Мой палец просовывается под шарф, который она обернула вокруг шеи, и я дергаю его, останавливаясь только тогда, когда ее рука поднимается и накрывает мое запястье, удерживая на месте.

— Не надо.

— Стыдно, Эмери? — спрашиваю я тихим голосом, вдыхая ее уникальный аромат. Она была слишком хороша: овальное лицо, розовые щеки и губы, приоткрытые при вздохе.

— Я не знаю.

— Думаю, это правильный ответ, — соглашаюсь я, сильнее тяну и стягиваю шарф с ее горла, позволяя ему болтаться в руке. Засос на шее начал исчезать, но он, несомненно, был.

— Зачем ты это сделал? — спрашивает она.

— Снял шарф? Потому что мне нравится видеть свой след на твоей красивой коже.

Она краснеет, но качает головой.

— Нет, дома. Я про нижнее белье.

Я чувствую, как мой рот растягивается в той жестокой ухмылке, которая, я знаю, заставляет людей нервничать. Она стоит неподвижно, пока я провожу кончиком пальца по ее шее, но реакцию ее тела она не может контролировать. Она знает, как я могу заставить ее чувствовать, и она жаждет этого, даже когда не хочет.

— Потому что игры делают вещи интересными, — говорю я ей. — Можешь ли ты представить, в каком ужасе были бы твой отец и Мария, узнав, что ты трахнула своего сводного брата? И при этом помолвлена с другим мужчиной. Поистине шокирует, Эмери.

— Я не помолвлена с другим мужчиной, — плюет она.

— Это так?

— Это была ошибка, Атлас. Я не ожидала увидеть тебя снова.

Ошибка. Я всегда был ошибкой.

Моя рука скользит к ее шее сзади, прежде чем я обхватываю ее, притягивая к себе, пока ее грудь не прижимается к моей. Она задыхается, ее глаза широко раскрыты, и страх просачивается на ее лице.

Прекрасное ощущение, когда ее грудь прижата к моей груди, руки сжимают меня. Я уже знал, что она слишком хороша для меня. Я ничего не заслужил и ничего не получу.

Моя рука сжимает ее шею, но вместо того, чтобы кричать или отбиваться, ее тело, кажется, расслабляется, словно просто принимая свою судьбу.

— Удачи тебе с твоим женихом, Эмери, — шепчу я, наклоняясь, мои губы прикасаются к ее губам, пока я говорю. — Но помни, он никогда не заставит тебя кончить так, как я, когда будет трахать. Ты будешь лежать и терпеливо ждать конца, вспоминая, что та ошибка заставила тебя в последний раз кричать.

Я отхожу от нее и не жду ответа, роняя ее шарф на край стола. Собаки лают из своих клеток, а персонал учреждения разговаривает приглушенным тоном, несомненно, сплетничая о том, что только что произошло в зале заседаний.

Эмери не последовала за мной, чего я от нее ожидал, и было бы разумно, если бы я держался подальше от этой женщины.

***

Мой кулак сильно ударяет по груше, кожа на костяшках пальцев уже треснула, пот течет по моему телу. Я занимался этим часами, снова и снова, снова и снова.

Мои воспоминания и кошмары заняли постоянное место на переднем крае моего сознания, и тот день — тот чертов день — который сломал меня навсегда, проигрывался на повторе.

Мы с Ашером были неразлучны. Так было с близнецами, и после того, как нас забрали у матери, как бы ужасно ни было с ней жить, мы были нужны друг другу, как дети, теперь растущие в семье, которая не хотела нас также, как и наша мать. Но у них были свои правила, и несмотря на то, что мы были рождены из неверности и не считались чистокровными, мы были Сэйнтами.

Откуда нам, шестилетним детям, было знать, что все наше существование было своего рода преступлением против семьи, правившей Редхиллом?

Эти вещи запятнали наше воспитание, но со временем мы выросли, стали чем-то большим, когда Габриэль стал главой семьи, но Ашер… он изменился.

Я должен был это увидеть.

Я должен был заметить изменения в нем в те недели, перед его смертью. Поздние ночи и исчезновения, пятна крови на одежде и затравленный взгляд в глазах. Что-то было не так, но я ничего не сделал.

Даже если бы я не нажал на курок, то все равно подвел бы его.

Мой брат Габриэль всегда придерживался давно установленных правил в отношении семьи и традиций, поэтому в конечном итоге он взял сына Амелии и женился на девушке. Но я предположил, что именно здесь все пошло не так.

В тот момент, когда Габриэль привел домой свою теперь жену и ее сына, что-то в Ашере кардинально изменилось.

И прошли недели, прежде чем все рухнуло.

Я до сих пор представляю сцену того дня так, как будто это произошло всего несколько часов назад, а не месяцев.

До сих пор помню, как я выследил их всех до того ветхого старого дома на окраине города. Я видел тела и кровь, видел, как Амелия лежала на полу, обнаженная и истекающая кровью, после того, как мой собственный брат избил ее, и тогда я понял.

В тот день я почувствовал ярость, которой никогда раньше не чувствовал. Я был свидетелем того, как моя невестка и мой брат были разбиты руками Ашера.

Итак, я пересек комнату и застрелил его.

Я убил своего близнеца за то, что он причинил вред нашей семье.

И я ненавидел себя.

Я хватаю грушу, чтобы она не раскачивалась, и прислоняюсь к ней влажным лбом, тяжело дыша, борясь с волной горя, которая пытается меня поглотить. Ощущение его крови на моих руках преследует меня по сей день, она была теплой и влажной, а его глаза безжизненно смотрели на меня. Но даже после смерти мое предательство запятнало его лицо, его пустые глаза, казалось, изображали ненависть, которую можно почувствовать только после того, как кто-то, кому они доверяли, нанес им удар в спину. Нарушение наших братских уз омрачило наше прошлое и его могилу, и из-за этого я не был у него.

Я не попрощался, потому что не заслуживал этого.

Секс был средством преодоления трудностей, а боль — отвлечением.

Капли крови падают на твердый пол домашнего спортзала, и я опускаюсь на него, желая вырваться из собственной кожи.

Мои мысли возвращаются к Эмери, и это заставляет меня еще больше ненавидеть себя.

Глава 5

༺Эмери༻

Он был высоким, широкоплечим, с мускулами в нужных местах и большими руками. Меня всегда привлекали руки, и я чувствовала, что можно многое сказать о человеке, просто взглянув на них. И они были большими, с длинными умелыми пальцами и мозолями, которые рассказывали историю человека, привыкшего ими пользоваться. Было что-то невероятно сексуальное в том, как огрубевшая кожа ощущается на мягкой и чувствительной.

Выступающие вены обвивали его руки, а широкие плечи растягивали костюм. Твердые грудные мышцы и пресс с впадинами, которые я хотела исследовать пальцами, языком. Далее линии паха, из-за которых — давайте будем честными — женщины теряли всего несколько клеток мозга. Сильные бедра, длинные ноги, большие… ступни.

И все это было дополняло его прекрасное разрушительное лицо. Его темные черты лица лишь подчеркивали огненные элементы, скрытые в его темных глазах, скрывающихся под низкими темными бровями. Нос у него был слегка изогнутый, возможно, сломанный, как я предположила, а затем губы. Эти великолепные губы, которые изгибались выше на одной стороне, когда он улыбался, даже если это было жестоко.

Он был произведением искусства.

Его поцеловала красота, столь жестокая, что она могла его разрушить.

Но, Боже, как он работал с моим телом, ценя каждую часть меня так, как будто я принадлежала ему, целуя, пробуя и доставляя удовольствие. Когда он наконец вставил свой большой член…

— Эмери?

Я подскакиваю на стуле, сбивая стаканы со стола так, что они звенят, и вода выплескивается через край того, который я держала между пальцами.

Я резко встаю, ударяюсь ногами о край стола и поворачиваюсь лицом к человеку, за которого мой отец хотел, чтобы я вышла замуж.

Джек Харрис именно такой, каким я его ожидаю.

Будучи сыном губернатора, он был одним из самых завидных холостяков города, и я не могла понять, как моему отцу или Марии удалось убедить его в этом союзе.

Он классический красивый, высокий и хорошо выглядит в своем сером костюме. У него рыжевато-каштановые волосы, искусно уложенные, без единой пряди, а лицо чисто выбрито. Он воплощение всего, что от меня ожидают как от наследницы миллиардного нефтяного предприятия. Но я делала это не из-за компании. Я этого не хотела. Это произошло потому, что мой отец пригрозил лишить меня последних средств на приют, если я этого не сделаю.