4. В опыте бессознательного Другого, к которому нас ведет Фрейд, крайне важно осознать, что вопрос не находит своих очертаний в протоморфных пролиферациях образа, в вегетативных интумесценциях, в анимических ореолах, излучающихся из пульсации жизни.
В этом заключается вся разница между ориентацией Фрейда и юнгианской школой, которая придерживается подобных форм: Wandlungender libido. Эти формы можно отнести к первому уровню мантики, поскольку они могут быть произведены соответствующими техниками (способствующими созданию воображения: грезы, рисунки и т. д.) в месте, поддающемся отображению: на нашей схеме мы видим его растянутым между o и o′, то есть в пелене нарциссического миража, идеально подходящего для поддержания своими эффектами соблазнения и захвата всего, что в нем отражается.
Если Фрейд и отвергал эту мантику, то только в том месте, где он пренебрегал направляющей функцией означающей артикуляции, которая действует по своему внутреннему закону и из материала, подвергнутого нищете, которая для нее существенна.
Аналогично, именно в той степени, в какой этот стиль артикуляции сохранился, благодаря фрейдовскому слову (verbe), пусть и расчлененному, в сообществе, претендующем на то, чтобы представлять ортодоксальность, между двумя школами сохраняется столь глубокое различие, вплоть до того, что ни одна из них не в состоянии сформулировать его причину. В результате уровень их практики вскоре окажется сведенным к расстоянию между способами сновидения Альп и Атлантики.
Если воспользоваться формулой Шарко, которая так восхитила Фрейда, "это не мешает [Другому] существовать" на его месте O.
Ведь если его отнять, человек не сможет больше оставаться даже в положении Нарцисса. Как по мановению руки, анима возвращается к анимусу, а анимус - к животному, которое между S и o поддерживает со своим Umwelt "внешние отношения", заметно более тесные, чем наши, причем нельзя сказать, что его связь с Другим ничтожна, а только то, что она проявляется иначе, чем в спорадических набросках невроза.
5. L вопрошания субъекта в его существовании имеет комбинаторную структуру, которую не следует путать с ее пространственным аспектом. Как таковой, это сам означающий, который должен быть артикулирован в Другом, особенно в его позиции четвертого термина в топологии.
В качестве поддержки этой структуры мы находим в ней три сигнификатора, в которых Другой может быть идентифицирован в Эдиповом комплексе. Их достаточно, чтобы символизировать значения полового воспроизводства под знаками отношения, "любви" и "деторождения".
Четвертый термин дает субъект в его реальности, закрытый как таковой в системе и вступающий в игру сигнификаторов только в режиме смерти, но становящийся истинным субъектом в той мере, в какой эта игра сигнификаторов заставит его означать
Эта игра означающих не является, в сущности, инертной, поскольку в каждой конкретной части она оживляется всей историей происхождения реальных других, которую обозначение означающих Других включает в современность субъекта. Более того, в той мере, в какой она устанавливается qua rule над каждой частью, эта игра уже структурирует в субъекте три инстанции: эго (идеал), реальность, суперэго, определение которых должно было стать задачей второй фрейдовской топографии.
Более того, субъект вступает в игру в качестве манекена (mort), но играет он в нее как живое существо; именно в своей жизни он должен выбрать масть (couleur), которую он может выставить. Он делает это с помощью набора воображаемых фигур, выбранных из бесчисленных форм анимических отношений, выбор которых предполагает определенный произвол, поскольку, чтобы гомологически соответствовать символическим триадам, они должны быть численно сокращены.
Для этого полярное отношение, посредством которого зеркальный образ (нарциссического отношения) связан как объединитель со всеми воображаемыми элементами того, что называется фрагментированным телом, обеспечивает пару, подготовленную не только естественным соответствием развития и структуры, чтобы служить гомологом для символического отношения Матери и Ребенка. Воображаемая пара зеркальной стадии, через ту контрприроду, которую она проявляет, если это должно быть связано со специфической преждевременностью рождения в человеке, присваивается, чтобы обеспечить воображаемый треугольник основой, которой в некотором смысле может соответствовать символическое отношение (см. схему R).
В сущности, именно благодаря разрыву, открытому этим предварительным воображаемым, в котором разрастаются эффекты стадии зеркала, человеческое животное способно вообразить себя смертным, что не означает, что оно было бы способно на это без симбиоза с символическим, но скорее означает, что без этого разрыва, отчуждающего его от собственного образа, этот симбиоз с символическим, в котором он конституирует себя как подверженного смерти, не мог бы произойти
6. Третий член воображаемой триады, тот, в котором субъект идентифицирует себя, напротив, с собой как живым существом, - это просто фаллический образ, раскрытие которого в этой функции - не самый скандальный аспект фрейдистского открытия.
Давайте сразу же впишем сюда под заголовком концептуальной визуализации этой двойной триады то, что мы впредь будем называть схемой R и что представляет собой линии обусловленности перцепции, другими словами, объекта, в той мере, в какой эти линии обводят поле реальности, а не просто зависят от них.
Таким образом, взяв вершины символического треугольника: I как эго-идеал, M как сигнификатор первичного объекта и F как позиция в O Имени Отца, можно увидеть, как гомологическое закрепление сигнификации субъекта S под сигнификатором фаллоса может повлиять на поддержку поля реальности, ограниченного четырехугольником MieI. Две другие вершины этого четырехугольника, e и i, представляют собой два воображаемых термина нарциссического отношения, эго и образ.
Таким образом, можно расположить от i к M, то есть в o, конечности сегментов Si, So1, So2, Son, SM, в которых размещаются фигуры воображаемого другого в отношениях эротической агрессии, где они реализуются - аналогично, от e к I, то есть в o′, конечности сегментов Se, So′1, So′2, So′n, SI, в которых эго идентифицирует себя, от своего спекулярного Урбильда до отцовской идентификации эго-идеала.
Те из вас, кто посещал мой семинар в 1956-7 годах, знают, как я использовал представленную здесь воображаемую триаду, триаду, в которой ребенок как желаемый объект в действительности представляет собой вершину Я, - чтобы вернуть понятию Объектного Отношения, ныне несколько дискредитированному массой бессмыслицы, которую этот термин использовался в последние годы для подтверждения, тот капитал опыта, который законно принадлежит ему.
По сути, эта схема позволяет нам показать отношения, относящиеся не к доэдиповым стадиям, которые, конечно, не существуют, но которые не могут быть поняты в аналитических терминах (как это достаточно очевидно в нерешительной, но контролируемой работе Мелани Кляйн), а к доэдиповым стадиям в той мере, в какой они упорядочены в ретроакции Эдипова комплекса
Вся проблема извращений состоит в том, чтобы понять, как ребенок в своем отношении к матери - отношении, которое в анализе определяется не его витальной зависимостью от нее, а его зависимостью от ее любви, то есть желанием ее желания, - идентифицирует себя с воображаемым объектом этого желания в той мере, в какой сама мать символизирует его в фаллосе.
Фаллоцентризм, порожденный этой диалектикой, - это все, что нас здесь интересует. Он, конечно, полностью обусловлен вторжением означающего в психику человека и строго не может быть выведен из какой-либо заранее установленной гармонии этой психики с природой, которую она выражает.
Этот воображаемый эффект, который может ощущаться как разлад только с предвзятой точки зрения нормативности, присущей инстинкту, тем не менее определил долгую ссору, которая сейчас утихла, но разрушительные последствия которой все еще сохраняются, относительно первичной или вторичной природы фаллической фазы. Даже не считая чрезвычайной важности вопроса, эта ссора заслуживает нашего интереса из-за диалектических подвигов, на которые она обрекла доктора Эрнеста Джонса, утверждавшего, что он полностью согласен с Фрейдом, в то время как утверждал позицию, диаметрально противоположную ему, а именно ту, которая сделала его, с некоторыми незначительными оговорками, без сомнения, защитником английских феминисток, с их любимым эгалитарным принципом: "каждому свое" - для мальчиков фаллос, для девочек - с... (aux boys le phalle, aux girls le c ... ).
