За дверью раздается какой-то шелест. Толя и Слава глядят друг на друга, потом на дверь. Кажется, что даже стук сердца может выдать их. Как назло, громко стрельнул жир. Не мог немного подождать! До чего же бессовестно с его стороны. Предатель! Представляют Володю, приложившего ухо к двери, а потом ставшего на колени. То ухо, то нос он старается протолкать щель между дверью и полом. Глядят, не появится ли частица его тела. Слава – атеист. Он матерится. В душе. А Толя: «Господи! Пронеси!»

– Пацаны! Ну, я же знаю, что вы в комнате, – раздается вкрадчивый голос за дверью.

– Открывать придется, – шепчет Толя. – У него нюх, как у собаки. Всё равно не уйдет.

У Славы грустные глаза. праздника души и желудка опять не получилось. Даже мысль о том, что он делает благое дело, не радует его. Ну, не готов он к роли святого. О картошке на сале вскоре придется забыть. Он не успеет даже насладиться ее ароматом.

Наглый и требовательный стук. Так стучатся служители закона и грабители. Не откроете – выломаем дверь.

– Ну, я же знаю, что вы здесь! – возмущается Вова. – Ну, кончай наглеть! Открывайте!

Открывают двери.

– Решили зажать?

Вова, широко улыбаясь, стоит на пороге. Очки его блестят от предвкушения скорого счастья.

– А запах?

– Причем тут запах? – возмущается Слава. – Ну, немного придремнули. Не услышали.

Слава зевает и старается ногой незаметно отодвинуть пальто. Но Вове нет никакого дела до его ноги. Но Слава делает это неуклюже. Вова заметил и усмехается:

– На полу что ли спали?

Слава наклоняется и, тяжело кряхтя, относит пальто в стенной шкаф. Долго его там пристраивает.

– А при чем тут на полу?

Обижается. Но неохотно как-то. Еще один их секрет перестал быть секретом. Опыт Баяндина расширился.

Взгляд его уже прикован к плитке, где под крышкой томится картошка. На двоих такое это не по-человечески. Он рад. Искренне. От все души.

Слава как-то мгновенно превращается в старичка, уставшего от жизни, бесконечных пятилеток и коллективизации.

Кряхтя, он несет сковородку к столу. Кажется, что он тащит целый мешок в полцентнера весом. Буханке хлеба, рассчитанной на два дня, сейчас придет конец. Опять непредвиденные расходы. В конце концов, мог бы приходить хотя бы со своим хлебом.

Как и положено гостю, Баяндин сидит на центральном почетном месте. Ближе всех к сковородке. Вместе с картошкой он цепляет кусок сала. Выбирает самый большой. Хлеба ему хватает на три куса. Понятия об элементарном этикете у него отсутствуют. Заводит речь про семинар и прочую белиберду. Как он хорошо выступил. Славе и Толе это неинтересно. Они думают о картошке, о сале, о том, как всё это быстро исчезает. Кусочком хлеба Баяндин протирает сковородку до чиста. Прикрывает глаза.

Сгребает крошки со стола и забрасывает в рот. Теперь на столе стерильная чистота. Оглядев стол, он поглаживает пузо и весело произноси, при этом нагло подмигивая:

– Хорошего помаленьку!

Слава плетется с чайником к раковине. Чайник он тоже привез из деревни. В нескольких местах у него отбита эмалировка. Он согнулся. Его можно понять. Такой кайф обломали!

– Будешь чай? – вяло спрашивает у Баяндина, уже решив, что чай будет без сахара.

Много чести! Да и лишиться сахара это уже будет слишком много для одного вечера.

– Пацаны! Девчонки из пятьсот тридцать второй компот замутили. Я был на кухне. Уже готов должен быть.

Бодрый и уверенный, он выходит. За дверью икает. Для Славы и Толи это как удар по почкам. Ложатся. Настроение убитое. Праздника не получилось. Даже запах бесследно исчез. Толя открывает «Сагу о Форсайтах». Слава зевает. Представляет родной дом. Потом поворачивается к стене и тихонько сопит. Как ребенок, у которого отобрали любимую игрушку. Он подогнул ноги и кажется маленьким, как старичок. За окном черная зимняя ночь. И звезды насмешливо подмигивают им. Издеваются что ли?

3

НЕУЛОВИМЫЙ

И снова вечер. Комната второкурсников. Спартанская обстановка. Четыре кровати, тумбочки, стол, книжная полка. Двое лежат, двое сидят на кроватях. Обычная картина. За стол садятся только пошамать. Если, конечно, есть что. Сейчас не тот случай. В руках книжки.

Жеке надоело читать. И думать ни о чем не хочется. А то начнешь о чем-нибудь думать, и всё опять сведется к еде. Он уставился в угол, где тумбочка. Не его. Будто сейчас она раскроется, как волшебная шкатулка.

Вот взгляд его ожил.

– Смотри, мужики! Ну, ни штяк!

Показывает на низ тумбочки. Все отрываются от книжек. Может быть, действительно, сим-сим открылся? Не торопясь, выползает таракан. Он даже не идет, а еле перебирает лапками. Усики его шевелятся. Он отправляется в путешествие по комнате, которая для него, как для первооткрывателя, таит много тайн.

– Всё! – смеется Жека. – Отбегался. Идиот! Не! Ну, мужики! Среди бела дня! Вообще страх потерял.

Он хватает тапочек и, согнувшись, отправляется навстречу таракана. Тапочек занес над головой.

Тапочек мелькнул в воздухе и с глухим стуком опустился на пол. Шансов на выживание у таракана не было.

Таракан строг и элегантен. Если он наденет круглые очечки и станет на задние лапки, то будет похож на Пьера Безухова в салоне Анны Шерер. Отличается он лишь подвижностью. Что касается внутреннего мира с мучительными поисками смысла жизни, не знаю. Думаю, что всё-таки что-то имеется, раз это самые древние обитатели планеты. Он не сосет нашу кровь, как комар, и не жужжит назойливо перед нашим лицом, как муха. Кажется, что мы вообще ему неинтересны. Может быть, он презирает нас.

Таракан даже питается с нами вместе борщом из одной кастрюли, деликатно подождав, когда мы утолим аппетит.

Мы почему-то не любим его. Он же по отношению к нам никакой антипатии не проявляет. Он застенчивый. Жека погрузил ногу в тапок и покрутил ногой. Так тушат бычок. После чего ни бычка, ни таракана не должно остаться.

– Хрустнуло, – говорит он. – Вроде, как на сухарик наступил. Отбегался, идиот! Борзеть не надо!

Жека пошел к кровати, где его ждала ученая книжка. Чувство исполненного долга переполняло его.

За ним под веселый гогот бежал таракан. Может быть, он хотел ему что-то сказать. Очень важное. Иначе зачем было так торопиться, развивать спринтерскую скорость? Не обо всем можно прочитать даже в самых ученых книжках. Тараканам это, как никому, известно.

Тут Игорь прыгнул с кровати и распластался на полу, раскинув руки, как парашютист. Жека повернулся.

– Ты чего?

– Я чувствую, что он шевелится где-то в районе живота, – радостно воскликнул Игорь.

Игорь стал проталкивать руку под себя. Делал он это не торопясь, основательно, как настоящий охотник.

– Скотобаза! Попался! – радостно воскликнул он. – От меня еще ни одни таракан не уходил.

Товарищи брезгливо поморщились. Как можно такое брать в руку? От одной мысли об этом тошнить начинает.

– Голубчик! Вот он!

Игорь поднялся и торжественно продемонстрировал всем… продолговатую щепочку. Он еще не видел, что держит крепко-прекрепко в пальцах, поскольку победоносно оглядывал друзей.

Таракан неторопливо шествовал к самой далекой кровати у окна, как будто всё это его не касалось. Высокий бородатый Серега громко выругался и поднял ноги. Таракан шел в его сторону.

Он боялся тараканов. Может быть, в детстве Арина Родионовна рассказала ему страшную сказку про кусачих тараканов, которые откусывают язык детям, если они не хотят спать.

Поднялся Толя. Он шел к окну с двухпудовой гирей. На него было страшно смотреть. Не шел, конечно, а передвигался, согнувшись и держа гирю между ног. Гиря тянула его вниз. Не догадывался таракан, какая быстрая и красивая смерть его ожидает. Иначе ускорился бы и исчез за плинтусом. Но он продолжал ползти, не торопясь. Гиря грохнула. Стекла жалобно задребезжала. Внизу заикали, задрав головы к потолку.

– Если бы ногу? – спросил Сергей. – Ты об этом не подумал! Тридцать два килограмма и на ногу!