― Ну вот… День проходит, два проходит. А война не кончилась. Карлсон смотрит вдаль, весь день с крыши не слезает. Нет, не видать конца. Утром он снова увидел финского мотоциклиста. Только мотоциклист теперь усталый, и мотоцикл у него поцарапанный.

― Эй, вставайте! ― кричит. ― Было полбеды, а теперь кругом беда. Много комиссаров, да мало наших. В поле пули тучами, по отрядам снаряды тысячами. Эй, вставайте, давайте подмогу!

Собрались кой-какие взрослые бизнесмены, вынули охотничьи ружья, и ушли куда-то.

Но этот мотоциклист не забывал их дом. И в третий раз он приехал, и в четвёртый, и в пятый. И в десятый приехал, а выглядел каждый раз всё хуже, и мотоцикл у него был уже в полном беспорядке. В последний раз он заявился и вовсе без мотоцикла, зато с перевязанной головой и рукой в гипсе. Зато он говорил, что все страны подписались биться с комиссарами, и Англия, и даже Франция, а уж про Германию и говорить нечего.

― Только бы нам, ― говорит, ― до завтрашней ночи продержаться.

Слез Карлсон с крыши, принес мотоциклисту напиться. Напился гонец и побрёл дальше. Но видит Карлсон ― улица полна народу, а никто финнам помогать не хочет. Снуют по улице, думают ― кто о кредитах, а кто об ипотеке, а о красных комиссарах не думают.

Сел тогда Карлсон на крылечко, опустил голову и заплакал.

― Так я говорю, Малыш? ― спросил дядюшка Юлиус, чтобы перевести дух, и оглянулся. Увидел дядюшка Юлиус, что не одни дети слушают его сказку, хоть и бросила Бетан свою игровую приставку, а Боссе отложил журнал с голыми людьми. Увидел, что и родители Малыша стоят в дверях, слушают молча и серьёзно.

…Но поднял голову Карлсон и закричал:

― Эй же вы, жители Вазастана! Вам бы только в ипотеку играть да в кредиты просить? Или нам, шведам, сидеть дожидаться, чтоб красные комиссары пришли и забрали у нас частную собственность, волатильность и ликвидность?

Как услышали такие слова люди, как заорут они на все голоса! Кто в дверь выбегает, кто в окно вылезает, кто через парковку скачет. Лишь один не захотел идти воевать, потому что хотел социализма, но никому ничего он не сказал, а подтянул штаны и помчался вместе со всеми, как будто бы на подмогу.

Бились они от тёмной ночи до светлой зари. Лишь один фальшивый друг Карлсона не бьется, а всё ходит да высматривает, как бы это комиссарам помочь. И видит этот малыш, что лежит у стены имени маршала Маннергейма, что привезли прямиком из Берлина, целая громада ящиков, а спрятаны в тех ящиках чёрные бомбы, белые снаряды да жёлтые патроны. «Эге, ― подумал этот малыш, ― вот это мне и нужно». И сговорился с комиссарами, что взорвёт всю берлинскую маннергеймскую стену, а попросил за это только партбилет и орден Кровавого Сталина.

Выдали ему и то и другое, и стена взорвалась. Ринулись в провал красные комиссары.

― Измена! ― крикнул Карлсон.

― Измена! ― крикнули все его верные друзья, а что толку?

Уже налетела комиссарская сила, скрутила и схватила она Карлсона. Заковали Карлсона в тяжёлые сибирские кандалы, посадили Карлсона в ГУЛАГ. И помчались спрашивать Кровавого Сталина: что же с пленным Карлсоном теперь делать?

Долго думал Кровавый Сталин, а потом придумал и сказал:

― Мы погубим Карлсона. Но пусть он сначала расскажет нам всю их Гражданскую Тайну. Вы идите, мои верные комиссары, и спросите у него:

― Отчего, Карлсон, бились с Буржуинским Гражданским Обществом и утописты, и коммунисты, и французы, и немцы, и русские, и (прости нас, Маркс), даже евреи, бились-бились, да только сами разбились?

― Отчего, Карлсон, и все тюрьмы у нас полны, и весь ГУЛАГ забит, и все милиционеры на углах, и все чекисты на ногах, а нет нам, коммунистам, покоя ни в светлый день, ни в тёмную ночь?

― Отчего, Карлсон, в моей стране, где так вольно все дышат и много всякого добра, люди норовят стать маленькими хозяйчиками? Почему, что весной, что осенью, подпольные ткачи-цеховики ткут неучтённую ткань, а подпольные портные-цеховики шьют модные костюмы? Отчего самые лучшие буфетчицы разбавляют пиво и строят дачи, а самые общительные рабочие не хотят жить в общежитиях, а хотят ― в собственных квартирах? Нет ли у Гражданского общества какого гражданского секрета?

― Нет ли у наших цеховиков чужой помощи?

― Нет ли, Карлсон, тайного хода из нашей страны во все другие страны, по которому, как кто захочет, выбегает прочь, а обратно приносит линючие буржуинские штаны и коричневую иностранную газировку?

Ушли комиссары, да скоро назад вернулись:

― Нет, Кровавый Сталин, не открыл нам Карлсон Гражданской Тайны. Рассмеялся он нам в лицо да зажжужал оскорбительно.

Нахмурился тогда Кровавый Сталин и говорит:

― Сделайте же, мои верные комиссары, этому скрытному Карлсону самую страшную Муку, какая только есть на свете, и выпытайте от него Гражданскую Тайну, потому что не будет нам ни житья, ни покоя без этой важной Тайны.

Ушли комиссары, а вернулись не скоро.

― Нет, ― говорят они, ― дорогой наш вождь и учитель Кровавый Сталин. Бледный стоял, но гордый, и не сказал он нам Гражданской Тайны, потому что такое уж у него твёрдое слово. А когда мы уходили, то опустился он на пол, приложил ухо к тяжёлому камню холодного пола, и, поверишь ли, о Кровавый Сталин, улыбнулся он так, что вздрогнули мы, комиссары, и страшно нам стало, что не услышал ли он, как шагает по тайным ходам наша неминучая погибель?..

Тут дядюшка Юлиус оборвал рассказ, потому что папа Малыша принёс вискаря.

― Досказывай, ― повелительно произнес Малыш, сердито заглядывая дядюшке в лицо.

― Досказывай, ― убедительно произнёс раскрасневшийся Боссе. ― Недолго уж.

― Хорошо, дети, я доскажу.

― Что это за ужасные буржуинские страны? ― воскликнул тогда удивленный Кровавый Сталин. ― Что же это такие за непонятные страны, в которых даже Карлсон имеет частную собственность и знает Гражданскую Тайну?..

― …И сгинул Карлсон в недрах ГУЛАГа… ― произнёс дядюшка Юлиус.

При этих неожиданных словах лицо у Боссе сделалось вдруг печальным, растерянным, и он уже не глядел в журнал с голыми людьми. Синеглазая Бетан нахмурилась, а веснушчатое лицо Малыша стало злым, как будто его только что обманули или обидели.

― Но… видели ли вы, дети, бурю? ― громко спросил дядюшка Юлиус, оглядывая приумолкших ребят. ― Вот так же, как громы, зашелестели долговые расписки. Так же, как молния, засверкали платёжные терминалы. Так же, как ветры, ворвались в покои Кровавого Сталина брокеры и менеджеры, и так же, как тучи, сгустились обязательства по международным долгам. А видели ли вы проливные грозы в сухое и знойное лето? Вот так же, как ручьи, сбегая с пыльных гор, сливались в бурливые, пенистые потоки, так же, безо всякой интервенции, забурлила в стране Кровавого Сталина предпринимательская деятельность. И кончилось его время.

А Карлсона так и не нашли. Одно только радует, ― он обещал вернуться. А пока оказали ему высшую честь: изобразили его на деньгах.

Получают люди жалование ― привет Карлсону!

Берут люди кредит в банке ― привет Карлсону!

Расплачиваются по долгам ― привет Карлсону!

А продают скауты своё дурацкое печенье на улице ― салют Карлсону!

― Вот вам, ребята, и вся сказка, ― и дядюшка отёр слезу, катившуюся по щеке.

Впрочем, все остальные уже давно плакали.

2022

Ему двадцать лет

Он любил эту закрытую частную школу больше чем дом. В доме всё было неладно после того, как родители погибли. И тогда школа заменила ему родителей.

Сначала ему говорили, что они погибли в автокатастрофе. Он придумал картину происшествия сам, исходя из звука самого слова. Слово «автокатастрофа» было длинное, оно шелестело и распадалось медленно, каталось на языке точь-в-точь как «Вольво» отца ― там на северной дороге, когда отец попал в туман.