в губы, и покачав головой, произнесла:
– Как же ты, парень, пропах табаком.
– Не вели казнить, боярыня, вели миловать, – снимая куртку, улыбнулся Денисов. – Каюсь. Норму сегодня перевыполнил.
– Норму! Ты же обещал, Игорь. И, пожалуйста, включай мозги: уже в который раз пейджер забываешь дома. Каково мне, дорогой, так долго не слышать твой замечательный рокочущий баритон? Чего только в голову не приходит.
– Да, да, пейджер. Неужели уже склероз подступает? А сигареты… такая это зараза, я стараюсь, Машенька. Дозу уменьшаю, уменьшаю, сойду, в конце концов, на «нет». В один прекрасный день – раз! и я уже не курящий.
– Сам-то веришь ты, в то, что несёшь? В «один прекрасный день», раз – и не курящий! Прекрасный день может не наступить, а настоящий инфаркт после микроинфаркта вполне реален. Бросать нужно сразу. Дать обет и бросить, а то и, в самом деле, Господи помилуй, на «нет» можно сойти.
– А стресс? Сразу бросать нельзя. Такие подвиги тоже, знаешь, к хорошему не приводят, – хитро улыбаясь, сказал Денисов, снимая обувь и надевая тапочки.
Мария покачала головой.
– Спасательные круги разбрасываешь вокруг себя, дорогой. А что так поздно приехал? Уже, между прочим, почти четыре.
– Да клиентов было море – предновогодние хлопоты.
– Какие же, интересно, у твоих клиентов предновогодние хлопоты после полуночи? – усмехнулась Мария. – Умывайся, и на кухню. Хлопоты у них, надо же, предновогодние.
Неожиданно она посмотрела на него пристально, голос её дрогнул.
– Игорь, а ничего не случилось? Ну-ка, посмотри мне в глаза.
Он посмотрел ей в глаза, изображая недоумение пожал плечами.
– Нет. Ничего не случилось, пришлось сегодня поездить, от клиентов отбоя не было.
– Ты, пожалуйста, больше так не делай, нужно быть собраннее, я о пейджере.
Она хрустнула пальцами, глянула на него каким-то жалким взглядом, всхлипнула.
– Ты, знаешь, около часа назад, больно-прибольно кольнуло у меня сердце. Какая-то суетливость, нервозность охватила, всё из рук валилось. Егор спал, я вязала в этот момент. В голове, как стук большого барабана: «Игорь, Игорь, Игорь». Я – к иконам, молилась за тебя, молилась горячо, прямо-таки не просила, а требовала у Пречистой, чтобы она тебя защитила. И вот до твоего приезда всё о тебе молилась, так мне страшно было. Такие ужасные мысли в голову лезли, мешали молиться, так тяжело молитвы из меня выходили, сбивалась несколько раз, начинала сначала…
Денисов проглотил комок, подступивший к горлу, обнял жену, горячая волна нежности залила сердце. Он погладил её по волосам.
– Родная…
Лицо Марии осветилось. Они всё ещё стояли в прихожей, она говорила почему-то шёпотом:
– Весь вечер у нас была Полина. Она теперь часто к нам приходит. Недавно купила машину и лихо гоняет на ней. Сидела долго с Егором, они слушали музыку, она рассказывала ему о нынешней городской жизни. У неё, знаешь, острый глаз и такое, знаешь, инверсионное мышление. А как она ловко пародирует нынешних телевизионных звёзд, всю эту телебредятину – это нужно видеть! Егору очень хорошо, когда она приходит, он ведь с ней с первого класса учился, а с восьмого они за одной партой сидели. Кстати, она ещё не замужем, живёт с мамой. Когда она ушла, я читала ему «По ком звонит колокол» Хема. Мы решили всего его перечитать, недавно о нём была очень интересная передача по ящику, после этого захотелось его перечитать, Егору очень нравиться Хемингуэй. У сынули так сильно развиты лицевые мышцы, столько эмоций на лице, когда я читаю, видно, как он осмысливает, сопереживает. И самое главное! Господи! Я же тебе самое главное до сих пор не рассказала! Не знаю, не знаю, может мне показалось, может это материализуются мои материнские страстные желания выдать неочевидное за желаемое?! Но мне, Игорёк… нет, не показалось – это было, было, было, он два раза пошевелил пальцами правой руки!
– Боже мой, неужели это, наконец, произошло! – воскликнул Денисов.
– Да, да, он явственно пошевелил пальцами правой руки, причём сделал это, как будто намеренно. Он при этом улыбался, как бы говоря мне: смотри, я это делаю, я пока ещё не могу говорить, но я уже оживаю! Я тут же позвонила Валентину Ярославовичу, и он сказал, что это вполне возможно, так, как у Егора в последнее время отмечается улучшение всех жизненных показателей и прогресс весьма существенный. Дай Бог ему здоровья, он с первых дней такое человеческое участие принимает в судьбе Егора. Сказал, что завтра непременно заглянeт к нам.
– Эта новость самая прекрасная из всех новостей, какие я слышал за последние пятьдесят четыре года, – сказал Денисов, целую раскрасневшуюся жену.
– Да, что это я мужа дорогого в прихожей разговорами кормлю? Иди мой руки, Игорёк, я покормить тебя должна, – всплеснула руками Мария.
Она чмокнула его в щёку и ушла на кухню.
Денисов нагнулся, погладил кошку, трущуюся о ногу, потрепал её за ушами. После ванной, заглянув на кухню, бросил жене: «Я к Егору», и тихо открыв дверь комнаты сына, вошёл в неё на цыпочках.
