Это было проблемой. Далеко не всякий способен поладить со слепоглухим ребенком. Ему нельзя велеть заткнуться, когда он стонет, его нельзя вразумить и сказать, что его стоны сводят тебя с ума. Некоторые родители доходили до нервного срыва, пытаясь растить таких детей дома.
Многие из этих пяти тысяч были в значительной степени умственно отсталыми, и общаться с ними было буквально невозможно, даже когда кто-то и пытался. Большинство из них в конечном итоге оказались складированы в сотнях анонимных домов сестринского ухода и заведениях для «особых» детей. Там их держали в постелях, раз в день обмывали несколько замотанных работой санитарок и в целом предоставляли полную свободу: им было позволено свободно гнить в собственных темных, безмолвных, частных вселенных.
Кто может сказать, что для них это плохо? Никто не слышал, чтобы кто-то из них жаловался.
Многие дети с неповрежденными мозгами оказались перемешаны с умственно отсталыми, потому что были не в состоянии кому-либо сказать, что они существуют за этими незрячими глазами. Они не могли пройти множество тактильных тестов, даже не сознавая, что речь идет об их судьбе, когда их просят вставить круглые колышки в круглые отверстия под тиканье часов, чего они не могли ни увидеть, ни услышать. В результате они проводили остаток жизни в кровати, и никто из них тоже не жаловался. Чтобы протестовать, необходимо осознавать возможность чего-то лучшего.
Умение говорить тоже помогает.
Было обнаружено, что у нескольких сотен детей IQ в пределах нормы. Про них появились статьи в новостях, когда они стали приближаться к половой зрелости, и выяснилось, что не хватает добрых людей, чтобы правильно с ними общаться. Были потрачены деньги, обучены учителя. Расходы на образование были запланированы на конкретный период, пока дети росли, потом все вернется к нормальной жизни, и любой сможет поздравить себя с тем, что сложная проблема успешно решена.
И действительно, это прекрасно сработало. Имеются способы, как общаться с такими детьми и учить их. Они включают терпение, любовь и самоотверженность, и учителя вложили все это в работу. Все выпускники специальных школ умели общаться на языке жестов. Некоторые могли говорить. Совсем немногие умели писать.
Большая часть из них покинула эти учреждения, чтобы жить с родителями или родственниками, или, при отсутствии таковых, получали консультации и помощь по вхождению в общество. Варианты были ограниченны, но люди способны жить полноценной жизнью даже при самых суровых гандикапах. Не все, но большинство выпускников были довольны своей судьбой в пределах разумных ожиданий. Некоторые достигли почти святого умиротворения своей ролевой модели, Хелен Келлер. Другие стали озлобленными и замкнутыми. Нескольких пришлось поместить в психиатрические клиники, потому что они стали неотличимы от других из их группы, которые провели там последние двадцать лет. Но для большинства жизнь наладилась.
Но в этой группе, как и в любой группе, имелись эксцентричные личности. В основном среди самых умных, верхних десяти процентов по результатам тестов IQ. Это не было надежным правилом. Некоторые показали ничем не выдающиеся результаты тестирования, но все же оказались инфицированы зудом что-то делать, менять, раскачивать лодку. В группе из пяти тысяч обязательно должны иметься несколько гениев, несколько художников, несколько мечтателей, бунтовщиков, индивидуалистов, пассионариев и несколько блистательных маньяков.
Одна из них даже могла бы стать президентом, если бы не тот факт, что она была глуха, слепа и женщина. Умная, но не из гениев. Мечтатель, творческая личность, новатор. Это она мечтала о свободе. Но была не из тех, кто строит воздушные замки. Обретя мечту, она должна была ее осуществить.
Стена высотой около пяти футов была сложена из тщательно подогнанных камней. Она полностью выпадала из контекста всего, что я видел в Нью-Мексико, хотя и была сделана из местных материалов. Здесь просто не делают стены такого типа. Если нужно что-то отгородить, используют колючую проволоку. Но многие до сих пор практикуют свободный выпас клейменого скота. Похоже, такая практика каким-то образом перенесена сюда из Новой Англии.
Стена была достаточно солидной, чтобы отогнать мысль перелезть через нее. За время путешествия я пересек немало проволочных изгородей и пока не попал из-за этого в неприятности, хотя и разговаривал с несколькими фермерами. Почти все они говорили, чтобы я шел дальше, но сам факт нарушения границ их не особо раздражал. Здесь же оказался другой случай. Я решил обойти стену. Из-за складок местности я не мог видеть, насколько далеко она тянется, но время у меня было.
На вершине очередного холма я увидел, что далеко идти не придется. Немного впереди стена сворачивала под прямым углом. Я посмотрел поверх нее и увидел несколько зданий.
Это были в основном купола, вездесущие структуры, возводимые коммунами из-за сочетания легкости постройки и долговечности. За стеной паслись овцы и несколько коров. Они щипали траву настолько зеленую, что мне захотелось перелезть туда и поваляться на ней. Стена ограждала прямоугольник зелени. Снаружи, где я стоял, ее окаймляли заросли кустарника и полыни. У этих людей был доступ к воде для орошения из Рио-Гранде.
Я свернул за угол и опять пошел вдоль стены на запад.
Всадника я заметил примерно в тот момент, когда он заметил меня. Он находился к югу от меня, с внешней стороны стены. Развернувшись, он поехал ко мне.
Он был смуглокожий, с резкими чертами лица, одет во все джинсовое, в ботинках и в серой потрепанной ковбойской шляпе. Возможно, навахо. Я мало что знаю об индейцах, но слышал, что здесь они встречаются.
– Привет, – сказал я, когда он остановился и осмотрел меня. – Я на твоей земле?
– На земле племени. Да, ты на ней.
– Не видел никаких знаков.
Он пожал плечами:
– Ничего страшного, приятель. Не похоже, что ты собрался угонять скот. – Он улыбнулся. Зубы у него были крупные и потемневшие от табака. – Будешь спать сегодня у костра?
– Да. А насколько далеко тянется… э-э… земля племени? Может, я смогу уйти с нее до ночи?
Он мрачно покачал головой:
– Нет. Ты ее не пройдешь до завтра. Но не волнуйся. Будешь разводить костер, поосторожнее с огнем, ладно?
Он опять улыбнулся и тронул коня:
– Эй, а что это за место?
Я показал на стену, он остановил коня и развернул его, подняв много пыли.
– Почему спрашиваешь? – осведомился он с легкой подозрительностью.
– Не знаю. Просто любопытно. Тут все не похоже на другие места, где я бывал. Эта стена…
Он нахмурился.
– Проклятая стена, – буркнул он и пожал плечами.
Я подумал, что это все, что он собирается сказать. Но он продолжил:
– Эти люди… мы к ним присматриваемся, понял? Может, нам и не по нутру, чем они там занимаются. Но им все достается нелегко.
Он посмотрел на меня, чего-то ожидая. У меня никогда не получалось разговаривать с этими лаконичными западниками.
Я всегда чувствовал, что говорю слишком длинными предложениями. Они же используют стенографию из хмыканья, пожатия плечами и опущенных частей речи, и я всегда ощущал себя придурком, разговаривая с ними.
– Они принимают гостей? – спросил я. – Я подумал, что мог бы спросить, не могу ли у них переночевать.
Он опять пожал плечами, и это был совершенно другой жест.
– Может быть. Знаешь, они все глухие и слепые.
И на этом его запас слов на сегодня закончился. Он щелкнул языком и поскакал прочь.
Я пошел дальше вдоль стены, пока не вышел к грунтовой дороге, которая огибала высохшее русло и уходила за стену. Там имелись деревянные ворота, но они стояли распахнутыми. Я удивился: зачем люди потратили столько усилий на возведение стены, чтобы потом оставить ворота нараспашку? Потом заметил круг узкоколейной железной дороги, которая выходила из ворот, делала петлю снаружи и вливалась в себя же. Имелся и небольшой тупик, тянущийся на несколько ярдов вдоль наружной стороны стены.
