То же было и на следующий день. Но потом звонки начали стихать, и через три дня прекратились вовсе.
Вдруг выяснилось, что у друга было больное сердце и он умер прямо на допросе.
Люди, что занимались этими делами, к Наталье Александровне отнеслись с пониманием, на магазин не косились и даже не допрашивали официально.
Итак, она совершенно не удивилась этому подарку.
Так велел дух ежедневника.
После этого она уехала в Европу. Сначала во Францию, а затем в Швейцарию.
Там ей читали историю шоколада, в Вене — историю кофе, а в иных странах — рассказывали о чае.
Так прошло несколько месяцев.
Наталья Александровна переменила несколько любовников, но незакрытый гештальт с бабочками тянул её — нужен был человек героический, возвышенный…
Расставаться с этим воспоминанием она не собиралась, точно так же, как и с чайным магазином.
Она по-прежнему занималась чаем или думала, что им занимается.
Деньги могут кончиться, и кончиться неожиданно, а тут был навык.
Вдруг её помошница растворится в воздухе, надо хоть понимать, о чём идёт речь.
И ежедневник пополнялся записями о товаре. Там был крупнолиственный индийско-цейлонский чай с ягодами и листьями земляники, лепестками роз, куда было впрыснуто земляничное масло. Был в списке чай с лепестками сафлора, кусочками ананаса и лимона, а вместо земляничного (аккуратно вписывала она) дополнен маслами куйтте и шеримойи. Был известный всем чай классической английской традиции, что подразумевала масло бергамота. На следующих страничках значилась смесь зелёных и чёрных сортов чая с добавлением цветков жасминовой гардении, лепестков дикой розы и ароматизированный маракуей, про который говорилось, что он — любимый напиток английских королей. За ним следовал японский лимонник, крупный лист зелёного сенча с добавлением апельсиновой цедры и лимона. Была там и смесь индийско-цейлонского с лепестками роз, персиком и гуавой. Был и зелёный лимонный чай, на зелёной его этикетке катались три лимона. Чай с привкусом сладкого миндаля был чёрным, с большими листьями-хлопьями, с кусочками того самого миндаля и спрыснутый маслом миндаля, а замыкала шествие клубника со сливками вместе с лепестками красного шафрана.
Но вдруг среди своих аккуратных записей она обнаружила странный список:
1. Устаканится стакан, живая вода, поставить в известность фото
2. Удача удочка пакетики осторожно морилка
3. Рост личностный рост х
4. Пингвин Императорский
Наталья Александровна чуть не подавилась. «Какой-такой пингвин-мингвин?! И ведь моей рукой написано, никаких сомнений», — возмутилась она.
Но было время возвращения домой, и утренний пограничник стукнул штемпель в её паспорт.
В тот же день, в гостях у подруги, она познакомилась со странным человеком.
— Пингвин, — представился он, подавая руку.
Сначала она приняла это за причудливую фамилию, но тот, поняв, в чём дело, тут же расхохотался.
— Пингвин, — это прозвище, пояснил он. — Это что, у одного моего друга есть такое прозвище, что вы и не выговорите.
Пингвин был кругл и остёр на язык.
Правда, Наталья Александровна почувствовала, что как собеседница она интересует его больше, чем как женщина.
Но во времена вольности нравов и ориентаций она ничему уже не удивлялась. Лишь только на мгновение ей показалось, что когда-то этот человек уже встречался в её жизни.
Она почувствовала, что события втягивают её в водоворот и, время от времени, она проносится мимо чего-то знакомого — дерева на берегу, постепенно отдаляясь — и если раньше можно было схватиться за спасительную ветку, то теперь это дерево лишь мелькнуло на горизонте и пропало.
Ежедневник постепенно уводил её от прошлой жизни. Она покорилась, будто девочка, вложившая незнакомому дяде свою ладошку в руку. Не плачь, родная, не плачь — мне-то каково будет возвращаться из леса одному?
Но подсказки бумажного друга всегда были полезны и верны.
Просто не всегда она могла их разгадать — иногда казалось, что ежедневник общается с каким-то другим человеком.
Назавтра у неё выдался свободный вечер. Она хотела поехать к своей однокласснице, но в последний момент выяснилось, что та уехала в Италию. Это выяснилось именно в последний момент, когда она позвонила из машины. Подруга не выезжала из своего загородного дома — и тут Италия.
И вот она снова столкнулась с Пингвином, и тот зазвал её в гости.
Так Наталья Александровна попала в совсем иной дом, случайный, и рядом с ней за столом оказался невысокий человек со странной фигурой — скорее некрасивый, но какой-то плотный и тяжёлый.
Она спросила о нём пингвиньего человека, и тот ответил странным словом — Лепидоптерист. Она вновь приняла это за фамилию, и Пингвин дробно рассмеялся:
— Лепидоптерист, — сказал он, — это специалист по бабочкам.
Его друг был путешественником, привозившим из странствий не геологические образцы и африканские маски, а коробки с бабочками.
Путешественников теперь было много, все норовили тратить шальные деньги в странствиях.
Но этот был настоящим путешественником — без шальных денег.
Сначала он весело рассказывал о своих приключениях, о морозе и ветре.
Двадцать восемь раз обошёл вокруг света — за пятнадцать минут, да.
Но постепенно он замолкал, говорил всё меньше и меньше.
Между ними установилась странная связь. И вот она уже была добычей — когда он смотрел на неё, казалось, что он накрыл её сачком. Она представляла себя бабочкой, наколотой на булавку.
Где-то она читала, что русское «бабочка» восходит к праславянскому baba, которое «по мнению большинства лингвистов-энтомологов, в древности обозначало предка». Так что славянские бабушки и прабабушки машут крыльями капустниц и белянок по русским полям. Покойные тёщи всех времён и народов реют бражниками, а мёртвая голова отчётливо видна мимо их крыльев. Или же они ползут по склону горы, как в знаменитом рассказе Эдгара По «Сфинкс».
Она слушала рассказы Лепидоптериста о превращениях куколки в бабочку, что было мистично и укоренению в сознании человека поддавалось плохо.
Бабочка крылышками бяк-бяк-бяк, за нею энтомолог прыг-прыг-прыг. А дальше что? Взмах сачка. А дальше появляется банка-морилка. Довольно кровожадная вещь. «Очень действенны морилки с цианистым калием — несколько его кристалликов помещают на дно банки и заливают гипсом. Раз заряженная, такая герметичная морилка будет эффективна в течение года». Впрочем, употребляют и хлороформ. Потом, описанная и упакованная, она ждет продолжения своей посмертной жизни на энтомологическом матрасике (Наталью Александровну потрясла прелесть специальной терминологии).
И вот наступает черёд эксикатора (или просто кастрюли) для размачивания бабочек.
Бабочку-бабушку расправляют, и в грудь её беззвучно входит одна из тех специальных булавок, что имеют номера от нуля до шести — шестой для самых крупных. Устланный сухим торфом желобок посередине расправилки из мягкого дерева принимает в себя тельце бабочки. Надгробная надпись, и братская могила за стеклом. Смерть повсюду, повсюду и жизнь. И человек в полном расцвете жизненных сил, не ругаясь на полиграфию, может с лупой рассматривать усики и крылья совок и парусников, морфид и бархатниц, ураний и павлиноглазок. Бабочки утончённы и изысканны. Недаром у греков что бабочка, что душа — одно слово «психе».
— Или ещё восточная мудрость, — сказал Лепидоптерист. — «Когда караван поворачивает обратно, то последний верблюд становится первым». Особенно это верно в момент поиска дороги.
Потом они запели, и Наталья Александровна отчего-то растрогалась.
Лепидоптерист сидел за роялем и пел, а Пингвин подтягивал, бренча на гитаре.
— Ирония… — кричал он. — В жизни спасает только ирония. С иронией — как с лишним весом. Мы, толстяки — замечательный народ, и, между тем, нет более тяжёлых в общении людей, которые, изнемогая, борются с ожирением. Как написал тот повесившийся цирюльник в предсмертной записке: «Всех не переброешь». Это вообще восточная традиция. Мне вот китайцы всё время говорили — главное в жизни не потеть. У них такая идея, что надо всё делать медленно, а если потеешь, значит, делаешь что-то неправильно, слишком быстро. Ещё в Китае говорят, если ты худой, то начальником тебе не быть. Даже в нэцках полнота показывалась как добро и богатство. С ленью вместе. Но поэтому именно мы, люди-пингвины, лучше всех понимаем в игрушках и сюрпризах…
