— Так… — он деловито провел пальцем по странице. Перелистнул ее, нахмурился. — Пожалуй, я могу освободить двадцать девятое. Это же вечером, раз концерт новогодний?

— Да-да! — покивал Бельфегор.

— Тогда… — Штоль решительно захлопнул блокнот. — Если Бориска будет моим аккомпаниатором, то я весь ваш!

— Ура! — Бельфегор даже подпрыгнул от радости. — Конечно, я подыграю! У меня же новый синт, ты просто не представляешь, какое чудо! Пойдем, я тебе покажу!

Бельфегор ухватил Штоля за руку и поволок на буксире к здоровенному черному чемодану своего «поливокса».

— Вот удолбок… — скривила презрительную мордашку Надя.

— Отлично разыграно, между прочим, — усмехнулся я.

— Что, крокодил сказал доброе слово? — саркастично отозвалась Надя. — Больше не считаешь меня лицемерной сукой?

— Считаю, — хмыкнул я. — Но сейчас это оказалось в тему. Я даже почти повелся, что ты и правда влюблена в нашего сладкоголосого соловья из отряда веселых и находчивых.

— У мальчика звездная болезнь, — Надя закатила глаза. — Терпеть таких не могу. Наверняка мы еще пожалеем, что с ним связались.

Я мысленно отметил это «мы». Девочка изо всех сил старается показать, что мы в одной лодке и на одной стороне.

— Главное, чтобы на концерте спел, — усмехнулся я.

— Собираешься его кинуть потом? — Надя цепко уставилась мне в лицо.

— Зависит от того, что он попросит, — пожал плечами я. — С миллионом баксов хочешь — не хочешь, придется кинуть.

Надя рассмеялась. Искренне так. Весело. Как бы всем своим видом демонстрируя: «Отличная шутка, босс! Я понимаю тебя, как никто!»

Я наклонился поближе и положил руку девушке на плечо.

— Не трать время, ладно? Тебе совсем необязательно меня очаровывать, — сказал я девушке на ухо. — Мы можем вместе работать, потому что парням ты нравишься. Но если я замечу хоть какие-то твои мудацкие интриги, ты моментально отправишься лесом, поняла?

Надя независимо вздернула подбородок и скрестила руки на груди. Вот и ладушки. Поглядим, достаточно ли ты умна, маленькая стерва.

Я тихонько прокрался в свою комнату по темной спящей квартире. Пригнул плафон настольной лампы почти к самому столу, чтобы осталась только узкая полоска света. Расстелил постель, разделся, завел будильник. Юркнул под одеяло, вытянулся с наслаждением.

В голове бродили всякие мысли, как обычно перед сном. Штоль клятвенно пообещал, что будет с нами выступать. Это хорошо. Но так и не ответил пока что на вопрос, что именно он хочет за свое сотрудничество. Сделал вид, что это все только от душевной широты и искренней приязни. Это, в общем-то, тоже хорошо. Ему явно что-то нужно, но он тянет с озвучиванием своего «гонорара». Есть у меня одно подозрение, конечно, но пусть все-таки сам скажет.

В крайнем случае, если вдруг он кинет с выступлением, всегда можно повторить парочку песен на бис. Как-то выкрутиться, в общем.

А Надя… На самом деле, я понял, что начинаю уважать девчонку. Она циничная манипуляторша, это правда. И станет чертовски опасной, когда наберется жизненного опыта. Пока что ее игры — это природный дар и подростковая неуязвимость. Девчонка чувствует себя на голову выше своих сверстников и играет ими, как захочет. Эффектно, кстати, играет. Когда она подрастет, если жизнь ее не сломает, станет настоящей хищницей. Вопрос, на самом деле, у меня к ней только один — зачем ей петь в группе? Ясен пень, честно она на него не ответит, если ее спросить. Если это чисто интриги ради интриг, как и в случае с Лариской — то один разговор. А вот если она вбила в свою хорошенькую головку мечту стать звездой и покорить все сцены мира, то совсем другой. Девчонка умна и целеустремленна, хорошенькая, неплохо поет и уверенно держится перед публикой. Так что может и сработаемся.

Я повернулся на другой бок. В голове щелкали пункты плана на завтрашний день. И я уже в который раз порадовался, как много на самом деле успеваешь, когда ты молод. Спать мне оставалось от силы четыре часа, утром — бегом работать на рынок, приплясывать, морозить жопу, перебрасываться дежурными шутеечками с уже почти родными соседями. Держать зеркало так, чтобы балансирующие на картонке покупатели видели себя в исключительно выгодном ракурсе. Заскочить за мясом к дяде Мансуру и в стекляшку за творогом и яйцами.

Скачками домой, под горячий душ, чтобы ноги оттаяли. Обедать и мчать скачками в рок-клуб, забрать корочки, пообщаться с Банкиным и Светой. Потом прыгнуть в троллейбус и на Речной вокзал. Очередной урок игры на гитаре с Гришей. Успехи мои, конечно, такие себе, гордиться нечем. Но я к нему не для того хожу, чтобы научиться профессионально дергать струны. В чем-то это была… Медитация такая. И сам Гриша, и его странное жилище, и когда он играл в конце каждого занятия какой-нибудь очередной экспромт, печальный и задумчивый или задорный и горячий, — все это как будто меня поддерживало что ли. Иррациональным образом внушало, что я все делаю правильно. Так что уроки я не пропускал. Ну, разок только пришлось перенести.

А в свободный час перед уроком мы договорились встретиться с Жаном и Ириной в пельменной «Кинева» на речном вокзале…

После урока я успею заскочить поужинать, а потом меня еще ждет качалка. После которой я пойду к своим «ангелочкам» к Астароту. У него как раз мама в ночную.

До сих пор недоумеваю, как это все получается без мобильника? Но — получается. И к вечеру, как это, опять-таки, не парадоксально, я вовсе не чувствую себя выжатым лимоном. Даже наоборот…

Пельменная «Кинева» на речном была местом в каком-то смысле культовым. Среди тех, кто вообще про него знал, потому что эта едальня пряталась среди складов и каких-то технических построек, а завсегдатаями ее были новокиневские моржи. Меня в это место приводил отец, когда мне было лет семь-восемь. Он покупал мне тарелку пельменей со сметаной и сливочным маслом и стакан какао. И оставлял меня на попечении двух теток-работниц, пока сам переодевался в спортивный костюм и уходил бегать перед тем, как занырнуть в прорубь. И я пару часов сидел в своем уголке и слушал, как тетки обсуждают сложные перепетии семейной жизни каких-то других теток, смотрел на краснощеких и жизнерадостных любителей зимнего плаванья, выстраивавшихся в шумную очередь. Иногда мне везло, и на черно-белом экране телевизора показывали мультики. Признаться, я удивился, когда решил перед очередным уроком прогуляться и обнаружил, что пельмешка все еще жива и вполне так бодро здравствует. И публика в ней практически не поменялась — все те же подтянутые и моложавые пенсионеры и жизнерадостные студенты. И даже тетки, кажется, те же самые, которых я помню. В будущем, откуда я прибыл, этого заведения уже нет, потому что все эти непонятные постройки одним скопом снесут, а возведут здесь элитный жилой комплекс из высоток, похожих на паруса. С видом на Киневу и новый мост. Так что я не смог удержаться, чтобы не назначить Жану и Ирине встречу именно здесь. Совместил, так сказать, полезные переговоры и ностальгическим путешествием в детство.

Я пристроился в хвост небольшой очереди, выхватил из стопки коричневых подносов один. Втянул ноздрями влажный воздух, пахнущий лавровым листом и пельменным бульоном.

— Пять порций, две с бульоном, три с маслом! — прокричала одна тетка другой, ловко размахивающий шумовкой над здоровенными кастрюлями.

— Еще одну со сметаной! — прокричал галопирующий от входа крепыш лет пятидесяти.

Чуть не прослезился. В этом месте и впрямь время как будто остановилось. Даже телек бухтел тот же самый, с черно-белым экраном, с чуть подернутым рябью изображением. Как будто местных обитателей вообще не волновали ни потрясения в стране, ни ее развал.

— Порцию со сметаной и сливочным маслом, — сказал я, когда до меня дошла очередь. — И какао.

Усмехнулся. Ну да, а что еще я мог заказать?

Тетка плюхула на стойку тарелку, шмякнула в нее ложку сметаны из одной миски и ложку растопленного сливочного масла из другой. Подхватила с подноса граненый стакан, наклонила над ним здоровенный алюминиевый чайник, на котором красными буквами было написано «какао».