Листала я тогда папину тетрадочку и говорила снисходительно:

– Тю! Да я это и без тебя знаю. Вот именно этим я в санатории и занимаюсь.

Откуда у меня болезнь позвоночника? Думаю, это дело наследственное. Бабушка Таисия, сколько ее помню, лежала на диване. Что-то поделает, раз – и легла. Читала лежа, с нами разговаривала лежа. При этом она не была лежебокой, и нас это никак не удивляло. Мы просто понимали, так ей удобнее. По-другому нельзя.

Диагноз кифосколиоз мне поставили года в три. И вот сколько я себя помню, меня все время водили на какие-то лечебные физкультуры, на массажи, в бассейны. Я никак в это не вникала. Надо и надо. Хожу и хожу. Дома, понятное дело, занималась спустя рукава. Поэтому нашей маме, ко всем ее бесконечным обязанностям, еще и приходилось бегать со мной по всяким физкультурным диспансерам.

Когда подросла, лет в десять, родители рискнули отправить меня в первый раз в санаторий. Страху было жуть сколько. Надолго, одна, и лечиться, и учиться.

Я там не только выжила, но и окрепла. Конечно, они за меня боялись, шутка ли, на целую учебную четверть. Но врачи подчеркивали. Болезнь не отходит, надо обязательно ездить в санаторий. Про этот санаторий тоже песня не короткая и очень особенная, и тоже тянет на роман, который будет интересно читать подросткам и их родителям. Я туда ездила часто, много чего повидала и испытала. И первую любовь, и первое разочарование, и жизнь самостоятельную. Но здесь и сегодня говорим про спорт.

Наш день в санатории начинался со специальной зарядки. Сорок минут мы посвящали именно той самой йоге. Никто не говорил нам, что мы зависаем в асанах, но делали мы именно их. Медленно, вникая в растяжение своего позвоночника.

Санаторий мой носил имя Герцена и был достаточно элитным. Бассейн, несколько физкультурных залов, специальные помещения для физиотерапии и так далее. Находился он в невероятно живописном районе Подмосковья. Лес, речка, поля и луга. Настоящая русская природа, живительный воздух.

Когда я выросла и начала ездить по миру, я поняла, что таких санаториев, как в бывшем Советском Союзе, не существует нигде. А уж детских санаториев и подавно. Это ж какая ответственность! Собрать под свое крыло разновозрастных детей, лечить их, учить, кормить и еще следить, чтобы никто не убился и вернулся домой живым и здоровым.

Физкультурный зал был оснащен по последнему слову техники, в нем присутствовали разнообразные новомодные тренажеры, что-то там самостоятельно двигалось, прикрепляясь к шведской стенке, ездило, переставлялось. Причем тренажеров этих было много, на всех занимающихся бы хватило. Но почему-то мы ими не пользовались. Расстилали самые обычные коврики, именно те, которые мы сегодня используем для занятий йогой, начинали занятие с глубокого дыхания, и дальше шел тот самый комплекс. Заканчивали тоже, кстати, расслаблением.

Никто нам тогда не говорил про шавасану. И знали ли про это наши физкультурные педагоги? Наверняка. Но нам голову не забивали. А может, и правильно. Попробуй-ка впихнуть в нас какую-нибудь лишнюю и, на наш детский взгляд, бесполезную информацию! У нас своих забот хватало.

Все упражнения мы выполняли, не вдумываясь в их смысл. Понятное дело, так не должно быть. Йога – это в первую очередь твои мысли. И их нужно направлять. Мы ничего не направляли, просто выполняли что говорят. Для нас это было естественно, дети же. Нельзя от детей требовать невозможного. Эффективность, естественно, снижалась, но мы занимались, не филоня, в полную силу. Может быть, не вникая особенно в процесс, но стараясь. Почему? Нами двигал страх.

Мы все знали про свою болезнь и хорошо понимали последствия. Меня еще в детстве напугала мой доктор: «Может вырасти горб». И правильно сделала, что напугала. Именно эта мысль не давала мне расслабляться и все мое детство хоть немного, но что-то делать. Неправильно было «немного». Занималась бы больше, результат был бы гораздо лучше. А так, вернувшись из санатория домой, расслаблялась и начинала заниматься спустя рукава.

Воду теплую еще в кровати пила с детства. Мама приносила стакан и будила меня. Я должна была выпить воду и сделать зарядку, лежа в кровати. Я воду выпивала и с чувством выполненного долга переворачивалась на другой бок, чтобы крепко уснуть еще на двадцать минут. Потом бодро вскакивала и бежала умываться. Сдала меня сестра, мол, вы думаете, она зарядку делает? Да она дрыхнет! После этого мама какое-то время сидела рядом и следила за выполнением моего комплекса.

Пара значительно старше меня чинно наматывает круги на велосипедах. Встречаю их практически ежедневно. И угораздило же его, поздоровавшись со мной, расплыться в улыбке. Его жена этот взгляд поймала, посмотрела на меня практически с ненавистью и закрутила педалями гораздо быстрее. Но она успела меня с высоты своего агрегата оценить, и мои шорты, и бейсболку в цвет, и сумочку спортивную наперевес. Сама она была в том, в чем, видимо, полы моет. Хотя, скорее всего, она полы не моет. Но если бы мыла, то вполне могла бы надеть именно эти треники еще советских времен, закатанные до колена, когда-то синего цвета, а сегодня белесо-сивого.

Я все равно ей радостно улыбнулась и громко поздоровалась.

В следующие наши свидания я уже старалась не ловить взгляд мужа, а только ее, и здороваться обязательно с ней, отмечая про себя, что ужасные треники были заменены на красивые белые бриджи, панамку «Прощай молодость» сменила белая бейсболка, между прочим, точь-в-точь как моя, и футболки стали яркими и каждый день разными.

А еще дама начала мне мило улыбаться и здороваться в ответ. Как приятно. Ведь это совсем не сложно, улыбнуться человеку, сказать что-то хорошее, подбодрить. Как-то застала их сидящими на лавочке. Велосипеды стояли рядом, они смотрели в разные стороны, но спинами опирались друг на друга. И столько в этой позе было тепла и настоящей семьи. Необязательно держаться за руки, не обязательно говорить друг другу слова любви, значительно важнее чувствовать спину, защиту друг друга, уверенность, что есть на кого опереться.

Недавно брала интервью у очень достойного и грамотного человека. Честно говоря, пришла к нему поговорить о голосе. Знаю, что он увлекается оперным пением, собирает диски великих, обожает Марию Каллас, вот об этом и хотела пообщаться. И вдруг он мне достаточно твердо объявил, что у него есть тема, которая для него очень важна, и уж если и делать интервью, то говорить нужно действительно о важном, а не о том, петь или не петь.

– Жить – не жить! Вот о чем надо говорить. И как жить! И почему мы живем так, а не иначе.

Я скромно промолчала, мой собеседник для меня практически гуру. Да пусть говорит, о чем он хочет! Есть у меня такая особенность. Я стараюсь не спорить. Что толку? А потом пытаюсь найти важное зерно: зачем мне это было нужно? Вы знаете, всегда нахожу. Или практически всегда.

Ну я же не знала, о чем мой герой собирался мне рассказать?! С голосом я, стало быть, в пролете, но вдруг будет что-то еще интереснее?

И я не ошиблась. Мы говорили о программах, заложенных в человеке. Даже не совсем так. Ничего в нас особенно не заложено. Но есть кто-то, кто за нами наблюдает. И дальше нас направляет. Вот достиг подросток четырнадцати лет. Ага, что-то у него получается, не разгильдяй, а давай-ка направим его в сторону изучения, допустим, биологии, или, например, пусть идет на актера. Посадим этого гражданина в троллейбус, пусть себе едет, а в это время настойчиво по радио пустим какую-нибудь рекламу про театральное училище. И начинает человек двигаться по этой программе.