Все четверо прибывших были из одного приюта и хорошо знали друг друга.

Когда-то давно, лет пять назад, Аля получила очередной пинок в спину от мальчика, который был намного старше ее. И соседка по комнате тогда посоветовала Але:

– Что ты такая размазня? Ты не должна позволять другим себя обижать. Если ты себя не поставишь, то поставят тебя! Давай сдачи! Бей сразу в глаз!

Но Алевтина не умела и не хотела этого делать. Общение у девочек в детском доме специфическое. Обычно они дружат не с кем-то, а против кого-то.

Так вышло и сейчас. Оксана присела на кровать к Алевтине и сказала:

– Эта Галя – редкостная дрянь! Если будет заставлять тебя стирать ей вещи – сразу давай отпор. Она у нас многих эксплуатировала, дубасила, чем попадалось под руку, если они не соглашались. Она договаривалась убирать снег в соседних домах, а сама заставляла других и за это деньги получала. С мусором та же история. К воспитателям тоже имела подход, хитрая сучка. Бедные Оля с Наташей, я им не завидую, она их там эксплуатировала, а сейчас так вообще рабынями сделает.

Алевтина только испуганно смотрела на новую «сестру» и кивала.

– Как тебе новые мамашка с папашкой? Ты давно тут? – спросила Оксана.

– Почти месяц.

– Что мы хоть шить будем, знаешь?

– Нет. Но там в подвале машинки есть, я видела…

Следующим утром мама предложила девочкам пропустить школу:

– Я взяла выходной и вам дам, нам надо побыть вместе, получше узнать друг друга, – сказала она за завтраком, положив на стол пачку печенья и сахар, – чай в том шкафчике, делайте себе чай, завтракайте и спускайтесь в подвал, я буду учить вас шить.

Когда она вышла из кухни, девочки накинулись на печенье и разобрали его за несколько секунд. Але ничего не досталось, потому что она не участвовала в дележке и только испуганно смотрела, как девочки стали ссориться.

– Не жирно тебе будет? Три печенья? – грозно спросила Галя и отобрала у Ольги одно.

Потом все встали готовить себе чай, и каждая с полной чашкой вернулась за стол. Аля боялась пошевелиться, поэтому только исподлобья наблюдала.

– И откуда ты такая переляканная, как говорила наша воспиталка? – спросила Галя у Али, но та не ответила и только опустила голову.

– Значит, так, слушаться все будете меня, я тут старшая.

– Не буду я тебя слушать! – сразу возразила Оксана.

– Куда ты денешься! – засмеялась Галя. – В детдоме я тебя прищучить не смогла, но тут ты не отвертишься и воспитателю не пожалуешься!

– Тамаре пожалуюсь! – возразила Оксана.

– Ха-ха! Тамаре надо, чтобы мы батрачили на нее, неужели непонятно? Она за нас у государства получает огромные деньжищи, да еще и рабочую силу иметь будет. Уверена, что мы поможем ее бизнесу.

Она окунула печенье в чай, сразу отправила его в рот и продолжила:

– Нам реально повезло, девочки! Вы даже не представляете как! – Галя кинула взгляд на Алю: – Я не о тебе говорю. Тут у вас в Москве совсем другие детдома, видимо, рядом с президентом боятся беспредельничать. А у нас в Челябинске такой ад, что даже не верится, что мы вырвались оттуда.

Чуть позже Оксана расскажет Алевтине про их детский дом, и по ее рассказам девочка сделает вывод, что это был действительно ад и что его совсем не сравнить с приютом, где она прожила девять лет.

Директором интерната у девочек был человек, который совершенно не беспокоился о своих подопечных: в детдоме процветала дедовщина, кормили их ужасно, а что такое секс, девочки узнавали еще до того, как у них появлялась грудь. Оказалось, что все четверо уже давно не девственницы.

– У вас были ваши мальчики? Вы любили их? – не поняла Аля, когда Оксана пыталась ей описать все «прелести» учреждения, в котором прожила пять лет.

– Любили? Ты сериалов насмотрелась? Тебя запирают в туалете или комнате, зажимают рот рукой, снимают штаны и трахают во все дыры. Иногда один, иногда двое, бывало, и трое. Одну девочку семеро в заброшенном здании изнасиловали, она еле выжила, еле до койки добралась, а утром исчезла. Типа сбежала. Думаю, убили, потому что она пугала всех милицией. Дура конченая. Менты тоже все подкупные, никому дела нет, что творится вокруг.

Аля сидела на кровати Оксаны, поджав под себя колени, и с ужасом в глазах слушала, как той пришлось три года терпеть такую жизнь.

– Вообще не было никаких шансов?

– Шанс был и есть только один – дать насильнику. Или найти нормального бойфренда, но таких у нас не было. Уроды одни!

Наша Галя уже три аборта сделала, а потом договорилась, и ей спираль поставили. Меня пронесло. Один раз постинор пришлось выпить, а то была большая вероятность залететь. Как я мечтала, чтобы меня хоть кто-то взял! Рассказывали, что иногда брали в семьи, где тоже домогались. Но я вот что думаю. Этот наш папочка… Мне кажется, что он не очень порядочный человек.

– Ты что такое говоришь? – Аля побледнела.

Оксана засмеялась:

– Да не бойся ты. Когда один – это не страшно. Галка вот так вообще, мне кажется, любит это дело. Так что не боись! Прорвемся.

Оксану определили в детский дом, когда умерла ее бабушка. Девочке было всего три годика, она часто пыталась вспомнить лицо бабушки, но не могла. Потом она долго ждала, что за ней придет мама, но время шло, и ничего не менялось. Тогда она стала мечтать о новых родителях, и однажды это случилось.

Мужчина и женщина предложили ей ближе познакомиться. Они втроем гуляли возле детского дома, женщина была так ласкова с ней, угостила печеньем и шоколадной конфетой в яркой упаковке. А мужчина все время молчал и рассматривал девочку.

Вскоре они ее удочерили, и Оксана вернулась к нормальной жизни: вкусная еда, новые, красивые вещи, они даже купили ей велосипед и ролики. А через год мама стала плакать: сначала тихо у себя в комнате, а потом навзрыд на кухне.

– У него другая! – рыдала она и рассказывала подруге про мужа. – Что мне делать?

Подруга что-то монотонным голосом советовала ей, мама на несколько секунд замирала, а потом опять продолжала рыдать:

– Говорит, что я во всем виновата. Что не могу родить ему родного ребенка. Не любит он Оксану. Не может даже в одной комнате с ней находиться! И что мне делать?

Через месяц Оксану вернули в детский дом. Никто ничего девочке не объяснял, мама ее просто привела и оставила воспитательнице.

– Я очень хорошо помню, как смотрела ей вслед, – у Оксаны на глазах появились слезы, – мне было чуть больше пяти, а эти воспоминания никогда не сотрешь из памяти. Я бы стерла, если смогла. Но не могу. Как так? Как так, Аль? Меня, как картошку в магазине, взяли, а потом вернули назад, как бракованную…

– Сами они бракованные!

– А потом через два года меня опять удочерили. Одна женщина. Мужика у нее не было, одиночка типа. Тоже купила мне школьную форму, банты завязала, любовалась мной! Даже подружкам водила показывать, хвасталась. А я уже тогда поняла, что не буду им всем верить и привязываться. Как в воду глядела! Через полгода она меня отдала. Уехала в Америку работать, и красивая дочка с бантиками ей стала не нужна.

– А разве так можно? Почему государство позволяет это?

– Конечно, можно! Да и лучше так, чем они бы издевались надо мной. Неродного ребенка полюбить сложно. Так что я не собираюсь привязываться к нашей Тамаре. Знаю, что в любой момент она может нас всех вернуть. Поскорей бы мне шестнадцать стукнуло, я поступлю в техникум какой-нибудь и пойду в общагу жить.

В комнату забежала Наташа:

– Вы долго собираетесь лясы точить? Пошли работать! Галя уже все раскроила.

Подпольная швейная мастерская работала на полную мощность. О том, каким бизнесом занимаются их новоиспеченные родители, девочки узнают только через год, когда Тамара «заболеет» и три месяца будет лежать в спальне, скулить и посылать Галю за лекарством – дешевым вином из картонной коробки.

– Тамарочка, мне уже третий раз не дали. Сегодня там дежурит эта злая продавщица, караулит меня у входа и прогоняет.