Берлин накануне Рождества. Хмурый дождливый город спасали от вселенской тоски только красочные ярмарки с морем огней, глинтвейном и сияющим колесом обозрения на Александрплац. Из этого диссонанса рождалась какая-то странная красота, совершенно не объяснимая словами, балансирующая на грани между радостью и грустью. Серая мантия дождя городу была к лицу, и служила декорацией, на фоне которой происходило вот что: молодая женщина обессиленно прислонилась к грифельной стене дома по улочке Ксантенер Штрабе в районе Шарлоттенбург-Вильменсдорф. Ее белокурые волосы, пропитанные влагой, свисали сосульками, изморось нанизывала едва различимые прозрачные бусины на ресницы. Час назад она выскочила из подъезда солидного дома послевоенной постройки за несколько кварталов отсюда и долго блуждала по мокрым улицам, пытаясь найти дорогу к отелю, все время сбивалась с пути, сворачивала не туда.

То, что сейчас происходило, нельзя было отнести к ее личной трагедии. Это случилось давным-давно в каком-то параллельном мире с другими людьми. Иной на ее месте просто пережил бы ощущение сенсации, но для мокнущей под берлинским небом женщины эта история переворачивала с ног на голову все представления о логике жизни, о правильности избранных способов мышления, о рамках и границах, которых нет и которые существуют только в нашем воображении.

На площади Жандарменмаркт возле Берлинского драматического театра вспыхнули колючие многоконечные звезды, венчавшие макушки белых рождественских шатров с сувенирами и лакомствами. Над Бранденбургскими воротами колесница богини победы, непредсказуемой и воинственной, летела прямо сквозь мрачные мохнатые тучи, а за нею все гуще пылила ночь. Этот город, не подсвеченный снегом, прекрасный и чужой, стал местом откровений, от его громкого шепота хотелось заткнуть уши руками.

В ресторане на углу Ксантенер Штрабе зажгли пестрые витражные люстры-абажуры в стиле «тиффани». Женщина отлепилась от стены и направилась в сторону светящихся окон. Там ее ждали.

Бокал с шардоне был слегка запотевшим, ледяным на ощупь, и, если смотреть сквозь хрупкость стекла на прозрачные стены аэропорта Внуково, вино казалось слегка разбавленным морозной вечерней синевой. Именно этим и занималась темноволосая молодая женщина в джинсах, уггах и сером свитере, сидевшая в полупустом ресторане вдали от стоек регистрации: разглядывала мир сквозь бокал шардоне. Стекло и металл окружающего пространства. Официанта, протиравшего соседний столик. Быстро приближающуюся женскую фигуру, слева от которой бодро бежал, шевеля колесиками, пластиковый черный чемодан с матрешкой на крышке. То есть, меня. Кристину. И она увидела то, что должна была увидеть: мне невыносимо скучно. Вы, наверное, думаете, что шла я с кислым лицом? Ха-ха, ну кто же отправляется в отпуск, в рождественскую Европу, с подобной физиономией? Нет-нет, у меня было весьма приподнятое настроение, которое я собиралась приподнять еще сильнее при помощи бокала какого-нибудь там мерло или кьянти. Но мне было скучно, это факт. Что видели окружающие, когда я шла по аэропорту? Девушку славянского типа, с голубыми глазами, светлыми волосами, колосящимися сложной косой, в красной куртке Bosco Sport с надписью Russia на рукаве… ну, и как уже было сказано, с румяной матрешкой на чемодане. Думаю, начни я сию минуту распевать русские частушки, никто бы, пожалуй, сильно не удивился, а иностранцы приняли бы это действо за некий перфоманс, устроенный пиарщиками аэропорта. Советская школьница Катя Лычёва, осуществляя исторический визит к американцам в 1986-ом, не могла бы принарядиться лучше. Ну, а я решила привнести немного лубочной славянской культуры на территорию несостоявшихся арийцев. В тот момент я почему-то была твердо уверена в том, что мне не хватает приключений, а им, с их «арбайтен унд дисциплинен» – впечатлений. Кто же знал, что хрестоматийная мудрость «бойтесь своих желаний – они могут исполниться», сработает так буквально…

Любительницу шардоне в сером свитере звали Ольга. Моя подруга. Мы обнялись, и тут надо отметить первую, еще не заявившую о себе в полный рост, сложность этого берлинского вояжа: в ребра Ольги острым углом уперся предмет, зажатый у меня под мышкой.

– Что это у тебя? – спросила Ольга и потянула на себя плоский квадратный объект, завернутый в серебристую бумагу. – Картина?

Я кивнула.

– Картина. Но больше похоже на геморрой.

– Моя тетя страдает геморроем, так что, поверь, он выглядит по-другому, – усмехнулась Ольга. – Это подарок кому-то?

Я помедлила с ответом. Честно говоря, я и сама не знала, какого черта на мою голову свалился этот багаж. Накануне поездки дед попросил навестить его. В гости я заходила с тортом «Прага», а вышла уже с этой странной картиной, которую обязалась доставить по неизвестному мне берлинскому адресу неизвестной немецкой женщине с неизвестной целью. Официальная версия звучала так: друг деда, художник Аркадий Фомич, не на шутку занемог и, имея многочисленных друзей по всему миру, решил разослать им на память о себе некоторые из своих работ. И, поскольку уж Кристина в любом случае едет в Берлин, то почему бы ей не передать презент лично в руки адресату? Ну да, все так и было. Вот вы бы нашли, что возразить любимому деду, который всегда был негласным авторитетом, человеком, с мнением которого вы волей-неволей соизмеряли свои поступки и решения? Я не нашла. Хотя вся история с передачей картины казалась мне чем-то высосанным из пальца, особенно, когда я увидела, что на ней изображено…

В общих словах я поведала об этом Ольге. Она немедленно захотела посмотреть, но я пообещала показать в отеле, после того, как куплю новую упаковочную бумагу.

Официант поставил передо мной бокал кьянти.

– Хорошо, но это же никак не должно помешать нам? Ты знаешь адрес, по которому нужно доставить картину? – сказала Ольга.

– По месту работы, – я потыкала в кнопочки смартфона. – Аксель Шпрингель… Адрес… Это по-немецки, вот, посмотри: Axel-Springer-Straße 65.

Ольга посмотрела излишне пристально и уточнила:

– А звать?

– Марта Нойманн.

– Марта Нойманн?

– Да.

– Марта Нойманн?

– Ну да.

– То есть ты хочешь сказать, что немку, которой ты везешь картину, зовут Марта Нойманн и работает она прямо-таки в Аксель-Шпрингель? Чья дочерняя компания до недавнего времени издавала русский Forbes?

– Ммм… видимо, да.

– Марта Нойманн?

– Да, блин, Марта! Нойманн! – вскричала я, подозревая, что это уже пятый бокал шардоне, который выпила Ольга в ожидании меня. – Почему ты постоянно повторяешь это имя?

Ольга отхлебнула еще вина. По правде сказать, это был всего лишь первый бокал, но после услышанной информации он показался ей казался почти пятым. Это она озвучила чуть позже.

– Марта Нойманн… – решилась, наконец, объяснить Ольга.

– Что?! Опять?

– Послушай. Марта Нойманн – это та самая стерва, которая в прошлом году устроила антипиар Российской Федерации. А наш главный редактор получил от руководства по шее за то, что так любезно привечал ее в информагентстве.

Я наморщила лоб и утопила взор в рубиновом кьянти, словно оттуда, со дна бокала, мог всплыть образ загадочной Марты Нойманн. Тут до меня дошло:

– Эмм… Железные дороги… Путешествие из Петербурга в Москву…

– Именно, – хлопнув ладонью по столу, сказала Ольга. – Это она.

Я ошарашенно откинулась на спинку кресла. Ольга достала планшетник.

В ходе дальнейшей беседы, прерываемой поисковыми запросами в Google, удалось пролить немного света на темную личность госпожи Нойманн и восстановить хронологию ее скандальных взаимоотношений с Российской Федерацией.