Проходим последний перекат, выплываем на плёс, обходя торчащие из-под стремнины чемоданы- валуны. Причаливаем. Облегчённо осознаём, что прошли речные быстрины, протащились по бесчисленным перекатам, не канули в завалах, не сломали винт, не перевернулись, – живы все! Собаки, – радостные! Лихо рванули с лодки в избу, не дожидаясь, как лодка коснётся берега. Разгрузились. Прикрыли кучу скарба тентом. Взяли самое необходимое и пошли по таёжной стёжке в свою избу. – Вот, мы и дома!
… Наспех пью чай в зимовье. Ружьё вскидываю на плечо!.. – и… ноги привычно мнут таёжные мхи, перешагивают через поваленные деревья, отыскивают заросшую за лето знакомую тропу – таёжный путик. Муж таскает вещи с реки, занят делами, а мне нужно добыть мяса на ужин, собрать ягод до того, как ягодники завалит снегом. А снег может лечь и в эту ночь! Отчего спешу пополнить запасы витаминов на зиму.
Впереди – западная сопка, горельник и петляющий в буреломе ручей Хапаян (Хапаянсавитья). Отвыкший от присутствия людей, старый глухарь шумно срывается с макушки высоченной ели и тяжело улетает на противоположный борт таёжного лога. В расстроенных охотницких чувствах провожаю взглядом неспешный полёт шашлыков и жаркого. Мысли грустят: «Ягод – нет, птицы… – нет!.. – неужели год пустой?!.. – Нет ни брусники, ни шишки, ни голубики! Ни черники, ни водяники! Аномально холодное и сухое лето выдалось неурожайным! Нет ни грибов, ни воды в борах!.. – Значит, и выводки боровой птицы сохранились только по берегам ручьёв и рек… – не нагулянные, не вышедшие, не набравшие в зиму весу!».
Устав с отвычки, усаживаюсь на посеребряненое от лет бревно развалин бывшей вышки старинного геодезического тригопункта, размышляю: «Куда идти?!.. – назад по той же тропке, что пришла сюда?.. Перейти лог и поискать улетевшего глухаря?.. поискать рябчиков?..». – День повернул к вечеру, – это многокилометровый круг по кустам, бурелому, термокарстовым буграм пучения… – ноги с отвычки выдернешь!.. – затемнаю и плутану! – Идти через горельник?.. – Там – моховое болото… – буду через пару часов дома, только ноги повытяну в болотине и шансов, кого-либо добыть – ноль. Болотная чистовина тянется почти два километра – вымотает всю душу! – Куда же пойти?.. – никак не могу решить.
Колеблюсь. Встаю и иду на юг. Делаю десяток шагов и возвращаюсь. Сажусь на то же брёвнышко. Опять думаю и сомневаюсь: «Вернуться той же дорогой, что шла сюда?.. – легко и не устану. Но там пусто, – ничего не добуду, впустую прохожу. Внезапно, в зарослях тальника Хапаяна промелькнул Дружок. – «Какой-то странный! Или… – не Дружок?.. – слишком тёмный! Как-то необычно ведёт себя?!..». Послышалось непонятное ворчание. И тут! Совершенно с другой стороны, сбоку, со стороны горельника, прибежал Дружка и серьёзно взлаяв, убежал в заросли ручья, откуда слышались непонятные звуки.
– За кем бегает?!.. – не могу понять, прислушиваюсь. Послышалось, словно кто-то заскулил. «Непонятно! – необычные звуки! …Мерещится?!..», – размышляю в недоумении. Присматриваюсь. Показалось, вроде бы Дружка бегает по чьим-то следам, непрерывно мелькая в кустах, – то там, то там! И как-то чересчур шустро оказывается одновременно в разных местах!
Поднимаюсь и иду на север. Делаю пару шагов и заново останавливаюсь. – «Что за чушь?!.. – туда-сюда мечусь!..», – корю себя за метания. И вопреки разуму вновь поворачиваюсь и сызнова иду на север, словно кто-то незримый водит по кругу, не отпускает, заставляет идти в другое место, иным путём. Непроизвольно сам собою взгляд упирается в вывал бурой глины. Там, на рукотворном земляном бугорке лежит старинный ржавый кованый гвоздь, которыми в тридцатые годы прошлого столетия скрепляли громадные брёвна геодезического тригопункта топографы первопроходцы.
Брёвна деревянного монументального сооружения давно сгнили. Высоченная бревенчатая вышка упала под натиском ветров и от ветхости, а гвоздь… – лежит… – ржавый, неровный, более тридцати сантиметров в длину, сантиметр толщиной, четырехгранный. «Нечасто эдакие теперь встречаются! – Лишь в стародавних сооружениях», – поднимаю историческую реликвию геодезии и металлургии, рассматриваю. В душе мельтешит странное ощущение: «Будто бы специально кто-то положил на самом видном месте этот гвоздь и именно для меня!».
Кручу гвоздь в руках: «Тяжёлый! Кованный и острый,– как пика! Таким, – чуть подточить, и медведя можно прошить насквозь, если нападёт», – странная мысль началась мыслиться и не домыслилась, прервалась. Сбрасываю рюкзак наземь и кладу гвоздь в его недра, решив: «В хозяйстве сгодится!». Закидываю на спину, глухо затягиваю лямки; перешагиваю через противопожарную канавку, оторачивающую тригопункт и теперь шагаю домой (в избушку) ближайшим болотным путём, обходя по склону с востока горельник, надеясь по пути набрать черники, – если встретится.
Дружка носится галопом, нюхает следы, работает охотником, – ищет дичь. Минут через пять, ноги с глины ступают на мягкую зеленую моховую подстилку. Тут и там появились молодые сосенки, кедрушки. Они… – ещё вовсе низенькие, едва поднимаются от зарастающей, выгоревшей в лесном пожаре земли. Лес потихоньку восстанавливается, оживает после испепелившего его огня. Выжили и отдельные молодые сосны. Их очернённые, обожженные стволы раздались вширь и упрямо устремились в небо – в жизнь. Не все деревья выжили. Поваленные ветром, погибшие кедры сейчас чернеют обугленными скелетами. Сила земли заботливо обвивает их мхами, ягельником, черничником, брусничником, голубичником. На облетающих в зиму кустиках черники ныне висят обмякшие – подмороженные ягодки. Местами буреют единичные кисточки выспевшей брусники. «Наберу, хотя бы с кружку для пирожков…», – решаю остановиться и собираюсь скинуть рюкзак.
Неожиданно впереди пробежал рысью озабоченный Дружка: «Кого-то гоняет?!..», – туда-сюда, там и сям мелькает его бок. «Какой-то слишком бурый?!.. – то пёстрый!.. – то бурый с белым!», – ничего не пойму!.. – Что происходит?!..». – Кусты качаются! Слышен топот. Беготня! Возня!.. – «Кабаны?!.. – выводок поросят?!..», – пытаюсь рассмотреть мелькающие тени. Внезапно выбегает мой пёс, а за ним бежит нечто бурое с белым пятном… – догоняет! Дружка лихо убегает со всех четырёх лап! – Росомаха?!.. – это уже серьёзно! – мелькает догадка. – Надо выручать собаку! – Делаю шаг вперёд и не успеваю: на меня летят медвежата! Они не видят меня. – Камуфляж при неподвижности растворяет человека на фоне осеннего леса, а медвежата в испуге смотрят лишь себе под лапы, а не вперёд, куда бегут.
– Дело плохо!.. – нужно живо уходить, пока мамашка не объявилась следом за чадами!.. – пытаюсь бесшумно уйти. – Поздно! – Медвежонок пестун, углядев меня, экстренно тормозит всеми четырьмя лапами в метре от моих ног. Он едва не врезался в меня головой! И с перепугу немыслимо шустро карабкается на сосну у меня под носом; забирается на самую макушку – тонюсенькую! С хилыми хрупкими веточками. Раскачивается, рискуя свалиться на мою голову. Остальные «братики и сестрички», обнаружив человека, молниями взмывают на соседние хлипкие молодые деревца. Не досмотрев за их размещением по соснам, пятясь, бесшумно отступаю. И тут замечаю, как мимо, в десятке шагов, внизу, по ручейку, мчится Дружка, а за ним гонится медведь!
– Лишь бы не заметил! – не дышу, надеюсь: не заметит. – Уже почти убежав за Другом в кусты ольхи. – Поздно! – Медведица резко бросает преследование пса, останавливается, поворачивает голову в мою сторону. «Учуяла!», – слеповато внимательно вглядывается в меня. И неожиданно бежит прямо ко мне!..
