— Не хо-о-очешь?.. — Вулфрик почувствовал себя спущенным воздушным шариком. Он-то, старался, договаривался, пытаясь спасти земли Владения от рейдеров с пустошей, а родимое чадушко так обламывает. — А чего ты хочешь, родной?
— Я хочу, чтобы все было по любви, папá.
— Какая любовь, сын? — возмущенно рявкнул Вулфрик. — Женишься, сунешь в супругу свой корень жизни пару раз, обрюхатишь, наследника родишь, а потом любись с кем хочешь! Хоть с чешуйчатыми, хоть с пернатыми! Ты что, не понимаешь, что сейчас важно? Я ж политику веду!
— А с мамой у тебя так же было, да?
— С мамой… С мамой! — Вулфрик взъярился. Замахнулся. — Ах ты!..
Персифаль отступил на полшага, но продолжал смотреть на отца каким-то странным необычайно внимательным взглядом, не делая попытки защититься.
— Ты… — повторил Вулфрик чуть тише.
И снова замахнулся. Опустил руку.
Он моментально погрузнел, растерял бодрость и легкость, неуверенным шагом вышел в коридор, не забыв при этом тихонько прикрыть за собой дверь. Вулфрик прислонился лбом к холодной стене, с вялым бессилием, без замаха, ударил по ней кулаком и с усталой горечью прошептал:
— Как же он похож на тебя…
Он застыл так минут на пять, возможно, простоял бы и больше, но на лестнице послушались громкие шаги и голоса, взволнованные голоса:
— Боярин! Боярин!
— Что такое? — чтобы вернуть себе былую мощь и уверенность Вулфрику не потребовалось и мгновения. — Что у вас⁉
— На Вэбэ напали! — в коридор влетел лейтенант Брэдон и захлопал глазами, привыкая к полумраку.
— Остойнос? — взревел Вулфрик, чувствуя, что его планы и надежды рушатся. — Он пришел раньше? Гир что, захотел забрать мой город сам?
— Нет, боярин, — без особой уверенности проговорил Брэдон. — На город напал ящер…
— Ящер? — недоуменно переспросил Вулфрик. — Завр? И как долго прожил этот мул в чешуе? Минуту? Две?
— Это был не завр, боярин, — облизнул пересохшие губы лейтенант и развел руки в стороны. — Это была виверна. Калхун говорит, что это была очень большая виверна. Даже очень-очень большая.
Лейтенант подумал еще немного и, упершись ладонями в стены, без особой уверенности добавил: — такая… большая-пребольшая. Вот.
— Это тебе Калхун наплел? — Вулфрик дождался ответного судорожного кивка и, пробормотав что-то вроде «а он вроде не пьет», поинтересовался: — И что сделала эта тварюга?
— Она… — неуверенно, с самым несчастным видом сообщил Брэдон, — того… сломала ворота и захватила город. Выжившие рейдеры из Вэбэ сбежали.
— Сбежали, говоришь? — Вулфрику показалось, что мир сходит с ума. Он, конечно, никогда раньше не видел больших-пребольших виверн, но маленькие отличались особой мстительной злобностью и никогда не выпускали добычу из зубастой пасти. От таких — не сбежишь.
— Готовьте мою броню, — наконец решился он, — снимайте с вышек пулеметы, отзывайте дозорных. Мы все идем на Вэбэ!
Слова сопровождались пси-приказом, разнесшимся по Имению. Зачем говорить и объяснять словами, если мысль гораздо быстрее и доходчивее?
— Я тоже иду! — в коридор шагнул Персифаль. Яркий свет мастерской и сумрак коридора на мгновение превратили его в темную, почти черную безликую фигуру.
— Я тоже иду… — повторил юноша, отбрасывая кисть.
Вулфрик задумчиво посмотрел на него и нехотя согласился:
— Хорошо, ты тоже. Собирайся.
Боярин Вулфрик Фор-Эквусьес направился к лестнице, а его сын Персифаль Фор-Эквусьес остался в коридоре. Он смотрел в спину своему отцу, а губы его беззвучно шевелились, словно невысказанные слова жгли его изнутри. Но невысказанные слова всегда остаются невысказанными словами.
VIII. Imperare sibi maximum imperium est
*Владеть собой — наивысшая власть
После нескромного обеда я решила осмотреться и выбралась наружу. Настроение у меня было превосходное. Я замурлыкала себе под нос любимую песенку Петьки. Если он был под градусом, всегда являлся домой, оглашая окрестности «по улице ходила большая крокодила». Ну а что? Я ж теперь в некотором роде крокодила… красненькая… с крылышками. Только вместо пения опять вышло привычное «Грррр!»
И что же мне делать дальше? Четкого плана не было. Вот я попала! Кстати или некстати припомнились романы Звезданутой. Про попаданок. Значит…
Тут я подпрыгнула на метр и со злости так шибанула по стене ближайшего дома, что она погнулась.
Значит, если я попала в новое тело… я утопла в яме! Растудыть твою на все стороны света! Да вся деревня помирает сейчас от смеха и злопыхательства: «Дуська Крылова в говне окочурилась!» Небось еще и про мой характер каламбурить будут. Вот ежкина кочерга!
Я дала выход своей ярости на большом здании, мимо которого шла. Типа мавзолея Ленина, только побольше и опять же из металла. Зафигачила на крышу вырванные двери и парочку местных драндулетов, которые напоминали плод грешной любви трактора и скутера.
Когда чуток остыла, снова задумалась о завтрашнем дне. Ну вот, предположим, я покушала. А дальше что? Надо где-то заночевать. И где ж мне, бедненькой, обитать: в лесу отшельницей или среди местного люда?
В пользу городка говорила едальня с кладовыми. Не Турция пять звезд, но куда лучше, чем свекруха — земля ей пухом — готовила. Против — не слишком приветливое население. Да и само местечко… Честно говоря, дрянь-городишко. Дома все похожи на металлические коробки с узкими оконцами с решетками и ставнями. Улицы не шибко просторные, то есть я пройти, несомненно, могу, а вот крыльями уже нормально не помашешь. Только если на главной площади. Вонь везде стояла несусветная: вдоль домов шли глубокие канавы с нечистотами, видимо, они все дружно впадали в тот пахучий ров за городской стеной. Фу, у нас даже на скотном дворе у кучи навоза дышать было легче.
Ладненько, стала размышлять я дальше. А если окопаться в лесу… Хотя что мне там делать? Грибы собирать? Это, чтоб наесться хоть наполовину, я их целыми сутками искать должна, а еще ж сварить как-то надо. Не сырыми же их лопать! Или стоит попробовать разгрести вход в те пещеры, откуда я вылезла? Да нахрен надо. Там лишь скелеты да крысы… Назад все равно пути нет, если верить книжкам.
Я зевнула. Потом еще разок. Сытое брюха нагло требовало послеобеденного сна. Сопротивляться дреме не было сил. Я залезла в мавзолей, вышвырнула лишнюю мебель, свернулась клубочком и засопела, прикрывшись хвостиком, как одеялом. Засыпая, успела заметить, как мои горошинки мигнули фиолетовым, и надо мной появился прозрачный розовый купол. Ну прямо балдахин над принцессой.
Разбудил меня жуткий грохот и тарахтенье. Я еще подумала, что к соседке Любке Васька на рабочем тракторе пришкандебал. Даже на десятке тракторов. Открыла глаза, увидела развороченную залу и спросонья сиганула вон оттуда, испугавшись непривычной обстановки.
Шум становился все более невыносимым. Я недовольно тряхнула головой. Какая-то хрень творилась за стенами городка, но мне видно не было. Ступенчатая конструкция мавзолея навела на мысль, что я могу осмотреться оттуда. Ну я и полезла, что твой Кинг Конг на Эмпайр стэйт билдинг. Режиссер сдох бы от восторга. Я пыхтела, железо гремело и прогибалось, какие-то части малодушно отваливались. От железа, не от меня. Признаюсь, было сложно, хотя я ощущала себя гораздо более сильной и крепкой, чем прежняя Дуся, но вот с ловкостью пока наблюдались некоторые сложности. Точнее так: я знала, как надо действовать. Как будто кто-то, пока я спала, прочел мне инструкцию по применению нового тела. Но вот сноровки еще не хватало.
Когда я влезла на крышу и огляделась, увидела хренову кучу изделий местного автопрома: какие-то жуткие броневики, танкоподобные вездеходы и гигантские многоместные мотоциклы. «Мамочки!» — взвизгнула я. А из пасти снова вырвалось «Гррр!» Никакого разнообразия!
Я не зря пятнадцать лет на фермах оттрубила, главного пастуха узнала с первого взгляда. На сверкающем, как медный таз, мотике восседал некто… нечто… Этакий посол Кош из Вавилона пять. Только шлем пообъемнее. Наверное, башка большая. Но не слишком умная, коли сюда приперся.