Шторм стал затихать только на седьмые сутки. От их льдины остался лишь обломок. Прежде на ней мог разместиться целый город — с улицами, площадями, с аэродромом. А сейчас и одному самолету негде приледниться. И даже этот обломок стал ненадежен — на нем появились новые трещины.
Когда Женя смог определиться, они не поверили полученным результатам. За шесть суток шторма их промчало к югу на сто двадцать миль.
Как в первый день прилета, Эрнст, примостившись среди навала аппаратуры в своей заледенелой палатке, отстукивал радиоключом: Я upol, я upol. Связавшись с «Мурманцем», передал в Москву;
«В результате шестидневного шторма в 8 часов утра первого февраля в районе станции поле разорвало трещинами от полуметра до пяти. Находимся на обломке поля длиною 300, шириною 200 метров. Отрезаны две базы, также технический склад с второстепенным имуществом. Из затопленного хозяйственного склада все ценное спасено. Наметилась трещина под жилой палаткой. Будем переселяться в снежный дом. Координаты сообщу дополнительно сегодня; в случае обрыва связи просим не беспокоиться».
ОТСТУПАТЬ НЕКУДА
Насколько хватало глаз все было иссечено беспорядочной сеткой черных трещин. Опасность теперь не надо ждать издалека. Она рядом, под ногами. Еще один шторм…
Льды все еще, словно по инерции, продолжали перемещаться. Вчерашний ураган стряхнул с них ледяные завалы, лишь отдельные торосы чудом усидели на своих местах.
Было как-то удивительно тихо. Невольно вспоминались слова одного из спутников Пири, эскимоса Атэ: «Должно быть, когда мы ходили к полюсу, дьявол спал или разругался со своей женой — иначе мы никогда бы не вернулись обратно». Сейчас «дьявол», наверно, тоже заснул. Надолго ли?
Они спешили разобраться в своем имуществе, словно после землетрясения сваленном в одну кучу.
— Все на нарты! — скомандовал Иван Дмитриевич. — Все должно быть на ходу!
Перебрали, заново упаковали теплую одежду, подсчитали уцелевшее продовольствие. Крепко увязали на нартах ящики с научной аппаратурой, с бесценными образцами планктона, грунта.
Только тогда смогли разогнуться и чуть-чуть вздохнуть.
Розовая нежная заря освещала настороженный лагерь, взбаламученный океан.
Неожиданно мимо на небольшом осколке, легко покачиваясь, проплыл их указатель ветра. Словно признав своих, подошел совсем близко, но тут же его снова понесло куда-то в сторону.
Петр Петрович взобрался на торос и среди движущихся льдов вдруг увидел чернеющую вдали их базу. Там уплывали основные запасы продовольствия, горючего.
А сколько еще им придется блуждать на своем ледяном обломке? Смогут ли пароходы пробиться к ним сквозь тяжелые льды? Еще только начало февраля. Впереди лютые гренландские морозы, штормы!
Соскользнув с тороса, Петр Петрович побежал к базе. С ним побежал и Женя.
Надо было не упустить момент, когда льдины сближались. Упустишь — и они быстро расходятся.
Они отталкивались от покореженного, скользкого края, перелетали на новую льдину, карабкались на обломки торосов, бежали дальше, высматривая место поудобнее, выжидая подходящий момент. Это было похоже на цирковой номер. Какая-то необыкновенная пружинящая сила несла их. Они забыли, что их может унести от лагеря. Они видели только базу.
Как хорошо, что возле нее они всегда держали нарту! Погрузили бидоны с продовольствием, теплую одежду, мешок с керосином — и скорее в обратный путь. Океан ведь не шутит! Груз тяжелый, но все равно бегом! Нарта и помогает. С разгона она перекидывается через трещину и какой-то момент служит мостом.
А горизонт уже сгладил туман. Лишь бы он не сгустился и не скрыл их лагерь. До чего же он сейчас мал! Две палатки, ветряк, антенна да сбившиеся в кучу нарты.
Дружище Веселый их уже встречает. Нетерпеливо повизгивая, бежит по краю льдины. Наконец набрался храбрости, перемахнул через трещину и пустился навстречу. Ну что ж, давай помогай!
Но помогать бежали уже и Иван Дмитриевич с Эрнстом. Вместе преодолели последнюю трещину. Дома! На своем крошечном, но еще верном осколке!
Крепко пришвартовали спасенное. Мешок с керосином! Это горячая еда, это тепло, это жизнь!
Заря угасала. Кончалось и затишье. Тоскливо завыл Веселый — их самый точный барометр.
Гренландское море — гнездо ветров. Здесь вечно кочуют рядом и ведут жестокую борьбу холод вековых ледников и тепло Гольфстрима. Сейчас побеждал нестерпимо жгучий — ледниковый. Он навалился вместе с темнотой, завыл жутко, безжалостно. Натянулись, забились, взывая о помощи, палатки. Грозно заговорили льды.
Пронзительный треск раскатился вдруг по всей льдине, и черные полосы трещин неудержно побежали по ней. Без того уже небольшой их обломок раскалывался на куски,
— Нарты! Спасать нарты! — закричал Иван Дмитриевич и прыгнул через уже расходившуюся трещину.
Ветер унес его слова, но все и так было понятно. Вчетвером подхватили многопудовый груз и почти по воздуху перебросили на свою сторону. Откуда столько сил взялось!
Вторую нарту тянули уже по перекинутым наспех дощатым мосткам. Трещал лед, трещали, гнулись мостки. Под ними недобро плескалась вода.
Опять прыгали на уходящие обломки. Метались пучки света нагрудных фонарей, выхватывая из темноты куски шаткого льда, провалы разводий, осиротевшие вещи. Перетаскивали все, что могли успеть. Складывали возле незаменимого друга — ветряка, в центре их совсем уже маленького, беспокойно раскачивающегося осколка.
То, что не смогли спасти, — прыгающий на привязи клипербот, палатка, в которой они только что сидели, — уплыло в темноту.
Спасенное увязывали, укрывали. Обледенелый брезент выскальзывал из онемевших рук, свирепо бил краем. Ветер выхватил из-под него бидон с продовольствием и погнал к полынье. Эрнст метнулся к нему, успел схватить, но, не удержавшись, сам покатился. Только у края льдины сумел ухватиться за спасительную ледышку. Подлетевший Папанин так рванул за малицу, что крепкая оленья шкура затрещала.
— Близко к краю не подходить, — объявил он после этого всем. — Если кто утонет, считайте, что пропали двое. Мне уже не к чему будет возвращаться.
Быстро нашел в темноте нужный тюк — полярная ночь приучила работать на ощупь. Достал связку черных флажков и тут же стал расставлять по краям льдины. Забились, зашелестели кусочки материи, отгораживая пропасть.
— Теперь у нас один девиз: смотри да смотри!
Метеосводку передали, несмотря ни на что, в срок. Как всегда, она скупая: температура минус двадцать, штормовой ветер. А как он ворочает, ломает льды? А каково людям?..
Тут же передали единственную в этот день телеграмму:
«В районе станции продолжает разламывать обломки полей протяжением не более 70 метров. Трещины 1–5 метров, разводья до 50. Льдины взаимно перемещаются. До горизонта лед 9 баллов, в пределах видимости посадка самолета невозможна. Живем в шелковой палатке на льдине 50 на 30 метров. Вторую мачту антенны ставим на время связи на другую льдину. С нами трехмесячный запас, аппаратура, результаты. Привет от всех».
Вечером пришла телеграмма из Москвы от Отто Юльевича Шмидта:
«…Правительство утвердило ряд новых мер по оказанию вам большой помощи. «Таймыр» выйдет третьего. «Мурманцу» поручено обязательно пробиться к вам. Срочно готовится «Ермак». Я выхожу на «Ермаке».
Они делают все, что возможно, и даже невозможное. Они все время начеку. Все время меняют «местожительство».
Сейчас готовят факелы. Забравшись от ветра под брезент, прикручивают к лыжным палкам магниевые ракеты. Если опять начнет ломать, надо же хоть что-то видеть — куда, на какой мало-мальски надежный обломок перебираться. «Летучая мышь» тут не помощник.
