Но Мирас и Амаль не сдавались. Лишь когда солнце в пятый раз спустилось за горизонт и на небе зажглись звезды и луна, девушка воскликнула:

– Не понимаю! Нас будто не впускают! Отец говорил мне, что в Вечном Мире мы вольны оказаться там, где захотим! Но к старику, который может расторгнуть наш обет, мы не приближаемся ни на пядь, сколько бы не старались!

– Думаю, тому есть две причины. Первая – это не тот, кто может помочь.

– А вторая? – нетерпеливо спросила Амаль.

Мирас вздохнул и потупился:

– Один из нас не хочет расторгать обет.

Слова прозвучали робко и едва слышно, но все же прозвучали.

– Что ты имеешь в виду? – глаза Амаль засияли под звездами ярче солнца, губы поманили несказанными обещаниями, кожа засветилась в лунном свете, как драгоценная жемчужина.

– Меня не тяготит твое общество. Не страшит вечность рядом с тобой. Обет более не кажется мне тяжким проклятьем. И мне стыдно за свои прежние слова и поведение, – Мирас смотрел на Амаль и надеялся, что она не решит, что он просто жалеет ее. – Если ты готова поверить и дать мне шанс, возможно, нам и не стоит идти расторгать обет? – Он махнул в сторону оазиса.

– А как же предсказанная тебе суженая? – Амаль очень хотела верить мужу, то, что слова Мираса правдивы, доказывали и его горящий жадный взгляд, и пересохшие губы, жаждавшие живительной влаги поцелуев, и пальцы, не находящие покоя. Но девушка слишком хорошо помнила, как выглядела в его глазах. – Ты готов отречься от надежд твоей матушки? От мечты?

– Ты моя надежда и мечта! – уже не зная, как иначе доказать Амаль, что не желает более ничего, кроме как остаться ее супругом, Мирас приблизился к ней, за маленький шаг преодолев расстояние в тысячу шагов, сотню веков, миллионы причин, и со всей страстью сорвал поцелуй с ее губ, потом второй, третий, десятый, не в силах остановиться и насытиться.

Амаль таяла в его объятиях, как ледник под лучами весеннего солнца, плавилась, как воск от огня, и, не имея возможности вздохнуть, тем не менее, дышала полной грудью.

– Кхмм, – раздалось позади молодых людей негромкое покашливание.

Оторвавшись от поцелуев, Мирас и Амаль обнаружили, что стоят прямо посреди оазиса, а его хозяин с хитрым прищуром оглаживает свою аккуратную бороду.

– Что привело вас ко мне? – поинтересовался он после всех положенных приветствий.

– Нас связал посмертный брачный обет. Вернее, для меня он был посмертным, а для моего супруга не совсем, – потупившись, ответила девушка. И замолчала, не зная, как продолжить.

Но Мирас пришел ей на помощь:

– И теперь бы мы хотели, чтобы он прозвучал, как положено. Чтобы мы дали клятвы друг другу, и согласие быть всегда рядом, – парень легко снял с мизинца матушкино кольцо и надел его на палец Амаль.

– Но я лишь садовник для этого сада, я не могу расторгать и возлагать обеты, это делают в стенах земных храмов, – отказ старика прозвучал под стать его прищуру. – Зато я могу угостить вас яблоками из моего сада.

Он подошел к усыпанному одновременно и цветами, и плодами в разной степени зрелости дереву. Прошептал что-то, ласково проведя ладонью по шершавому стволу. И Мирас готов был поклясться, что дерево само склонило ветвь, на которой красовалось два наливных спелых яблока. Старик сорвал их и протянул молодым людям.

Амаль взяла нежно-розовое, Мирас желтое с бордовым бочком. От плодов пахло так умопомрачительно, что закружилась голова и спутались мысли. Юноша и девушка вдруг почувствовали, что голодны, как прежде, в мире живых, или в первые часы пребывания в Вечном Мире, и с аппетитом расправились с угощением.

Но едва проглотив последний кусочек – упали замертво.

Старик с состраданием смотрел на то, как стекленеют глаза молодых людей, как они из последних сил дотягиваются и берут друг друга за руки, как силятся что-то сказать, но уже не могут. И развеиваются золотистыми искорками, оставляя после себя лишь два крошечных семечка.

Эпилог

Из тьмы к садовнику выступила на мягких лапах иссиня-черная пантера, на спине которой мирно спал крошечный ребенок, вылетел огромный ворон с непропорционально длинными крыльями и выползла черная змея с по-человечески мудрыми глазами. Они молча наблюдали за тем, как бережно старик высаживает в землю оазиса два семечка, прихлопывает, рыхлит, а поверх кладет колечко с переливающимся в свете солнечного дня самоцветом.

– И обязательно было проводить их через все это? – промурлыкала пантера, осторожно ложась на землю и начав вылизывать лапу.

Ребенок было завозился на её спине, но снова замер, когда ворон присел рядом и начал обмахивать его крыльями.

– Без жизни нет смерти. Без смерти нет возрождения, – тихо ответил садовник.

– И что теперь? – прокаркал ворон.

– Когда семя проклюнется из земли, в чрево их матерей упадет семя их отцов. Когда появится первая почка, они огласят криками свое рождение. Когда листва зашелестит на ветвях, они впервые увидят друг друга. Когда ростки зацветут по весне, они дадут друг другу священные обеты.

Старик продолжал бы и дальше, но его прервало шипение змеи:

– Можешь не утруждаться, нам прекрасно известны все твои сказки! Мы не первый раз загоняем тебе все новых и новых предназначенных, и выучили наизусть все, что ты можешь нам сказать. Неужели просто нельзя свести их сразу?

Но ответ садовника прервал истошный плач младенца. На этот раз его не смогли успокоить ни ворон, ни пантера. Он оглашал, что помощникам тьмы и света пора встречать вновь прибывшего в этот мир.

– Даже передохнуть не успели! – проворчала змея. – И когда тебе надоест возиться с этими душами! Отпустил бы уже их в Великое Ничто! Но нет!

Старик, игнорируя её слова, взял малыша на руки и унес вглубь оазиса.

Испуганный Хейко, ослепленный льющимся на него светом, застыл в начале своего пути по Вечному Миру.

Мое время измеряется не годами, как у людей, а прожитыми осознаниями. Поэтому по человеческим меркам прошло, явно, несколько лет, прежде чем мы снова встретились с Аделиной, но для меня – всего ничего: парочка героинь сентиментальных романов, Нэнси Дрю, пушкинская Татьяна и самоотверженная Джейн Эйр. Сегодня же я очнулась Китнисс Эвердин: боевой, в чем-то абсолютно безбашенной, в чем-то неимоверно романтичной, сразу захотелось встать на защиту униженных и угнетенных, схватив лук.

Ада лежала на полу на животе и увлеченно срисовывала символ сойки-пересмешницы с обложки. Уже далеко не десятилетняя девочка, но еще и не девушка.

Вообще вернуться туда, где ты уже однажды была – большая удача. На моей памяти такое случалось только раз, и не со мной. В основном, таких, как я, мотает не только по персонажам, но и по домам. Каналы открываются хаотично, ты не можешь предсказать, куда тебя занесет в следующий момент и когда.

Зазвонил телефон. Аделина мазнула по экрану, не отрываясь от основного занятия.

– Привет, – лаконично ответила на целую пулеметную очередь невнятных звуков, едва доносящихся их наушников.

Я попыталась подобраться ближе, чтобы услышать, но, похоже, невзначай чем-то выдала себя.

– Подожди, – Ада оглянулась по сторонам, потом вообще поднялась, посмотрела за дверь, прикрыла ее. – Показалось, – пояснила звонящему.

Трубка опять разразилась звуками.

– Плевать! – бросила Ада в ответ.

Но собеседника это не устроило, и монолог продолжился.

Мне было очень интересно, что происходит. Но даже охотничья сноровка Китнисс мне бы тут не помогла, пришлось воспользоваться своим умением читать память породительницы.