— Ну-ну, Пэ-Пэ, потише, — смущенно затормошился Иван Дмитриевич, — я не красная девица и к тому же месяц не умывался!

В СНЕЖНОЙ СУМЯТИЦЕ

«…Пройдя по восточному берегу Гренландии, сверните с одного из северо-восточных мысов на лед и пройдите около двухсот километров — здесь вы найдете нас…»

Предлагая своим читателям хотя бы мысленно разыскать в ледовом океане их маленький лагерь, Кренкель никак не предполагал, что через несколько дней сам, выбиваясь из сил и коченея от леденящего ветра, будет тщательно искать в непроглядной мгле на своей льдине свою палатку.

Опять шло сжатие.

Льдину отчаянно толкало, сотрясало, поворачивало. Сказывалась близость Гренландии, огромное скопление льдов.

Ночью никому не спалось. Лежали и слушали, как скрипит и трещит лед, разламываясь, ухает пушечными залпами.

— Ну, давай заснем, — потихоньку уговаривали друг друга.

Но заснуть так никто и не смог.

Наконец Иван Дмитриевич не выдержал.

— Теодорыч, пойдем посмотрим, что там делается.

Надели малицы, туго подпоясались, чтобы снег не забивало под одежду, и вышли в темноту. Надо было осмотреть льдину до самого края.

Эрнст включил ветряк, чтобы маячная лампочка провожала и встречала их. Но на таком ветру крылья ветряка сразу сложились, и лампочка погасла.

Зажгли нагрудные фонари. Обгоняя их, стремительно неслись куда-то мириады снежинок. Они лишь на миг попадали в луч света и тут же исчезали.

Ветер хлестал сзади. Напирал. Они шли, сопротивляясь ему и крепко ступая, чтобы по своим следам найти обратную дорогу.

До края добрались быстро. Там все двигалось. Словно живые, наползали, с грохотом опрокидывались, подминали друг друга поблескивающие в темноте силуэты льдин. Край их льдины дробился, отваливался огромными глыбами. Из трещин хлестала вода.

Ветер то уносил грохот ломающегося льда, и тогда слышался один лишь его завывающий свист, то вдруг с новой силой бросал на них весь хаос звуков.

Страшное, но уже привычное зрелище! Шло не раз виденное ими торошение. Пока еще вдали от лагеря.

Они пошли дальше, всматриваясь, не покажется ли где предательская трещина. Пока ее не было. Пока.

Повернули назад. Но своих следов так и не увидели. Должно быть, слизала, занесла снегом пурга. Оставался один ориентир — ветер. Раньше он дул им в спину, теперь повернули навстречу ему. Он ударил в лицо, стегнул снегом. Они отворачивались, чтобы немного отдышаться, и опять шли навстречу его ударам.

По времени их палатка должна уже быть. Но ее не было. Везде лишь несущийся со свистом снег.

Неожиданно натолкнулись на большой заснеженный торос. Застывшими руками торопливо ощупали угловатую поверхность, корявые обломы. Показались знакомыми. Тогда палатка должна быть близко.

Опять двинулись, сгибаясь, навстречу неистово бьющему ветру. Палатки все не было. Может, они прошли ее и сейчас уходят неизвестно куда, в этот бесконечный снежный круговорот?

Эрнсту было особенно обидно. Совсем недавно он уже блуждал по своей льдине. И не в черную пургу, а тихим, еще солнечным утром.

После ночного дежурства, прежде чем лечь спать, ему захотелось немного прогуляться. Он встал на лыжи и побежал. Морозец весело подгонял.

Он съезжал с сугробов, огибал торосы, и все время опушенные инеем тростинки антенн виднелись слева. И вдруг они исчезли. Только что были видны — и нет их!

Он взбежал на сугроб. Со всех сторон, до самого горизонта, одни лишь торосы.

Ему стало нестерпимо жутко. Куда же идти? Где лагерь? Неужели он не заметил, как переехал на другую льдину? Неужели белым днем заблудился в дремучем лесу торосов?

Высмотрел холм повыше и, когда взобрался, увидел наконец чуть заметные в снегах родные антенны… справа!

Может, и сейчас лагерь совсем не там, где они его ищут?

Повернули назад. Ни единой вехи! Хоть бы намек на знакомые очертания.

Опять пошли навстречу ветру. Беспощадный, он сквозь меховую одежду пробирал до косточек, леденил все тело, забивал под малицу колючий снег. Спотыкались о ледяные глыбы, о снежные заструги, падали и снова шли.

В непрерывной борьбе со штормовым ветром быстро убывали силы.

Как там Петр Петрович, Женя? Ждут их? Или спят в теплых, пушистых мешках и не подозревают, что тут с ними?

Позже Иван Дмитриевич признавался: от мысли, что они никогда не найдут палатку, ему стало «скучновато».

Неожиданно под ноги попало что-то плоское. Быстро разгребли снег. Доска! Настоящая деревянная доска! Пытаясь перекрыть свист ветра, Иван Дмитриевич закричал:

— Эрнст, в этих широтах уже побывал человек!

Покружив еще немного, натолкнулись на метео-будку.

Вскоре они уже сидели в палатке на оленьих шкурах, и Женя отогревал их горячим чаем.

— Вот что, братки, — устало вздохнув, сказал Иван Дмитриевич, — больше никто не должен отходить от лагеря, когда лампочка на ветряке не горит. Если же кто уйдет и через полчаса не вернется, надо пускать ракеты.

«Ох как нужно быть здесь осторожным! — записал в дневнике Кренкель. — Можно заблудиться и замерзнуть в десяти метрах от дома».

А лебедка Петра Петровича находится теперь у края льдины, вдали от лагеря. (Старая лунка окончательно замерзла, и ее пришлось бросить.) В любую погоду Петр Петрович уходит к своему гидрологическому «хутору» ставить научные станции.

Наутро Иван Дмитриевич собрал все имеющиеся у них веревки, шелковые шнуры, палки, доски и пошел тянуть километровый канат от их палатки до лебедки — «троллейбусную линию», как прозвали они его з шутку. И сколько раз потом в пургу, в черноте ночи он безошибочно приводил их к дому!

К БЕРЕГАМ ГРЕНЛАНДИИ

Последнее время, стоит ли полный штиль или дуют ветры, льдину упрямо гонит на юго-запад, к скалистым берегам Гренландии. Гонит все быстрее. Опасный, далеко выдвинувшийся в море северо-восточный мыс где-то совсем рядом. В темноте иногда даже кажется, что видны его суровые очертания, и в привычном шуме перемещающихся льдов слышится отдаленный грохот ледового прибоя.

Определиться невозможно, и от этого еще тревожнее. Уже несколько дней небо черно, закрыто облаками. Один лишь раз показалась звездочка, но, как ни спешил Женя «схватить» ее теодолитом, не успел — скрылась.

Заторможенные близким берегом, огромные скопления льда совсем затеснились. Льдины давят друг на друга, налезают на их льдину, толкают, крутят ее, обламывают… Треск не смолкает даже в тихую погоду.

«Берег близко, и мы все насторожены, как зайцы, — записал Иван Дмитриевич. — Мы уверены в благополучном исходе нашей экспедиции. Впрочем, если останется хотя бы один из нас, то он сумеет доставить на материк результаты наших трудов.

Об этом я думал, но с товарищами не делился. Подобная беседа в тревожные часы не приносит пользы…»

Бессменный дежурный в ночи Кренкель, самозабвенно паря в своем эфире или читая книгу, непрестанно слушает и льдину — навык старого полярника. Едва уловив непонятный звук, выбегает в темноту проверить. А Веселый опережает его. Как только начинается торошение, пес уже на ногах и недовольно лает. Бедняга уже охрип! Вместе обходят они лагерь, осматривая, сторожа опасность.

До жути пустынна стала их льдина. Весь лагерь под снегом.

Сугробы, сугробы да снежные языки. Веселый даже не замечает, что ходит по крыше палатки. На воле только ветряк да мачты радиоантенн — то одетые в лохматый иней, то снова оголенные. Гудит, скулит на все лады в них ветер. На сотни километров они здесь одни во тьме белых снегов.

Продовольственные базы, нарты с аварийным запасом, клипербот все время откапывают из-под снега. А пурга снова заносит. Они снова откапывают. Это изнурительная и бесконечная работа. Но они знают, как близка сейчас опасность и как все должно быть наготове.