— Здесь налево! — Я выполнил его просьбу. Теперь у меня не было сомнений — действия моего тестя серьезны. Мне, отчего-то тут же припомнились слова отца: «Филипп Григорьевич давно рвется уехать и разобраться. Для многих там, на родине твой тесть еще не вернулся с войны. А пора бы уже и поставить точку. Что есть, то есть». Давнишний коленкоровый чемоданчик с бельишком и медалями был прихвачен Филиппом Григорьевичем не зря.

Я не знаю, возможно, то, что мне пришлось поучаствовать — отвезти отца Светланы Филипповны на вокзал, возымело действие, и после апатии у моей жены появилась непонятная мне злость: она вдруг вспомнила, что мы в разводе. Еще одной из причин явилось одно мероприятие — встреча Нового года у Крутовых — Михаила и Татьяны, где я перед Светланой Филипповной предстал не в лучшем виде — это из-за того, что на том вечере присутствовала Валентина. Она фигурировала — была одним из героев, вернее героинь в «романе о разводе», пусть и фиктивном, но на мою жену воздействовала, что та красная тряпка.

На том вечере Валентина взяла меня в оборот. Она была зла на своего мужа Виктора Преснова. Едва поздоровавшись, Валентина тут же с порога мне и Михаилу сообщила: «Ваш дружок валяется пьяный в стельку. Ему ни старый год не был нужен, ни Новый год, вот так!»

Что я мог после припомнить — ее приставания были вульгарны. Я чувствовал себя неловко. Однако отчего-то не пресек ее действия и тем самым обидел супругу.

Плюс Анатолий Никитич приложил руку. Я думаю, что он Светлане Филипповне очень часто напоминал о разводе, говорил, что она должна вести себя несколько свободнее, а не быть привязанной к дому.

Это все возымело действие. Светлана Филипповна была женщиной деятельной, в душе лидер, а лидер должен находиться впереди — на баррикадах. Я не сумел ее «завести». Валентина «завела». Зорова снова рвалась в бой. Правда, меня рядом не было. Она одна несла стяг победы, одна. Злость, вызванная ревностью, заставила Светлану Филипповну изменить свою жизнь. Ей трудно было заниматься домашним хозяйством. Оно ее тяготило. Я сто раз считаю, что если бы моя супруга и изменила мне, когда-либо, то только из-за бездействия, апатии, на грани жизни и смерти. Бездействие для нее было этой самой смертью.

Новый год был прекрасен. Он был показателем жизни наших друзей: Михаила и Татьяны. Доходы Михаила Крутова позволили им сделать в квартире прекрасный ремонт, поменять наш советский телевизор на импортный, купить видеомагнитофон, музыкальный центр и даже начинавший заполнять интерьер помещений зажиточных людей — компьютер. На кухне мы порадовались новым приспособлениям — механизмам, необходимым в быту, как объяснила Татьяна — миксеру, соковыжималке, пластиковому чайнику и электрической мясорубке.

Стол был прекрасно сервирован. Все было, начиная от сырокопченой колбасы, сыра Пармезана, дорогой рыбы, оканчивая маслинами — двух видов с косточками и без. Я даже заметил маленькие бутербродики с икрой. В то время это был уже неповторимый шик.

Наши друзья сумели тронуть души незрелых гостей — голодных, давно уже истаскивавших по нормальной еде. Многие уже не один год питались в основном различного вида кашами. А тут такое благополучие. После того, когда желудки были приятно нагружены не только отменной едой, но и прекрасными винами Михаил запустил музыкальный центр. Он все сделал, чтобы продемонстрировать нам его возможности. Вот тогда Валентина и ухватила меня. Она до конца вечера не отпускала. Мне было неудобно танцевать только с ней. Первоначально она должна была дать мне возможность, хотя бы для приличия потанцевать с супругой. Подруга меня моей жене не отдала.

На следующий день я пытался до мельчайших подробностей буквально поминутно воссоздать в памяти тот вечер. Но сделать это мне не удалось, я же не видеокамера в паре с телевизором. Возбужденность от близости Валентины «запортила мне пленку» — «на корочке» в пикантных местах — одни пробелы. Однако, что бы там ни было я и Светлана вышли из гостей вместе. Спали отдельно.

— Ты, пьян! — сказала мне жена. — Тебя ждет диван. — Я возражать не стал, хотя нужно было. Мне бы настоять. Я не настоял и тем самым еще сильнее отдалился от нее. Отчуждение началось именно в тот момент, когда я, вытащив из гардероба пастельные принадлежности, осторожно, хотя сына не было дома — он находился у бабушки и дедушки — отправился на диван.

Жизнь наша дала трещину — изменилась. Светлана Филипповна теперь не нежилась на постели. Она снова, как и раньше еще затемно поднималась с постели и торопилась на работу. Я знал, работы у нее нет. И она это знала. Но Зорова как ей не было трудно — держала дисциплину. Она все делала, чтобы найти эту самую работу. И нашла. Я это понял тут же, когда однажды увидел ее обшаривавшей книжные полки. Она искала книги — учебники для обучения итальянскому языку. Скрыть ей от меня ничего не удалось. Я, не дожидаясь, когда она спуститься вниз по лестнице тут же спросил:

— Зачем тебе дался этот итальянский?

— Надо! — ответила Светлана Филипповна. — Анатолий Никитич заключил соглашение с итальянцами. Я думаю, что через месяц, другой меня ждет командировка в Италию.

После поездки в Италию Светлана Филипповна предстала передо мной, и я не узнал ее. Передо мной была чужая женщина. У меня не было желания жить с нею вместе. Она стала другой. Другой ее сделала эта самая Италия. Она о ней только и говорила. Там все было лучше. Олег Анатольевич не раз бывавший за границей сказал мне, что сейчас для нас «заграница» — это уровень и спокойствие той бывшей нашей развалившейся страны. У нее ностальгия о прошлом. Это должно пройти, пройдет. Я успокоился. Но зря, ностальгия не прошла.

Однажды я не выдержал и сказал Светлане Филипповне:

— Ты отца — Филиппа Григорьевича обидела, а теперь хочешь и меня выставить за двери — все делаешь, чтобы я уехал. Я уеду! — и принялся собирать вещи.

— Максим, — обратился я к сыну. Он тогда уже был можно сказать достаточно взрослым — заканчивал среднюю школу и мог ответить сам за себя. — Ты, как со мной или же хочешь остаться с мамой? — Максим не долго думал, решил с матерью ему будет лучше. Он паренек был практичный. Светлана Филипповна привезла ему из-за границы много подарков. Я думаю, что эти самые подарки его и прельстили. А еще я был к нему очень требовательным, часто контролировал, а Максим желал свободы. Получить ее он мог, находясь с матерью. Она часто и подолгу отсутствовала — дома не бывала.

— Да, я с мамой! — ответил мне Максим и опустил вниз глаза.

— Ну, хорошо! — жестко подтвердил я его выбор и, собрав вещи, переехал к родителям.

Николай Валентович и Любовь Ивановна недоумевали. Но не выгнали меня, приняли. А что они могли сделать. Я их сын. К тому же я был прописан ни где-нибудь там, в микрорайоне, а здесь в доме дорогом мне с детства. Этот дом, если я и Светлана продолжали бы жить вместе, помог бы нам. Я только его и чувствовал своим, разрывался: микрорайон — старый город. Сейчас мне было хорошо. Здесь на меня с каждым прожитым днем снисходило умиротворение, хотя я и был разочарован. Зеленые глаза Светланы уже не горели желанным огнем. Она была не моя.

— Не переживай Андрей! — успокоил меня отец. — Все еще образумиться. Побудь один и реши для себя, что тебе нужно.

Не знаю, каким образом стало известно Валентине о моем переезде к родителям, возможно, Светлана при случайной встрече с нею, не желая того сообщила Пресновой, а та нашла возможность навестить меня в колледже и, разыскав после окончания занятий, посочувствовала:

— Андрей Николаевич, — сказала она очень уж официально, — в жизни не всегда все гладко. Я ведь тоже одна. Да, одна! — повторила Валентина и часто-часто задышала. — Мой…, — она хотела сказать муж, но не сказала, — твой друг спился. Я его выгнала. — Она помолчала немного, а затем, уходя, сказала:

— Одиноко мне. Очень одиноко. Зашел бы вечером как-нибудь, а? — Я ничего не ответил. И не мог, я весь дрожал. Меня тянуло к Валентине. После ее ухода я позвонил матери, сообщил, что поеду, съезжу, повидаю Максима и Светлану. — Тебя, что, не ждать? — услышал я голос Любовь Ивановны и ответил: «Не ждите». — Вечером я забрался в свой старенький «Жигуленок» и поехал в микрорайон. Я должен был увидеть Светлану. Она должна была меня вывести из состояния прострации — спасти.