Он шел очень долго по кругу, потому что оазис казался идеальной окружностью, обошел почти все, и только у самой лужайки, где лежали верблюды, его рука провалилась в пустоту. Это был выход. Но и он был перекрыт какой-то насыпью, на которую вчера никто не обратил внимания. Но, может быть, тогда ее и вовсе здесь не было. Присмотревшись внимательно, Азиз вдруг догадался, что это старая могила – кабр, частично обвалившаяся. В далекие времена она была с четырех сторон обнесена глиняными стенками. Но теперь они осыпались, и жестяной полумесяц, когда-то смотревший в небо, теперь валялся в песке, искореженный и облупленный. Наверное, захоронение много лет оставалось под толстым слоем песка и только вчера ветер обнажил его. И вот теперь оно предстало глазам испуганного Азиза.

– Мир вам, о лежащие в могилах! Да простит Аллах нас и вас! Вы ушли раньше нас, а мы скоро последуем за вами. – Пробормотал он предписанную дуа.

И испугался еще больше, ведь в хадисе Ибн Аббаса сказано: «Если мусульманин, проходящий мимо могилы своего брата (мусульманина), которого знал при жизни, передает ему салям, то умерший узнает его и отвечает на это приветствие».

Конечно, Азиз не знал того, кто лежит в этой могиле, но мало ли что может случиться. А вдруг его никогда никто не навещал, и сейчас покойник обрадуется посетителю и ответит?

Мальчик осторожно подошел ближе и, вытянув шею, заглянул вниз. Там ничего не было, только песок и все. Но у страха глаза велики: Азизу показалось, что он видит фигуру человека, словно вылепленную из песка. Чем дольше он всматривался, тем четче становилось видение. Как бы он хотел отвести глаза или убежать, но что-то сковывало движения, и он продолжал смотреть до тех пор, пока фигура не шевельнулась, осыпав с себя остатки песка, и на поверхности не появилась рука. Это была обычная человеческая рука с пятью пальцами и с чудовищно длинными черными ногтями, которые выросли настолько, что завивались в спирали. Азиз отшатнулся, и сбрасывая с себя морок, побежал с криками в глубь оазиса к шатру.

– Ата, амаки! – кричал он. – Здесь шайтан!

Вся семья уже сидела за дастарханом[4].

– Где ты был? – удивился Карим. – Иди поешь. Скоро пора выдвигаться, иначе мы никогда не доберемся до дома.

Но Азиз не унимался:

– Говорю вам, там шайтан!

– Где? – начал сердиться Карим. – Ты говоришь глупости. Откуда здесь может быть шайтан?

– Азиз, наверное, увидел песчаного джинна, – пошутила Сапарбиби.

– В могиле, – почти взвыл мальчик. – Там у выхода – могила, а в ней шайтан. Я видел руку – она с когтями.

– Ладно, ладно, – сказал Карим, заметив, что сын готов заплакать. – Сходим, посмотрим, что ты там увидел.

Он позвал братьев, и все трое, вооружившись ножами, отправились ловить шайтана.

Могилу они увидели сразу, но как только приблизились к ней, то заметили и какое-то существо, прячущееся за остатками стены. Услышав голоса, существо поднялось во весь рост и теперь молча смотрело на подошедших, не выказывая страха, свойственного дикому зверю. Да и с чего бы? Перед караванщиками стоял человек, и в этом сомнений не было. Длинные спутанные волосы доходили до земли, а на пальцах рук и ног змеились неправдоподобно отросшие ногти. Бледное безбородое лицо, припудренное пылью, тоже не вызывало ужаса, и даже наоборот, симпатию правильными тонкими чертами и спокойным выражением глаз.

– Кто ты? – спросил Карим на тюркском языке.

Незнакомец прищурился, словно силясь понять сказанное, но потом лишь покачал головой. Карим повторил вопрос по-арабски:

– Кто ты?

– Я – человек.

– Как твое имя?

– Не помню.

– Как ты здесь оказался?

– Не помню.

На каждый вопрос незнакомец отвечал одно и то же все более слабым голосом: «не помню». Он стоял, пошатываясь, словно после тяжелой болезни, и казалось, что каждый ответ отнимает силы, и он вот-вот упадет.

– Карим-ака, – не выдержал Хасан, – ты же не кадий, чтобы вести допросы. Перед тобой стоит голый человек, а ты разговоры с ним ведешь. Гостя нужно принять, привести в порядок, одеть и накормить. А уж потом расспрашивать.

– Ты прав. Накинь на него свой халат. Будь он хоть меджнуном[5], а принять надо как следует. А уж потом Аллах решит, что с ним делать.

С этими словами он протянул незнакомцу руку и тот ухватился за нее. Вот так за руку его и привели к очагу в халате, накинутом на голое тело.

Чтобы никого не испугать, Карим крикнул, что ведет гостя. И приказал жене увести Айгюль в шатер, дабы она не узрела неположенное.

В следующие несколько часов Хасан и Хусан прилежно изображали банщиков и брадобреев: остригли длинные волосы и ногти, нагрели воды и помогли вымыться, дали ему чистую одежду. И когда незнакомец предстал перед ними опрятно одетым, с чистым сияющим лицом, они вдруг поняли, что перед ними – мальчишка, ненамного старше Азиза.

– Ребенок, – сказал Хасан.

– Не думаю, что ему больше четырнадцати, – добавил Хусан. – Вот какой это злодей бросает детей в пустыне? Наверное, он отстал от каравана, и никто не стал его искать. Злодеи, что и говорить. Эй, Азиз, мы тебе друга привели.

Азиз выглянул из шатра и запротестовал:

– Какого еще друга? Шайтан – он и есть шайтан. На моих глазах из могилы вылез.

– Остановись, – строго приказал Карим. – Он просто человек. Ну заночевал в старой могиле, а где было еще прятаться от ветра?

– Да ты посмотри, какая белая у него кожа – как брюхо у рыбы, – не унимался Азиз.

И вправду, под шапкой красиво подстриженных волос лицо незнакомца казалось неестественно белым. Загар не коснулся ни кистей рук, ни шеи. Караван-баши счел это странным, но не стал показывать удивление, чтобы не обидеть гостя. Хорошо еще, что тот не понял слов Азиза, а то бы непременно обиделся.

Сапарбиби принесла горячую еду, и хотя гость был явно голоден, но вел себя достойно, ел маленькими кусочками и оставался невозмутимым и спокойным. Насытившись, поблагодарил всех и дал понять, что готов к беседе.

Говорил он грамотно, как ученый человек. Кроме арабского знал еще и фарси, но так и не смог вспомнить ни свое имя, ни то, как оказался в пустыне.

– Ну что ж, – подытожил Карим. – Сегодня всем нужно отдохнуть, а завтра, наконец-то, выдвинемся в Мерв.

– А что будем делать с ним? – спросил Хасан, кивнув в сторону гостя.

– Возьмем с собой. Если не найдутся родные, то будет мне сыном. И раз у него нет имени, то сам назову его.

– Это правильно, – согласилась Сапарбиби. – Дай ему самое красивое имя.

– Какое? Какое тебе нравится?

Сапарбиби задумалась, а потом, тщательно подбирая слова, чтобы не рассердить мужа излишней смелостью, сказала:

– Я всегда думала, что если у меня родится еще один сын, то назову его Бахтияр, что значит – «счастливый». Но у этого мальчика такое светлое лицо, словно луч солнца – «нур»…, – запнулась она, но тут же добавила, – И то, что мы нашли его – это счастье. Счастье для него и, думаю, будет и счастьем для нашей семьи.

– «Совершение благих дел спасает от дурного конца, скрытая милостыня гасит гнев Господа, а поддерживание родственных связей удлиняет жизнь», – произнес Карим. – Пусть будет Бахтияр. Мне тоже нравится.

На том и порешили.

Я не помню своего имени. Люди, усыновившие меня, дали другое – Бахтияр. И хотя оно звучит странно для моего уха, но мне нравится. Плохо только то, что я никак не могу к нему привыкнуть и часто не откликаюсь на зов. Это невежливо, и я вовсе не хочу обидеть людей, которые так добры ко мне, но ничего не могу с этим поделать.

Не помню я и своей предыдущей жизни, и даже не знаю, сколько на самом деле мне лет. Наверное, я просто сын пустыни – песка и ветра, потому что помню только это, помню четко и могу описать все до мельчайших деталей.

Помню, что появился я в темноте, и первое, что услышал – рев бури и шелест песка, потревоженного ветром. Тогда я еще не знал, что это за звуки и почему они меня окружают, но не чувствовал никакой опасности, наоборот, они меня занимали достаточное время, может быть несколько минут, а, возможно, и часов. Потом я услышал еще один звук. Высокий тонкий голос сказал мне: «Мир вам, о лежащие в могилах! Да простит Аллах нас и вас! Вы ушли раньше нас, а мы скоро последуем за вами». И я сразу понял, что где-то рядом неведомое существо приветствует меня и захотел ответить ему приветствием, но мой рот был крепко стянут какими-то путами. Тогда я попытался пошевелиться и поднести руку к лицу, чтобы избавиться от преграды. Раздался слабый треск разрываемой ткани, и я вдруг понял, что замотан в нее с ног до головы. Ткань была рыхлой и слабой, и расползалась от малейшего движения, и все-таки, чтобы высвободить хотя бы руку, мне пришлось приложить немало усилий. Потом, когда рука была освобождена, провел ладонью по груди и животу, ощутив все ту же ткань и песок, покрывавший ее густым слоем.