Литмир - Электронная Библиотека

Annotation

Иногда грань, разделяющая науку и квазинауку, необычайно тонка. Историк Лев Моисеевич Серебрянц познал это на собственном опыте.

Чоргорр

Чоргорр

Звёздный час подкрался незаметно

Chorgorr

История с фотографией : за кадром

З вёздный час подкрался незаметно

Когда спросят нас, что мы делаем, мы ответим:

мы вспоминаем. Да, мы память человечества, поэтому

мы в конце концов непременно победим; когда-нибудь

мы вспомним так много, что выроем самую глубокую

могилу в мире.

(Р.Брэдбери)

Чернявый возник на очередной лекции. Удобно устроился на втором ряду и стал наблюдать, как и кем заполняется зал.

Лев Моисеевич Серебрянц считал это своей привилегией. Приходил сильно заранее, вставал за кафедру и встречал будущих слушателей пристальным, горящим взором. Каждого из них считал своим приобретением. А тут вдруг будто обокрали: такое чувство возникло через десять минут наблюдения за типом на втором ряду.

На фоне большинства публики чернявый казался до неприличия красивым. Вернее, вызывающе породистым и элегантным. Умница жена терпеливо вдалбливала Лёвушке понятия хорошего вкуса и стиля. Если верить ей, на втором ряду восседало живое воплощение того и другого. Даром, что очень молодое, лет двадцати на вид. Но у парня, похоже, в крови текло то, что историк, внезапно став публичным человеком, кое-как усваивал под давлением жены. Хотя и физиономией-то чернявый, если приглядеться, не особо вышел. Слишком глубоко посаженные тёмные глаза, слишком хищный вырез ноздрей, слишком тонкие и бледные губы. Вот они по-волчьи изогнулись, когда парень что-то ответил соседу слева. А вот белобрысая девочка, которую очередные слушатели подвинули к чернявому справа, что-то робко пискнула. Он тут же сверкнул ослепительной улыбкой, наклонился к соседке, шепнул что-то на ушко. Та зарделась, спрятала взгляд в раскрытую на коленях тетрадочку...

"Пора!" -- Серебрянц посмотрел на часы, на битком набитый зал. Солидно откашлялся, проверил микрофон и начал вещать. По хорошо заученному уже, почти не заглядывая в конспект, поэтому в полной мере наслаждался вниманием слушателей. Это был его звёздный час. Вчерашний книжный червячок блистал красноречием перед публикой. Конечно, историк предпочёл бы коллег. Но и обыватели, внимающие с раскрытыми ртами, тешили самолюбие.

Только на этот раз взгляд лектора упорно возвращался в одну и ту же точку на втором ряду. Чернявый слушал, весь внимание. Иногда едва заметно кивал, делал пометки в блокноте. Но сохранял на лице скептическую мину, и вопросов в конце лекции задавать не стал.

После лекции Лев Моисеевич некоторое время продолжал купаться в лучах славы. Раздавал автографы, отвечал на вопросы экзальтированных особ, которым жаждали ещё тайн. И ещё! И ещё! Не только тайн -- личного контакта с лектором, да потеснее, это ясно читалось в глазах некоторых. Он говорил жене, что никто, кроме неё, ему не нужен. Чистую правду говорил. И сегодня снова не попался лакомый кусочек, чтоб позариться. Отбившись от поклонниц, потом ещё от парочки существ мужского пола -- с идеями -- утомлённый Серебрянц скрылся за кулисы.

Верный "Москвич" поджидал историка на стоянке: "Надо сменить на что-нибудь попрестижнее. Вот, например..."

-- Лев Моисеевич! -- окликнули его из той самой машины, которую он завистливо разглядывал.

Правая передняя дверь тёмно-синей "Ауди", припаркованной вплотную к потрёпанному "Москвичу", распахнулась, перекрывая историку возможность сесть в свою машину. Водитель -- тот самый чернявый -- похлопал рукой по сиденью:

-- Лев Моисеевич, присядьте, есть разговор.

-- А? -- душа почему-то разом ушла в пятки. Не в силах отказаться или хотя бы задать вопрос, Серебрянц подчинился, с ужасом глядя на молодого мужчину за рулём.

Тот сверкнул веселой и хищной ухмылкой:

-- Ну зачем же так волноваться, Лев Моисеевич? Вам ровным счётом ничего не грозит. Надолго я вас не собираюсь задерживать. Просто не хотел беседовать при толпе.

-- А... Э... -- дар речи не спешил возвращаться к историку, который всегда был трусоват, а сейчас впал в самую настоящую панику.

-- Меня зовут Роман. Я учусь на археолога, но работа с письменными источниками меня всегда тоже привлекала. Хочу выразить восхищение проделанной вами работой, -- речь чернявого лилась, как по писанному, а машина тронулась с места и теперь плавно выруливала со стоянки.

Серебрянц, слегка совладав с ужасом, смотрел сбоку на водителя и тщетно пытался отыскать ему место в знакомой и понятной классификации человеческих типов. Машина, новая и дорогая, так же безупречно подходила Роману, как все его вещи. "Вряд ли взял покататься у богатенького папаши. Либо своя, либо служебная. Не из Конторы ли он? Или из бандюков? Что хуже?"

Пару фраз Романа историк попросту прослушал, включился на:

-- Лев Моисеевич, давайте поставим мысленный эксперимент? Предположим, найденная вами информация и выводы, которые вы сделали, соответствуют действительности.

-- А как же иначе? Конечно, соотвествует! -- возмутился Серебрянц, разом почти забыв о страхе.

Чернявый не стал спорить, только ухмыльнулся. Машина неслась по Ленинградке, ловко перестраиваясь из ряда в ряд.

-- Предположим, найдутся подтверждения вашим теоретическим выкладкам. Вы понимаете, насколько это взрывоопасно? Представляете политические последствия?

-- Я учёный, а не политик. Не моё дело думать об этом.

Снова взгляд вполоборота и сверкание белых зубов:

-- Лев Моисеевич, вы живёте в мире, который сами готовы с энтузиазмом перевернуть вверх тормашками. Вы слышали про комплекс Оппенгеймера?

-- Оппенгеймер... Физик, изобретатель ядерной бомбы?

-- Да, один из. Кто сильнее всех ужаснулся содеянного.

-- Хиросима и Нагасаки -- на совести политиков и вояк! А история -- не такая взрывоопасная наука, как физика!

Радостная улыбка:

-- Да, ничего такого взрывоопасного история пока не накопала. И по первому пункту соглашусь. Я тоже за разделение труда. Пусть учёные изучают, политики принимают политические решения, люди действия действуют. Однако необходима координация усилий. Продолжим наш с вами мысленный эксперимент. Предположим, ваши теоретические выкладки заинтересовали некоторые властные структуры. Те, которые отвечают за безопасность государства и общества.

-- Вы оттуда? -- спросил Серебрянц, обмирая от собственной смелости.

Чернявый весело фыркнул:

-- Не важно. В рамках нашего эксперимента, допустим. Итак, люди там конкретные. Самой красивой и стройной теории им будет мало. Захотят практического подтверждения. Доказательств. Где бы вы их посоветовали добывать? А, Лев Моисеевич?

-- Я работал с подлинными документами в архивах. С дневниками и письмами семнадцатого -- девятнадцатого веков.

-- Бумаги, подлинники -- это здорово. Как историк историка я вас понимаю. Но конкретные люди захотят чего-то более конкретного и современного. Сами понимаете: их интересуют имена, пароли, явки. А ещё процедура определения нелюдей среди прочего населения.

-- Но там же все маги. И поднаторели в обмане...

-- Все? Абсолютно?

-- Н-не знаю, -- сведения, которые Серебрянц собрал по крупицам с обрывков пожелтевших рукописей, складывались в очень красивую картину. Но сейчас, беседуя с чернявым, Лев Моисеевич сполна ощутил, насколько картина неполна. Правы, ох, правы были старшие коллеги, что он слишком рано вытащил её на всеобщее обозрение.

1
{"b":"882370","o":1}