Каждый раз, когда Марте казалось, что она знает Кукольника, он ее поражал. Когда ей было совсем мало лет – где-то пятнадцать, – ее родители отправили ее учиться ремеслу шитья и кройки в его скромное убежище на самом краю Копенгагена. Магазинчик Кукольника, где и располагалась его мастерская, стоял на улице, жутко похожей на обычную человеческую улицу, но внутри все так и дышало магией. Там в ранние утренние часы и в особо поздние, после закрытия, Кукольник учил ее мастерить платья и плащи, шляпки, перчатки и шарфы, а иногда и юбки. Он был чудаковатым, но добрым, задумчивым по четвергам, но очень разговорчивым во все остальные дни. Марта никак не могла его разгадать, а потому сильно влюбилась. Раз за разом Кукольник сильно поражал ее воображение, выделывая особенные, живые узоры на блузках или откручивая такую шутку, что она не могла устоять на ногах и заваливалась на колени от смеха. Кукольник питался только сахаром и больше не ел ничего, честное слово! Иногда он так крепко задумывался о чем-то, что над его головой начинали собираться мошки, сбиваясь в густую кучу. А иногда он был в таком хорошем настроении, что все предметы в его магазине начинали ходить ходуном, скакали как сумасшедшие. Нити с иголками пускались в пляс, люстра покачивалась под потолком, рулоны ткани разматывались, и просто сладу с ними не было. Марта проучилась у него около двух лет, приходя набегами и всегда надеясь, что сегодня получится – потому что у Кукольника было свое особенное расписание и угадать, когда он будет в магазине, было невозможно. В конце концов, он ее неплохо научил обращаться с иглой, и они навсегда остались друзьями.

– Ступай в приграничную деревню, к воротам. Я там встречу тебя и остальных.

– Остальных? – удивилась Марта, поспешно хватаясь за юбки своего полосатого платьишка. – Мне переодеться? Надолго мы идем? Кто такие остальные?

Кукольник поднял вверх палец и взмахнул плащом, разворачиваясь лицом ко двору.

– Погода скоро изменится. Но вам надо поторопиться. Как и мне!

И убежал.

Таким было его первое появление в Кристиании за много-много лет, а точнее, за шесть лет, потому что нынче Марте исполнился зелено-белый двадцать один год. Но ощущались эти годы как столетия, потому что время в этой волшебной стране измеряется ожиданием. А когда ждешь этого волшебника, кажется, что время останавливается вовсе – столько радости он с собой забирает, уходя.

В Копенгагене валил снег как сумасшедший. Снега стало столько, что некоторые ходили по городу на снегоступах, а Гвилим едва пробирался к рынку и с еще бо́льшим трудом – на мельницу. Он все еще заходил туда время от времени, и, хоть мельница и не работала больше, в отсутствие Якова, он ее проверял, а заодно следил за местностью. Не появится ли чего странного? Не обнаружит ли он новых следов? Но снега было так много, каждый день, что, даже если следы и появлялись, их тут же навсегда засыпало, пряча от любопытных глаз.

В один день, когда снегопад на время остановился, Гвилим вышел на прогулку и в магазин, купить кое-чего для своей матери, которая совсем расклеилась из-за Якова. Гвилим немного злился на брата, потому что тот пропал без предупреждения. Он мог поспорить, Яков никогда и не представлял, как сильно его любит мать, не мог себе вообразить, что с ней станется, если с ним приключится беда. Если б он знал, то подумал бы десять раз, прежде чем становиться жертвой преступления. Гвилим гнал плохие мысли прочь, не желая думать ни о чем плохом, и чем сильнее он уговаривал себя, тем яростнее шел снег – ну или так ему казалось. Ветер по ночам завывал как волк, срывая огромные ледяные глыбы с крыш домиков и с жутким грохотом кроша их на дороге. Бывало, все обитатели одной улицы просыпались от этого жуткого шума, когда очередной кусок льда раскалывался на мощеной дороге. И холодели в своих кроватях, надеясь, что никто не шел по улице в этот страшный час. Жители Копенгагена были в целом хорошими людьми.

Гвилим шагал по набережной, вдоль замерзшей воды и вросших в лед разноцветных корабликов, блистательные оранжевые и красные паруса которых спрятало белое одеяло снега. Весь город стал однотонным, и это вызывало у юноши некоторое волнение, потому что порой ему казалось, что он стал видеть весь мир черно-белым.

Но его страху суждено было очень скоро развеяться, ведь навстречу ему по набережной шагал, подгибая колени и подпрыгивая от возбуждения, Кукольник.

Насупившийся Гвилим не сразу увидел его, но пропустить его было очень сложно. Странный высокий чудак вдруг вырос прямо из-под земли у него перед носом, нависая над ним как какой-то граф в высоком остром воротнике. Гвилим онемел на секунду от удивления, выпучивая глаза, и большой голубой глаз посмотрел на него в ответ.

Волосы у этого незнакомца были чернее ночи, и Гвилим сразу подумал про брата. Его черный плащ был сплошь покрыт необычайно сверкающими синими звездами, такими блестящими, что они мерцали от каждого шевеления ткани. Но взгляд у этого человека (человека ли?) был совершенно спятивший. И его лицо, его лицо, будто вытянутая морда леопарда с клювом ворона и круглыми глазами шалашника – а Гвилим мог поклясться, они были абсолютно круглые, – напугало и очаровало его одновременно. Юноше пришлось сделать пару шагов назад и моргнуть пару раз, привыкая к этому зрелищу, которого, без сомнения, его взгляд еще не касался никогда в жизни. В одном он был уверен точно: перед ним маг. Только чародеи носят такие плащи со звездами, плащи, укутывающие стоящие по щиколотку в снегу ноги, и такие странные прически, напоминающие движение воздушных молний. Когда этот чудак открыл рот, Гвилим вполне оправданно ожидал услышать вороний крик, но до него донесся вполне обычный голос:

– Молодой человек! А я смотрю, мы не торопимся, да?

Кукольник всегда разговаривал со всеми так, будто они были обязаны поспевать за его бешено несущимися мыслями и понимать все, что понимает он сам, во всех одиннадцати измерениях. Кукольник, в силу возраста и сумасшествия, часто забывал, что люди обыкновенно живут в одном-двух и не забираются на луну, чтобы с ней посоветоваться, да и вообще, понятия не имеют, что их вечно ждут неотложные дела.

Гвилим оторопел и разозлился одновременно:

– Простите, вы к кому обращаетесь?

Кукольник покрутил головой, и из его волос выпало черное перо, которое он ловко поймал ладонью. Он протянул Гвилиму перо, показывая:

– Вот, это возьми и приходи на границу Кристиании, прямо за ворота, да не опаздывай! Надо же – прогуливается тут, как будто ничего не происходит!

– Простите, – снова повторил Гвилим, – но я не понимаю, кто вы такой и о чем ведете речь.

Кукольник фыркнул, разводя руками, и шагнул к Гвилиму, чтобы дотянуться, но парень отпрыгнул, испуганный. Отпрыгнул – запнулся в снегу, да и завалился на спину прямо в сугроб. Кукольник подошел к нему, шурша своим звездным плащом, нагнулся и сунул перо ему в карман куртки.

– Оно приведет тебя куда надо. Не выкидывай.

Увидев, как Гвилим смотрит на него, Кукольник немного сжалился:

– Ты же хочешь найти брата?

Бледное лицо парня замерло, и только струйка пара покинула его рот, уплывая в сторону реки.

– Откуда вы знаете?

– Здесь его больше нет. Можешь не искать в Копенгагене. И во всей Дании. Потому что твой брат в Кристиании, и у всех из-за него будут огромные проблемы.

Кукольник многозначительно приподнял брови.

– Что такое Кристиания? – спросил Гвилим, все еще лежа в сугробе. Снег забился ему за шиворот, и волоски на шее встали дыбом.

– Это волшебная страна, в которой я живу, – просто ответил Кукольник.

– Волшебная страна. Конечно, – наполовину смущенно произнес Гвилим. Он бы посмеялся в голос, может, даже поаплодировал бы этому бреду, но перед ним стоял странный, невиданный человек в серебристых сапогах с видом настолько затейливым, что смеяться казалось неприличным. Ситуация говорила сама за себя. – Я всегда думал, что волшебные страны существуют только в сказках.