Нахожусь среди обобщённых понятий я,

Но знаю, жизнь, предмет не нарицательный;

Карательный глагол тот сослагательный,

Частицей "Бы" возможность отрицающий,

И слово "Оправданье" восхваляющий!

На междометье "Ох" всю душу, направляющий…

Да,

Говорят, тем самым выражают чувства,

Но слабость! Я считаю так себе искусство.

"Ух, Ах" – аж лёгким стало гнусно!

В том выдыхаемом на слово "Воля!" стало пусто.

Хочется молчать

минута

грустно.

Мы живем голосами других людей,

Они залиты нам в глотку;

Мы любим других больше себя, сильней,

И восхищаемся их пороком.

Становимся ими мы каждый день,

Чужими грешными душами;

В один момент не останется дней

Нами неупущенных.

Любим Других! мы себя сильней…

Мы все грешны чужими действиями;

Грех свой, он для души родней,

А мы кормим её бездействием.

Я помню те хрустально-серые глаза,

Я помню светлую улыбку,

Я помню странные её слова,

И нежность губ, что были близко;

Я помню, трогала меня,

За руку –

Нежные мгновенья;

Как уходила тоже помню я:

Её походку

И подогнутую юбку.

Так просидел всего минуты я,

Не ожидая от неё спасенья;

Ведь если кто ушёл,

Ушёл он навсегда;

Запомнить надо,

Оставляют на мгновенье.

Почему люди умирают?

Просто генетически было не выработано желание жить;

Ведь она надоедает,

Жизнь,

Которую не можем полностью любить.

Предательства, расстройства

Расставанья,

Радость побед и пораженья боль,

Тоска сквозь радость,

Тяжба ожиданья,

И бытовуха, что несём с собой.

Всё это жизнь

И сами мы того не замечая,

Мы обживаем всё,

Что есть на сей пути.

Приходит час и к жизни привыкаем,

И не замечаем много, дойдя до времени седин.

Наскучило!

Надоедает!

Бросил!

Мы любим избавляться от рутин.

По принципу: сегодня взял, а завтра бросил,

Мы каждодневно ослабляем организм.

Живём мы дни свои

И новый миг проходим!

Не замираем мы на нём, ведь мало нам.

Хотим мы больше…

Мало!

Скучно!

Просим!

Бредём по жизни,

Всё надоело нам.

И каждый день, в бегах от вечного начала,

Отдвигаясь от мгновений что даны,

Мы каждый день, того совсем не замечая,

На самоуничтоженье направляем

Наш вечной жизни механизм.

Цветущая крапива

и вкус венгерской пепси колы;

долгая дорога вниз

и воспоминания о прошлой жизни:

оранжевое окно,

так в памяти похожее на жёлтое;

учительская, завод, книги…

Тридцать пятый дом внизу улицы,

облицованный плиткой цвета десятидневной зелёнки.

Удача,

добрый водитель из Узбекистана,

скамейка,

тринадцатый этаж,

залатанная дверь,

коллекция книг и гербовых флажков,

чистота и пустота в квартире,

запах большого прошлого живущего внутри.

«А какое сегодня число?»

«А какой сейчас день?»

«Может угостить?»

– Не надо я продукт двадцать первого века…

«Я тут сумку купила, в Болгарии»

– За сколько?

«Да не помню, давно это было, а помнится, как вчера»

Закрытая дверь:

щелчок, поворот замка,

длинный коридор и до упора вниз,

а там мысли, грусть

и сожаления о не спрошенной любимой книге.

Я доживаю жизнь

за тех, кто до меня не смог,

ведь таков природы закон:

ты родился,

ты не только ты – ты он

и он

и она

они

все те, кто были до тебя – на родословную смотри,

иль в прошлое страны, эпохи – века, жизни – вздохи,

что в истории мира забытые строки –  ДНК эпохи,

возведённые в миллионы крохи, -

трудов стоны; в них положены жизни:

сделал – сдохни,

но поколению новому  дай фору – к Абсолюту в ответах,

к разгадке жизни законов,

природы тайн и космоса сути,

чтобы понять: кто нас тут оставил, кто посмел нас так мучать?

Без цели в этой капле существовать.

Переписывать летописи и ничего не знать.

Но я знаю, – есть жизнь, – одна!

Всё до тебя – для тебя.

И всё от тебя – для других,

которые будут после;

ведь кто-то уходит,

а кто-то приходит дожить нашу жизнь – всё просто:

одна жизнь, планета земля, бесконечный космос.

Мы живём в месте

Где менталитет не совпадает с ценовой политикой и культурой потребления:

Там где Француз платит 4 евро за гранёный стакан Наполеона,

Русский лишь покрутит у виска.

Ведь в Европе, один такой кусок смакуют неделями,

Когда у нас больше заботятся о сытности.

И часто можно увидеть,

Как стоя у витрины, десятки прохожих

Смотрят и облизываются на безе:

И вроде чего-то хочется к чаю,

И вроде, 200 рублей,

За 100 грамм яичного белка с сахаром.

Я вас любил, любовь ещё возможно…

Ещё осталась, ведь враньё претит.

Скажу вам честно,

Вижу я и старость:

Сидим и любим –

День цветения седин.

Я вас любил безмолвно, безнадёжно

И тратил годы, посвящая вам:

Секунды, мысли, песни, клочья

Души моей принадлежали вам.

Я вас любил так искренне, по-детски,

И также вам желаю полюбить;

Но случай ваш не будет безответным,

Ведь счастье будет вам любимой быть другим.

Порою внутрь забредёшь,

что выхода назад не вырыть:

тупик, стена, надежды грош,

в воде,

снаружи кипятильник.

И стены плавятся от жара,

накаливаемым водою,

внутри пожар, как боль кинжала,

наружу просится,

чтоб брызнуть в волю!

Но это тот же ты, сидящий в кипятке внутри себя,

скребущий изнутри пороком истинных желаний.

Растерзанный во тьме,

кровоточащий там на дне,

орущий в луч открытого забрала.

Тому,

на свете, при лучах который,

святой улыбкой облачён;

в шелка одет,

покрыто ложью горе, -

думает счастлив,

– обречён!

Ведь это только вид

и жизнь его лишь внешние черты,

уложенные гладко – мастер в деле,

самообмана и смиренья раб,

что сам себя не знает;

жизнь – затменье!

Закрыты уши – интуиции он враг.

Но это только он снаружи глух;

словами, мыслями других

– потерян!

Он только там

ошибочно решил, что жизнь такая

– как у других!

Но вместо фраз чужих

и кипятка что пьёт нещадно,

сотканного душами других,

своей давно пора испить – она прохладна!

Глотком два мира съединить.

На пороге затменье,