В этот момент мои ученики смогут сожалеть о том, что преподавание на моем семинаре не смогло помочь ей в то время, поскольку они знают, по каким принципам я учил их различать фобический объект qua универсальное означающее для восполнения недостатка Другого и фундаментальный фетиш каждого извращения qua объект, воспринимаемый в разрезе (coupure) означающего.
В противном случае не стоило ли этому одаренному новичку вспомнить диалог между доспехами в "Discours sur le peu de réalité" Андре Бретона? Это навело бы ее на верный путь.
Но как мы могли надеяться на подобное, если этот анализ в супервизии получил направление, предполагающее постоянное преследование пациента с целью вернуть его к реальной ситуации? Как мы можем удивляться тому, что, в отличие от королевы Испании, у аналитика есть ноги, когда она сама подчеркивает этот факт в энергичных призывах к порядку настоящего?
Конечно, эта процедура далеко не всегда имеет отношение к благотворному исходу исследуемого acting out: ведь и аналитик, разумеется, осознающий этот факт, находился в ситуации постоянного кастрирующего вмешательства.
Но зачем тогда приписывать эту роль матери, если все в анамнезе этого случая указывает на то, что она всегда выступала скорее в роли посредника?
Неустойчивый Эдипов комплекс компенсировался, но всегда в форме, обезоруживающей в своей наивности, совершенно вынужденной, чтобы не сказать произвольной, ссылки на личность мужа аналитика - ситуация, поощряемая тем, что именно он, сам психиатр, предоставил аналитику этого конкретного пациента.
Это не очень распространенная ситуация. В любом случае, она должна быть отвергнута как лежащая вне аналитической ситуации.
Оговорки по поводу его итогов не совсем объясняются изящными обходными путями анализа, а несомненный озорной юмор, связанный с гонораром за последнюю сессию, присвоенным в целях разврата, не является плохим знаком для будущего.
вопрос о границе между анализом и перевоспитанием, когда сам процесс на прапреобладающим домогательством к его реальным последствиям. В качестве дополнительного доказательства в данном случае достаточно сопоставить приведенные факты биографии и формирования переноса: любой вклад, вносимый расшифровкой бессознательного, действительно минимален. Настолько, что возникает вопрос, не остается ли большая его часть нетронутой в шифровке энигмы, которая под ярлыком преходящей перверсии является объектом этого поучительного сообщения.
8. Но читатель, не являющийся аналитиком, не должен понять меня неправильно: Я ни в коем случае не хочу обесценить произведение, к которому с полным правом можно применить эпитет Вергилия improbus.
Моя единственная цель - предупредить аналитиков об упадке, который грозит их технике, если они не признают истинное место, в котором производятся ее эффекты.
Они неустанно пытаются определить это место, и нельзя сказать, что когда они отступают на позиции скромности или даже когда они руководствуются вымыслами, опыт, который они развивают, всегда оказывается неплодотворным.
Генетические исследования и непосредственное наблюдение далеки от того, чтобы быть оторванными от должным образом аналитических реалий. И в своем собственном обращении к темам объектного отношения на годичном семинаре я показал ценность концепции, в которой наблюдение за ребенком подпитывается наиболее точным переосмыслением функции материнства в генезисе объекта: Я имею в виду понятие переходного объекта, введенное Д. В. Винникоттом, которое является ключевой точкой для объяснения генсека фетишизма [27].
Тем не менее, вопиющая неопределенность в прочтении великих фрейдовских концепций соотносится со слабостями, которые отягощают аналитическую практику.
Я имею в виду, что именно пропорционально трудностям, с которыми сталкиваются исследователи и группы, пытаясь постичь подлинность своего действия, они в конечном итоге заставляют его двигаться в направлении осуществления власти.
Они подменяют эту силу отношением к существу, в котором происходит это действие, что приводит к снижению его ресурсов, особенно речевых, с их верифицируемой высоты. почему это своего рода возвращение репрессированного, каким бы странным оно ни было, которое из претензий, менее всего склонных обременять себя достоинством этих средств, вызывает эту ошибку обращения к бытию как к данности реального, когда дискурс, который его информирует, отвергает любой вопрос, выходящий за рамки банальности.
IV Как действовать своим существом
1. Вопрос о бытии аналитика появляется очень рано в истории анализа. И нет ничего удивительного в том, что он был введен аналитиком, которого больше всего мучила проблема аналитического действия. Действительно, можно сказать, что именно в статье Ференци "Интроекция и перенос", датируемой 1909 годом [3], этот вопрос был впервые представлен, и он во многом предвосхитил все темы, которые впоследствии развивались вокруг этой темы.
Хотя Ференци понимал перенос как интроекцию личности врача в субъективную экономику, речь не шла о том, чтобы эта личность служила опорой для компульсии повторения, для неадаптированного поведения или в качестве фантомной фигуры. Он имеет в виду поглощение в экономику субъекта всего того, что психоаналитик делает присутствующим в дуэте как здесь и сейчас воплощенной проблематики. Не приходит ли Ференци к крайнему выводу, что завершение анализа может быть достигнуто только в том случае, если врач признается пациенту, что он тоже может испытывать чувство покинутости?
2. Нужно ли платить эту комическую цену за то, что мы просто признаем желание субъекта быть в сердце аналитического опыта, как то самое поле, в котором развертывается страсть невротика?
Кроме Ференци и ныне рассеянной венгерской школы, только англичане с их холодной объективностью смогли сформулировать этот разрыв, о котором невротик, желая оправдать свое существование, предоставляет доказательства, а значит, имплицитно отличить от межчеловеческих отношений, с их теплом и притягательностью (leurres), то отношение к Другому, в котором бытие обретает свой статус.
Достаточно привести в пример Эллу Шарп и ее весьма уместные замечания, чтобы проследить истинную озабоченность невротика [24]. Сила ее замечаний заключается в своего рода наивности, отраженной в справедливо прославленной резкости ее стиля как терапевта и писателя. Она далеко не ординарна в той степени, в которой требует от аналитика быть знакомым со всеми отраслями человеческого знания, если он хочет правильно читать намерения в дискурсе пациента.
Мы должны быть благодарны ей за то, что она поставила литературную культуру на первое место в обучении практиков, даже если она, кажется, не осознает, что в минимальном списке для чтения, который она им дает, преобладают произведения воображения, в которых означающее фаллоса играет центральную роль под прозрачной вуалью. Это просто доказывает, что выбор не в меньшей степени руководствуется опытом, если он является благотворным аналитическим принципом.
3. И снова британцы, по рождению или по усыновлению, наиболее категорично определяют конец анализа через идентификацию субъекта с аналитиком. Разумеется, мнения расходятся в том, кто в этом участвует - его Эго или Суперэго. Не так-то просто овладеть структурой, которую Фрейд прояснил в субъекте, если не различать символическое, воображаемое и реальное.
Достаточно сказать, что заявления, сделанные с целью противостояния, никогда не делаются без определенного давления изнутри тех, кто их выдвигает. Диалектика фантомных объектов, провозглашенная на практике Мелани Кляйн, имеет тенденцию выражаться в теории в терминах идентификации.
Ибо эти объекты, частично или не полностью, но определенно означающие - грудь, экскременты, фаллос - несомненно, завоеваны или потеряны субъектом. Он разрушается ими или сохраняет их, но прежде всего он и есть эти объекты, в соответствии с тем местом, которое они занимают в его фундаментальной фантазии. Этот способ идентификации просто демонстрирует патологию склона, по которому движется субъект в мире, где его потребности сведены к меновым ценностям, - сам этот склон обретает свою радикальную возможность только в том умерщвлении, которое налагает на его жизнь означающее, перечисляя ее.
