Тут большие башмаки выдвигаются вперед, чтобы накрыть лапки голубя, на которых, как известно, держится истина, а иногда и поглотить птицу: какой вы идеолог, кричит кто-то, наш критерий - просто экономический. Все устройства реальности не одинаково экономичны. Но в тот момент, когда истина уже принесена, птица улетает невредимой вместе с нашим вопросом: Экономические для кого?
На этот раз дело зашло слишком далеко. Противник смеется: "Ясно, что происходит. Месье собирается заняться философией. Скоро мы встретимся с Платоном и Гегелем. Этих подписей достаточно. То, что они представляют, - это одно и то же, и, как вы говорите, это касается всех, это не интересно специалистам вроде нас. Это даже не может быть засекречено в наших файлах".
Вы думаете, что я шучу. Уверяю вас, это не так. Я действительно верю в то, что говорю.
Если бы Фрейд привнес в человеческое познание только истину о том, что существует такая вещь, как истина, не было бы никакого фрейдистского открытия. Фрейд принадлежал бы к ряду моралистов, в которых воплотилась целая традиция гуманистического анализа, млечный путь к небесам европейской культуры, в которых Бальтазар Грасиан и Ларошфуко сияют как звезды первого порядка, а Ницше - как новая звезда, столь же ослепительная, сколь и недолговечная. Последним к ним присоединился Фрейд, который, как и они, стимулируемый, несомненно, христианской заботой о подлинности движения души, смог свести всю казуистику к карте Тендре, которую остается только установить в соответствии с теми задачами, для которых она была предназначена. Ее объективность, по сути, строго связана с аналитической ситуацией, которая между четырьмя стенами, ограничивающими ее поле, может прекрасно работать, не зная, где находится север, поскольку он лежит вдоль оси кушетки, которая должна указывать в направлении аналитика. Психоанализ - это наука о миражах, возникающих в этом поле. Уникальный опыт, в конце концов, довольно жалкий, но его нельзя не порекомендовать тем, кто хочет познакомиться с принципом человеческих глупостей, поскольку, обнаруживая себя как родственника целой гаммы расстройств, он проливает на них свет.
Этот язык достаточно умерен - не я его придумал. Мы дожили до того, что ревнитель якобы классического психоанализа определяет психоанализ как опыт, привилегия которого строго связана с формами, регулирующими его практику, формами, которые нельзя изменить ни на йоту, потому что они были получены чудом случая; эти формы обеспечивают доступ к трансцендентной реальности, обладающей свойствами истории, реальности, в которой вкус к порядку и любовь к прекрасному, например, имеют свою постоянную основу - а именно, объекты до эдипова отношения, дерьмо и сыпь на подгузниках.
Эту позицию невозможно опровергнуть, поскольку правила оправдываются их результатом, который рассматривается как доказательство того, что правила хорошо обоснованы. И все же у нас возникает множество вопросов. Как произошла эта невероятная операция случая? Каково происхождение этого противоречия между доэдиповой интригой, к которой, по мнению некоторых современных аналитиков, может быть сведено аналитическое отношение, и тем фактом, что Фрейд удовлетворился тем, что поместил ее в позицию Эдипова комплекса? Как может тот вид "горячего дома", которым ограничивается этот "новый взгляд" на опыт, быть конечной точкой в прогрессе, который, как казалось сначала, открывает бесчисленные связи между всеми областями творения - или тот же самый вопрос представляется наоборот? Если объекты, обнаруженные в этом факультативном брожении, были открыты с помощью какого-то иного метода, нежели экспериментальная психология, способна ли экспериментальная психология найти их снова с помощью своих собственных методов?
Ответы, которые мы получим от заинтересованных лиц, не оставляют места для сомнений. Движущей силой опыта, даже если он мотивирован в их терминах, не может быть просто эта иллюзорная истина, которая может быть сведена к иллюзии истины. Все началось с конкретной истины, с разоблачения, следствием которого стало то, что реальность перестала быть для нас прежней, и именно в ней бессмысленная какофония теории продолжает ловить человека за живое, как бы не давая практике опуститься до уровня тех несчастных, которым так и не удается от нее убежать (я использую этот термин, чтобы исключить циников).
Истину, надо признать, нелегко распознать, как только она стала общепринятой. Не то чтобы существовали устоявшиеся истины, но их так легко спутать с окружающей их реальностью, что до сих пор не найдено другого средства отличить их от нее, кроме как пометить их знаком духа, воздать им должное, рассматривать их как пришедшие из другого мира. Не стоит списывать все на некую слепоту человека, указывая на то, что истина никогда не бывает для него прекраснее, чем в тот момент, когда свет, который он держит над головой, как в пресловутой эмблеме, удивляет ее наготу. И нужно до некоторой степени притворяться глупым, чтобы делать вид, что ничего не знаешь о том, что происходит потом. Но глупость бычьей откровенности остается, если задаться вопросом, где можно было искать ее раньше, ведь эмблема едва ли указывала на колодец, место неприличное, если не сказать зловонное, а не на ларец, в котором должна храниться в целости и сохранности любая драгоценная форма.
Вещь говорит сама о себе
Но истина в устах Фрейда берет этого зверя за рога: "Итак, для вас я - загадка, которая исчезает, едва появившись, мужчины, которые так стараются скрыть меня под пошлым убранством ваших приличий! Но я готов поверить, что ваше смущение искренне, ведь даже когда вы берете на себя обязанность служить моими глашатаями, вы придаете моим цветам не больше значения, чем своим собственным, которые подобны вам самим, призракам, которыми вы являетесь. Где же я перейду в вас? Где я был до того, как вошел в вас? Возможно, однажды я расскажу вам? Но чтобы вы нашли меня там, где я нахожусь, я научу вас, по какому знаку вы узнаете меня. Люди, слушайте, я открываю вам тайну. Я, истина, буду говорить.
Должен ли я напомнить вам, что вы еще не знали этого? Конечно, некоторые из вас, называющие себя моими любовниками, несомненно, руководствуясь принципом, что в такого рода хвастовстве никогда не бывает лучше, чем сам себе, двусмысленно и не без некоторого неуклюжего проявления самолюбия, которое их действительно волновало, утверждали, что ошибки философии, то есть их собственные, могут существовать только на моих субсидиях. Однако, охватив этих девиц своей мыслью, они в конце концов сочли их ничтожными и тщетными и вновь принялись бороться с пошлыми мнениями в манере мудрецов древности, которые умели ставить их на место, будь они в виде россказней, тяжб, коварства или, попросту говоря, лжи, а также искать их на своих местах, в доме и на форуме, в кузнице или на рынке. Затем они поняли, что, не будучи моими паразитами, эти вульгарные мнения, похоже, служат мне гораздо больше и, кто знает, действуют как мое ополчение, как тайные агенты моей власти. Несколько случаев, наблюдавшихся в игре на выбывание, внезапных превращений заблуждений в истины, которые, казалось, были вызваны не чем иным, как упорством, направили их на путь этого открытия. Рассуждения об ошибках, их артикуляция в действиях могли свидетельствовать об истине вопреки самим доказательствам. Именно в этот момент один из них попытался добиться того, чтобы хитрость разума была принята в число объектов, достойных изучения: К сожалению, он был профессором, а вы были слишком счастливы обратить против его учения уши осла, которые вас заставляли носить в школе и которые с тех пор служат ушными трубами для тех из вас, кто немного плохо слышит. Так что оставьте свои смутные представления об истории и предоставьте тем, кто умнее вас самих, найти гарантию моей будущей фирмы - мирового рынка лжи, торговли тотальной войной и нового закона самокритики. Если разум так хитер, как говорил Гегель, он сделает свою работу без вашей помощи.
