Журналист и писатель Марта Нойманн родилась в столице Германии в 1961 году, незадолго до возведения стены. Ее детство, отрочество, юность прошли в Западном Берлине «на фоне позорной демаркационной линии, кроваво разрубившей живой организм города надвое», как писала госпожа Нойманн в своих воспоминаниях. Окончив университет, она поступила работать в газету, обнаружив литературные способности и склонность к производству серьезных аналитических материалов. Работала специальным корреспондентом во Франции, Англии, Израиле. Написала несколько книг, посвященных межкультурным коммуникациям и ментальности европейских народов. В последние годы публиковала статусные передовицы в Die Welt и преподавала журналистику в немецких университетах. Пару лет назад одна общественная российская организация, спонсируемая группой бизнесменов-либералов, предложила Марте Нойманн принять участие в большой культурологической программе при поддержке Представительства Евросоюза. Целью программы было разъяснение россиянам европейских ценностей и образа жизни, развитие туризма, повышение интереса к зарубежному образованию. Словом, типичные межкультурные коммуникации, в которых так поднаторела госпожа Нойманн. Целый год она металась на «Сапсане» между Москвой и Санкт-Петербургом, читая лекции в учебных заведениях обеих столиц. Иногда, впрочем, брала билеты в плацкарт на обычный не скоростной поезд. Самолетами практически не пользовалась. Как выяснилось позже, на то был свой резон.
– «Если хотите лучше узнать русских, отправляйтесь вместо аэропорта на железнодорожный вокзал, купите билет на поезд до самой далекой точки на карте, на какую только сможете решиться как путешественник. С каждым преодоленным километром пространства эта поистине необъятная страна будет открываться вам в ракурсе, который вы никогда не увидите из иллюминатора самолета, особенно если летаете бизнес-классом. В моем случае из-за плотного рабочего графика это было всего лишь путешествие из Петербурга в Москву, однако, как заметил еще в 18 веке русский писатель Александр Радищев, и этого вполне достаточно, чтобы сделать выводы о царящих здесь нравах и тяжелой экономической ситуации…» – вслух читала Ольга перевод статьи Марты Нойманн.
– То есть она с улыбкой приходила на лекции. Получала за это огромные гонорары. Жила в лучших отелях. Подсаживалась в поездах к ничего не подозревающим людям, рассказывая о том, как ей здесь нравится, а сама в это время… – комментировала я.
– А сама все это время писала вот этот вот опус, – подтвердила Ольга.
Итак, «с каждым преодоленным километром пространства этой поистине необъятной страны» риторика Марты Нойманн звучала все более неприязненно. «Сапсан», писала она, этот стремительный поезд, названный в честь сокола (а соколиная охота, как известно, любимое развлечение русской аристократии), на самом деле довольно плохо вписывается в российскую действительность. Ведь построен он немецкой компанией Siemens и рассчитан на современную высокотехнологичную инфраструктуру, которую русские до сих пор не в состоянии создать, как и обеспечить безопасность пешеходам. Сегодня «Сапсан» превратился в поезд-призрак, который возникает внезапно и бесшумно, обдавая пространство мощной воздушной волной, которая сбивает людей с ног, затягивая их под колеса. За годы эксплуатации «Сапсана» в России никто так и не озаботился тем, чтобы построить нормальные пешеходные переходы, организовать систему светового и звукового оповещения, предупреждающую о приближении экспресса…
– Дело, видишь ли, в том, что на одной из презентаций Марта Нойманн познакомилась с главным редактором нашего информагентства и смогла втереться к нему в доверие. Он пригласил ее на пресс-конференцию Российских железных дорог и представил одному из топ-менеджеров. Она долго восхищалась тем, как организовано железнодорожное сообщение в нашей стране, топ-менеджер размяк, отвечал ей на все вопросы, наболтал лишнего… – пояснила Ольга.
Этот самый топ-менеджер РЖД был выведен в очерке в самом неприглядном свете: в его ответах немецкой журналистке слышалось лукавство, а глаза он постоянно отводил в сторону.
Хорошенько проехавшись по Российским железным дорогам, Марта Нойманн перешла к бытописанию пассажиров. Здесь были русские женщины с силиконом во всех возможных местах, еще четверть века назад считавшие за счастье переехать из терпящей бедствие страны в любую захолустную немецкую деревеньку, а ныне высокомерно взирающие на иностранок, считая себя эталоном красоты. Они раскрывали золотистые «макбуки», садясь в «Сапсане» у окна, и хищно оглядывали вагон в поисках интересного мужчины. С мужчинами, замечала госпожа Нойманн, в России тем временем было негусто, более того – они демонстрировали явные признаки вырождения. Далее шла врезка про тяжелое демографическое положение русских. Затем журналистка пересаживалась в плацкартный вагон обычного поезда и пересказывала заунывные истории, услышанные ею от простых пассажиров без «макбуков», которые перебивались с хлеба на воду, болели, страдали – в том числе и от отсутствия свободы слова.
– Она что – знает русский? – заинтересовалась я.
– Ну да, вот же она пишет: «Весь этот год, проведенный в России, я с благодарностью вспоминала маму, которая заставляла меня учить русский язык, казавшийся таким сложным, неактуальным в повседневной жизни, воскрешающим самые неприятные воспоминания моего детства…»
Я нервно кашлянула и допила кьянти. «В комнату под видом человека вполз Яков Гусарин…» – пришла на ум метафора собственного сочинения, имевшая отношение к особым состояниям креативного продюсера телеканала, на котором я работала. В такие моменты он медленно вплывал в кабинет и, щуря близорукие глаза, зловеще шепелявя, устраивал разнос подчиненным. Метафора тут же пошла в массы. Гусарин получил кличку Аспид и долго бесновался, случайно об этом узнав. О первоисточнике, к счастью, никто не вспомнил, поэтому образ вползающего аспидом продюсера был приписан авторству коллективного бессознательного. Безусловно, как и у Гусарина, промилле яда на кончике языка Марты Нойманн превышало все допустимые для среднестатистического человека нормы. Но Аспид, по крайней мере, был свой, хорошо знакомый, предсказуемый, а вот кто эта ушлая, лицемерная женщина, которую мне предстояло отыскать на чужбине?
– Ну, по большому счету, нельзя ведь сказать, что она все это выдумала, – задумчиво произнесла Ольга. – Гибли же люди под «Сапсаном»? Гибли. Деревеньки на пути из Петербурга в Москву такие, что без слез не взглянешь. Тетки с силиконом у нас тоже на каждом шагу. Мужчины… кхм… демонстрируют явные признаки этого…
Мы прыснули. Я заметила, что в тексте не хватает медведя в шапке-ушанке, у которого в одной лапе бутылка водки, а другой он рулит танком.
Вот уже пару лет мы путешествовали вместе. Думаю, я привносила оживление в размеренную манеру Ольги рыться в путеводителях, досконально планировать маршрут, делать протокольные фотографии на фоне Эйфелевой башни, с наслаждением застревать в гигантских аутлетах, часами примеряя две почти одинаковые юбки. Прохладное здравомыслие Ольги слегка усмиряло мои порывы схватить эту увертливую жизнь за гриву, оседлать, помчаться галопом и уже потом разбираться с последствиями – как тогда, в темной арке, когда я устремилась за французским клошаром, очарованная его странным пестрым шарфом и манерой подпрыгивать на ходу. Ольга, выхватив у меня сумку с паспортом и кошельком, решительно зашагала прочь от зловонных парижских тайн. Ничего не оставалось, как поплестись за ней.
Недавно нам исполнилось по тридцать три. Когда-то мы вместе заканчивали факультет журналистики МГУ, были в то время дружны, но затем потеряли друг друга из виду. Ольга Тихомирова возглавляла отдел экономики в информационном агентстве, А я, Кристина Сергеева, снимала военно-патриотическую документалистику на телевидении. Как-то на одной весьма бурной встрече однокурсников, неудачно совпавшей с солнечным затмением, я наткнулась в самом темном углу ресторана на рыдающую Ольгу, намертво вцепившуюся в бокал с виски, точно астматик – в спасительный ингалятор. Ничего удивительного в этом не было, ибо в тот момент практически в каждом углу заведения рыдало по девушке, а на свободном пространстве возле барной стойки трясли друг друга за грудки, припоминая старые обиды, двое верзил – корреспонденты «Ведомостей» и «РБК». Ольгу часто сравнивали с одной из девушек Бонда – актрисой Евой Грин: надменный подбородок, большие неспокойные глаза, фарфоровая кожа, волна смоляных волос. В тот вечер ее агент 007 – статный сероглазый банкир – позвонил из командировки и сообщил, что подает на развод. Встретил другую. Ольга была его второй женой, брак длился всего-то полтора года. Что ж, очевидно не стоит рассчитывать на вечную любовь, если к вам на пресс-конференции подходит красавец в кипенно-белой рубашке и говорит, что он Бонд. Джеймс Бонд. Даже если при этом вы так похожи на Еву Грин… Глотая слезы, Ольга то снимала, то надевала обручальное кольцо с маленьким изящным бриллиантом. В конце концов, соскользнув с ее пальца, кольцо с тихим всплеском опустилось на дно бокала, золотистая гладь виски сомкнулась над ним.
