Пока я предавался вторым невероятным размышлениям за этот день, булочка успокоилась, но с опаской поглядывала на меня и изредка кидала взгляды в сторону, словно что-то выискивая. Решив для себя отложить этот вопрос на потом, но не в коем случае не употреблять булочку в пищу, – по крайней мере, до тех пор, пока я на высоте и голода нет – я заговорил с ней:

– Ар-р-ха, – выдал я приветствие, но мне оно показалось каким-то глупым.

На его смену пришло другое слово, которое я не преминул вставить:

– Привет!

«Ого! Не так уж и сложно разговаривать на русском!» – подумал я, ощущая, что мой язык стал более подвижный, чего до этого не было, и приходилось разговаривать на «русско-коротком».

Она с недоверием поглядела на меня, но промолчала. Было видно, что она ничего не понимает, поэтому я решил поступить по-другому, как Колумб с «попу-ассами»:

– Я… – ткнул я себя в грудь. – Алко-голик! – медленно проговорил я, гордо выпячивая грудь вперёд.

Наконец я нашёл того, кому могу представить моё очень удачное самозваное прозвище! Это слово ассоциируется у меня со свободным и независимым человеком, который с большим оптимизмом смотрит на завтрашний день! Хе-хе!

– Я, – повторил я, тыкая в грудь пальцем и сразу указал пальцем на неё. – Ты!

Девушка уже перестала хмуриться и опять сказала какую-то белиберду, намекая на свои завязанные сзади руки.

Просидели мы так какое-то время, и я был уверен, что донёс до неё то, что она получит плёткой по румяной заднице, если попытается взбунтоваться. Плётку я, правда, не нашёл, но вот пистолет прикарманил, в свой единственный целый внутренний карман куртки.

Я развязал девушку, и она, сев на кровать, стала оглядываться. Я же сразу покачал головой, мол, хлебница закрыта и выхода для булочки нет. На что девушка вздохнула и, прислонив ладонь к своей груди, сказала:

– Далэи… Дзи Далэи…

Процесс контакта с хлебными аборигенами сдвинулся с места. Но только через некоторое время я понял, что «Дзи» – это «Я» по-нашенски, а кровать – это «Кричаан». Однако самое шокирующее во всём этом было то, что я с лёту запоминал все эти новые слова. Раньше, иной раз, я не помнил, что было вчера, а сейчас запоминаю непонятные кракозябры.

Булочка совершенно перестала меня бояться и уже с энтузиазмом тыкала пальчиком в разные предметы и называла их значение на их языке. Затем пошли обозначения эмоций и действий – с ними было тяжелее. Мы часа три кривлялись напротив друг друга, называя вещи своими именами. Не всегда можно было показать лицом такие эмоции как «грусть» и «тоска» или «улыбка» и «радость».

Через несколько часов Далэи сообщила мне, что голодна и ей надо кушать. Я сначала даже не поверил, что она именно это сказала. Но проследовав к кухонному гарнитуру, она достала какую-то квадратную металлическую банку, вскрыла её и высыпала на сковороду на плите.

Круглыми от шока глазами я наблюдал, как булочка готовит себе еду из тушёнки и каких-то овощей. А когда она приготовила, я стал сомневаться во всём, что до этого считал истинной.

Кто такие мы, «коллеги»? А кто такие те, кого я считал булочками и батонами? Да и кто вообще Я такой, который вообще задумался об этом?! Я настолько либеральный, справедливый и ровный, что смог распознать чудовищную ложь гопников! Неужели я Пифагор?!

– Будешь? – обратилась ко мне девушка, неуверенно ставя передо мной тарелку и стакан с водой.

Я сидел за второй столешницей на высоком стуле и задумчиво размышлял, наблюдая за Далэи.

– Спа-сы-ыбо, – сказал я на аборигеновском и машинально принюхался к тарелке.

Запах вроде не противный, странный, но очень слабый. Да и вообще все запахи ослабли без голода на этой высоте. Я даже не чувствую запаха девушки, хотя когда я поднимался на этаж по лестнице, за десять метров ощущал её манящий аромат.

Посмотрев на Далэи уже не как на выпечку, я обратил внимание на то, как она скромно берёт ложку и, поглядывая на меня, зачерпывает еду. Поступил по её примеру – культурно взял ложку и, культурно причмокивая, отправил в хлеборезку это варево.

Чуть скривившись, я проглотил это не жуя и прислушался к себе. Вроде ничего – есть можно. Странно, почему мы с коллегами не додумались есть эти консервы? Они же много где валяются! Хотя… Моя подруга же как-то додумалась до листьев? Хм… Есть над чем поразмыслить.

После того, как мы поели, а я хлебнул безвкусной воды, она забрала тарелки, поставила их в мойку и открыла кран. Я изумлённо смотрел, как девушка моет их под тоненькой струйкой. Удивительно, они же нигде не работали, и тогда я даже в унитазе не мог найти воды.

Когда Далэи помыла тарелки и села на своё место, она очень пристально поглядела на меня и выдала:

– Алко-ого-лик, скажи, кто ты? Ты… – ткнула она в меня пальчиком. – Дух? Где-то рядом твой хозяин, жрец Ренниона?

Я совершенно нифига не понял. Поэтому мы стали разбирать каждое непонятное слово. К вечеру, с горем пополам, я понимал первый вопрос, но не понимал его суть. Что за хозяин такой, и что за Реннион? Ва-а-ще никаких ассоциаций, кроме как средства от изжоги.

Тот же «хозяин» переводился как… не знаю… «погонщик» или «пастырь». Обычно, когда я смотрю на что-то, то в голове всплывают сопутствующие знания. Но чтобы донести до меня смысл слова «тарзон», чтобы я его ассоциировал как «жрец» или «монах», девушка даже организовала мне целый спектакль с каким-то песнопением, закрыв глаза и скрестив на плечах руки. Она что, думает я из Свидетелей Иеговы? Не… Не похоже. А пофиг… Что-то арбузик заболел…

Короче, закрыв эту тему, мы до самой ночи продолжили равномерное пополнение моего словарного запаса.

Зачем мне надо было учить её язык, а не ей наш? Всё просто – я всегда хотел знать, о чём поют булочки! Может, потом научу её «русскому-короткому». Хотя почему может?! Точно научу! Я передумал её есть! Хе-хе!

– Алк! Смотри! – воскликнула Далэи, подскочив с кровати и показывая на окно.

Я лениво оторвался от телека, медленно прочапал к ней и всмотрелся в точку на пасмурном небе, куда она показывала.

Сначала подумал, что это птица, но присмотревшись, изумлённо открыл рот. Это был явно самолёт на фоне горных заснеженных вершин. Я даже разглядел синеву шлейфа энергетических двигателей, о которых рассказала моя булочка-инструктор.

(Иллюстрация 3.1)

– Они… улетают? – вспомнив нужные слова спросил я и поглядел на девушку.

Она поникши вздохнула и опустила взгляд.

– Да. Они ровно каждую десятую часть периода пролетают в нескольких километрах от Готьянита. Когда появился интернет, два периода назад, мы с Михонтом подавали им сигналы о помощи, но они отказываются ради нас двоих лететь сюда. Говорят, что у нас тут есть все коммуникации, и спасать нас точно не нужно, – нахмурившись, процедила девушка и села на кровать. – Мест у них нет!

Уже восемь дней я живу вместе с этой красоткой-брюнеткой и довольно сносно понимаю всё, что она говорит. И первая новость, которую я осознал, просто не укладывалась в голове: мои коллеги – это зомби! Да-да! Я сам чуть со стула не уе… упал!

Оказывается, по факту, булочки – это люди, а люди – это зомби! Очешуительный парадокс! Я целых пять минут находился в трауре! Даже всплакнул для виду!

Несколько дней назад я вообще не знал, кто это такие зомби – знания приплыли в мой арбузик случайно, после очередного красочного сна. На такой высоте, где мертвецы не могут существовать, а мой разум ясен как пень, воспоминания и знания стали накатывать лавиной. Слова «зомби» в местном обиходе нет, но «умертвия» или «мертвецы» я перевёл именно так, когда пришла нужная ассоциация в мою интеллигентную тыковку.

Правда, я до сих пор не знаю даже своего имени и кто я вообще такой. Разве что некоторые моменты. Я и до этого знал, что мой родной язык «Русский», но Далэи никогда не слышала ни о такой нации, ни о языке. Её высокотехнологичный смартфон не переводит мои изречения от слова – никак.