7 января 1905 года, С-Петербург, Петроградская сторона

Начало января 1905 года в Санкт-Петербурге было туманным и тревожным – вести с фронтов русско-японской не радовали народ, со снабжением города продовольствием неожиданно возникали необъяснимые перебои, так что и в салонах высшего света, и в пивных самого последнего разбора на Пяти углах обсуждали и ругали высшие власти все кому не лень. А тут еще началась эпидемия непонятных и зверских убийств, слухи о которых бродили по самым разным слоям населения и настроения массам тоже не поднимали.

Вот и сегодня прямо с раннего утра на стол начальника Петербургской сыскной полиции Владимира Гавриловича Филиппова легла сводка о совершенных за сутки преступлениях, где ярко-красным карандашом был отчеркнут абзац о тройном убийстве в боковом флигеле строящегося особняка балерины Кшесиньской, особо отмечалось, что все трое убиенных были найдены без нижней части одежды, не было на них ни штанов, ни подштанников.

Опять поди содомия, да еще балерина эта непростая приплелась зачем-то, вздохнул Филиппов и вызвал дежурный экипаж. Ехать было не сказать, чтобы очень далеко, с Литейного на Петроградку, но не совсем уж и рядом – всю дорогу полицмейстера одолевали самые неприятные мысли и предчувствия… ну да, прима Мариинского балета, ну да, крутит по 30 фуэте подряд, но связи-то у нее какие, боже милостивый, какие связи… начиная с действующего венценосного Николая 2-го и заканчивая стройной шеренгой великих князей, все какое-то время были ее любовниками, так что тут нужна сугубая осторожность, и как бы не в тройном размере, а то не успеешь моргнуть, как отправишься ловить карманников и разбирать пьяные драки в какой-нибудь богом забытый Минусинск или Ачинск.

Перед входом в особняк балерины на Большой Дворянской было небольшое столпотворение, причем отдельно Владимир Георгиевич с большим неудовольствием узрел двух репортеров с фотографическими машинками в руках.

– Репортеров убрать, – тихо скомандовал он городовому.

– Да как жеж я их уберу-то, ваше благородие, – взволновался тот, – они же люди интеллигентные, не чета мне, к тому же удостоверение у каждого имеется.

– Ну хорошо, не убирай, но чтобы внутрь дома ни одна собака не проникла, головой отвечаешь, – строго сказал Филиппов, а потом добавил приставу, – веди, показывай.

Пошли гуськом сначала вдоль заборчика справа от дома, потом в зеленую калитку и в недостроенное правое крыло, строителей почему-то не было видно, вот кстати, надо поинтересоваться, почему их нет, сделал себе зарубку в памяти полицмейстер. Все трое убиенных лежали в большом зале с огромными окнами в сад, окна уже были застеклены, но все остальное находилось в процессе, так что остатков строительного мусора, козел и стремянок тут было предостаточно. Практически по центру этого зала правильным треугольником стояли три венских стула, на которых и находились убитые в разных позах, штанов на всех троих и правда не было, кровь у всех была в районе сердца, а у одного еще и голова прострелена, и у двоих в руках было зажато по револьверу системы 44 Смит-и-Вессон русский, точно такому же, что был в кобуре почти у каждого российского полицейского.

– Кто обнаружил тела? – спросил Филиппов.

– Дворник Матвеев, вон он в углу стоит. Матвеев, подь сюды.

Дворник подошел почти бегом и почтительно согнулся в поклоне.

– Рассказывай, браток, как дело было, – спросил его Филиппов, рассматривая между делом одежду убитых.

– Значится я и говорю, ваше высокоблагородие…

– Просто благородие, – поправил его полицмейстер.

– Ага, ваше благородие, иду это я с утреца снег сгребать, его ночью ужасть скока нападало, глядь, а калиточка-то эта вот, зеленая, распахнута настежь, а так-то она завсегда закрытая, ну я думаю дай думаю зайду, вдруг непорядок какой, гляжу – и дверца в эту недостройку тоже открыта, я и сюда зашел, а тут сами видите что…

– Ну, что остановился, продолжай… они так вот и сидели, как сейчас сидят?

– Истинная правда, ваше выс… благородие, все так же, как когда я их значится увидал… я конечно побег в участок, он тут у нас недалече… потом обратно пришел с господами городовыми, более ничего не знаю, – упавшим голосом закончил дворник и вытянулся по стойке смирно.

– Ну ладно, иди пока, – смилостивился Филиппов, – тебя вызовут, если понадобишься. – А хозяйка дома где? – это он уже у пристава спросил.

– В отъезде, ваше благородие, – отвечал вытянувшийся в струнку пристав, – горничная сказывала, неделю как в Москву уехала.

– Горничную допросили? Может кто еще кроме нее что-то видел или слышал?

– Так точно, горничную допросили, не знает она ничего, да если б и знала, наверно не сказала бы ничего путного, потому что дура она круглая, прости господи. Еще в штате у госпожи Кшесиньской числятся повариха, лакей и кучер, но по случаю отъезда она их всех распустила по домам, так что ночью не было никого в этом доме, кроме горничной.

– Ну хорошо, – задумчиво сказал Филиппов, раскуривая толстую гаванскую сигару, – что с убитыми – выяснили, кто такие?

– У одного, вот того, что слева сидит, с собой документ был на имя… сейчас посмотрю… Азефа Евно Фишелевича, у остальных двух ничего, выясняем…

– Ух ты, – не смог сдержать эмоций Филиппов, – то-то я смотрю, его физиономия мне знакома, это ж известный революционер и террорист, глава эсеровской боевой организации, то-то сейчас хлопот еще больше прибавится… да, а тот, что справа сидит, я могу конечно и ошибаться, но кажется это еще один революционер, Гапон его фамилия, на днях он собирался народ к Зимнему дворцу вести, проходил по нашим ориентировкам. Среднего не знаю…

– Дозвольте обратиться, вашбродь, – вмешался околоточный, спокойно стоявший до этого у входной двери, – я знаю, кто это.

– Ну и кто же это, любезный? – уныло спросил Филиппов, не ожидая ничего хорошего от ответа околоточного.

– А это Гришка Распутин, старец-чудотворец такой, моя сестра прошлым летом ходила к нему на Крестовский остров исцеляться от женской болезни, а я значится ее сопровождал, вот и запомнил значится…

– Ну и как, вылечил он твою сестру?

– Точно так, вашбродь, как рукой все сняло.

– Час от часу не легче, – подумал Филиппов, – эсер, проповедник-фанатик плюс полоумный старец-целитель… это же жандармы должны вмешаться, на две трети их контингент, если не на все сто процентов.

Вслух же он сказал следующее:

– Пристав – осматриваешь комнату, ищешь улики, околоточный –на тебе территория вокруг дома, и до забора и за забором, ищи следы… хотя их наверно давно затоптали… потом вы вместе организуете перевозку трупов в морг, медики пусть там заключение о смерти нарисуют. Теперь ты, Краснов, – обратился он к только что подошедшему следователю с фотографической машинкой в руках, – снимаешь все с четырех сторон, потом забираешь револьверы и везешь снимать с них дактилоскопию. На мне умственная работа – подтверждать личности убитых и размышлять над мотивами и вероятным убийцей. Ты, Краснов, как думаешь, что могло собрать трех таких разных людей в одном месте, причем довольно странном месте?

– Не могу знать, господин полицмейстер, – браво отрапортовал тот, впрочем тут же добавив, – может женщина замешана?

– А штанов на них почему нет, женщина утащила? Кстати, пристав – штаны обнаружены?

– Никак нет, в комнате и в окрестностях не было ничего такого, – отозвался он.

– Всё, – хлопнул в ладоши Филиппов, – за работу, дел много, до вечера бы управиться…

По приезде в управление Филиппов с удивлением увидел у входа новейший автомобиль компании Даймлер с поднятым парусиновым верхом, шофер, прилагавшийся к оному агрегату, сосредоточенно копался в его кишках под задранной к небу крышкой капота.

– Кого это там еще черти принесли? – с раздражением подумал он, заходя в свою собственную приемную. А принесло это ни много, ни мало начальника штаба столичного отдельного корпуса жандармов Никольского Владимира Павловича.