«Хорошо».

Внезапно флед хлопнула в ладоши и прокричала: «А теперь давай покатаемся!»

Она снова достала зеркало и фонарик, и в следующий миг мы уже стояли на краю Гранд-Каньона, смотря вниз на самое большое в мире естественное ущелье. Мы с Карен никогда здесь не были. Слово «круто» даже близко не описывает мои ощущения.

На западе всё ещё было раннее утро, и яркое солнце отбрасывало длинные тени на впадины внизу. Над речной долиной плыли клочья тумана. Небольшое стадо осликов усеивало зелёную траву неподалёку. Этот размах не мог быть в точности передан даже величайшими из пейзажистов или фотографией размером со стену дома. В этот момент я поклялся обязательно посмотреть как можно больше достопримечательностей по всему миру, на что раньше мы с Карен просто не находили времени.

Ещё один рывок — и внезапно мы оказались на дне каньона, возле бурной реки, которая и создала Гранд-Каньон. Воздух был свежим и полным жизни. Ослики оторвались от завтрака, посмотрели в нашу сторону оценивающим взглядом, склонили головы и больше про нас не вспоминали. Весенние цветы всех расцветок и видов требовали нашего внимания. Бурлящая вода создавала райский фон для этой прекрасной картины. Все четверо молчали. Даже Флауэр была охвачена восторгом (хотя может она слишком устала, чтобы гонять осликов).

«Давай как-нибудь вернёмся сюда» — прошептала мне жена.

Флед широко улыбалась. В следующий момент мы вернулись в нашу комнату, но уже без инопланетной гостьи. Но я знал, куда она отправилась. У неё оставалось всего два дня, чтобы собрать сто тысяч людей в Гранд-Каньоне.

* * *

Этим вечером, когда Карен со своей женской лигой поехала играть в боулинг, я зашёл на сайт флед, где обнаружил следующую надпись:

ПРОСТИТЕ, МЕСТ БОЛЬШЕ НЕТ.

ПРИЁМ ЗАЯВОК ОКОНЧЕН.

Я пролистал вниз посмотреть, нет ли других изменений. В самом низу появилась другая надпись:

СКОРО ЗА ВАШЕЙ ДВЕРЬЮ: ПЛОХИЕ ПАРНИ.

И тут я вспомнил про генератор голограмм в своём пиджаке. Я вытащил его из шкафа и отнёс в кабинет, положил на пол, как раньше делала флед. К моему удивлению устройство показало трёхмерное изображение четырёх или пятилетней девочки, сидящей за обеденным столом со своими — как мне показалось — родителями. Она сидела на своих руках и была сильно напугана. По её грязному лицу струились слёзы.

«Всё хорошо, Филлис» — уговаривала её мать — «Ешь свою курицу».

Ребёнок не двигался.

«Ешь свою чёртову курицу, маленькая шлюшка!» — прорычал её отец.

«Не хочу. Я боюсь её есть».

«Папочка не причинит тебе вреда» — пообещала мать — «Кушай».

Маленькая Филлис осторожно взяла кусочек жареной курицы. Не успела она положить её на тарелку, как отец ударил по протянутой руке вилкой. Курица упала на пол, а девочка снова начала плакать.

«ОПУСТИСЬ НА ПОЛ И СЪЕШЬ ТО, ЧТО УРОНИЛА!» — прокричал отец.

Филлис, выставив руки вверх, чтобы защититься от ударов, тоже закричала. Но затем быстро опустилась на пол и попыталась поднять крылышко.

«НЕ РУКАМИ, МАЛЕНЬКАЯ СУЧКА! РТОМ! ТЫ УРОНИЛА ЕДУ НА ПОЛ И СЪЕШЬ ЕЁ ТАМ ЖЕ. ТЫ НЕ ЗАСЛУЖИВАЕШЬ ЕСТЬ КАК ЧЕЛОВЕЧЕСКОЕ СУЩЕСТВО!»

Филлис сделала то, что её просили.

«И за то, что ты такая неуклюжая девочка, вечером тебя ждут водные процедуры» — добавила её мать мягким голосом.

Филлис расплакалась ещё громче.

«Пожалуйста, мамочка, нет! Я больше не буду ронять курицу на пол! Пожалуйста, не кладите меня в ванну! Только не сегодня вечером, пожалуйста!»

«И после этого, маленький кусок дерьма, я приготовил для тебя сигарету» — пообещал отец.

Девочка снова взвыла, затем наклонилась и её вырвало на пол.

«Ты вылижешь это, маленькая сучка! ВЫЛЕЖИ ЭТО!»

«Будь осторожнее с сигаретой на этот раз» — мать предупредила мужа — «Мы не хотим, чтобы кто-то узнал».

Внезапно Филлис растворилась и появилась уже в другой сцене. Она сидела в углу пустой комнаты — возможно её спальни — раскачиваясь взад и вперёд, взад и вперёд. Девочка выглядела немного старше и больше не плакала. Её лицо ничего не выражало, а глаза были пустыми как у фарфоровой куклы. Я инстинктивно протянул руку, чтобы обнять девочку. Она не отодвинулась и вообще никак не отреагировала. Как будто была мертва…

Я не хотел знать, что ещё они делали с Филлис, и быстро повернул устройство на несколько градусов. Комната почернела, и я обнаружил себя на грязном полу в подвале. Пахло плесенью и сыростью. Рядом со мной был истощённый мальчик лет шести-семи, одетый в грязные тряпки и ползущий на руках и коленках — возможно, ему не хватало места, чтобы подняться в полный рост — к грязному окну. Он протянул руку за пауком, положил его в рот, а затем полез за мёртвой мухой, застрявшей в паутине. Мимо пробежала мышь и Рик быстро схватил её. Прямо перед тем, как он почти откусил ей голову, мышь выскользнула из рук и скрылась в трещине на стене. Рик заплакал.

Я снова повернул чёртову штуку.

На этот раз передо мной предстал мальчик, играющий в Монополию^[156] со своим другом или старшим братом. Мальчик поставил свою фигурку на Парк Плейс. Без предупреждения брат сильно ударил его ладонью по лицу. Рокки не казался удивлённым. Он даже не заплакал. Просто продолжил играть дальше…

Я продолжал вращать устройство, но, независимо от его положения, видел только страдания и боль. В одной из девочек, которая сказала, что хочет быть доктором и в ответ услышала только смех своих родителей и родственников, я узнал Клэр.

Здесь были и другие. Вероятно, устройство содержало проекции всех наших пациентов, но я уже не пытался отличить одного от другого. Ещё были двое сотрудников госпиталя, чьё кошмарное детство объясняло их взрослое поведение, но, пожалуй, не стану писать о них в этой книге.

Я ещё раз повернул устройство в надежде найти хоть каплю радости или хотя бы более лёгкое проявление жестокости. Шимпанзе держало на руках своего детёныша где-то среди джунглей. Солнце проникало сквозь листья деревьев и падало на мягкую почву и молодую обезьяну. На секунду я позволил себе улыбнуться. Внезапно шимпанзе окружили три больших собаки неизвестной породы. Прижимая ребёнка к телу, мать подскочила и побежала к дереву, но её тут же поймали. Всего за несколько секунд они перегрызли горло матери, а мужчины с винтовками приказали псам оставить ребёнка в покое…

Без моего вмешательства устройство включило другую проекцию. В ярко освещённой лаборатории другая обезьяна (возможно, тот самый детёныш, но уже выросший) сидела в маленькой клетке. Её голова была зажата тисками. Электроды, подсоединённые к толстым чёрным кабелям, торчали из её головы. Двое женщин в белых халатах щёлкали переключателем и наблюдали за реакцией обезьяны, а третий учёный записывал результаты в толстый чёрный блокнот. Но шимпанзе уже давно не реагировал. Его пустые глаза слепо смотрели вперёд. Я также увидел, что в прошлом он отгрыз себе половину пальцев…

Я крутанул эту штуку и оказался на ледяном выступе над океаном. Несколько человек с крюками забивали до смерти сотни детёнышей тюленей или без всякого повода били их тяжёлыми сапогами. Тела, уже лишённые меха (многие всё ещё были живы и корчились на льду), усеивали местность, красную от крови…

Ещё один поворот — и огромный бык умирает на арене, тысячи тысяч куриц с отсечённым клювом заперты в крохотные клетки, а их яйца отправляются на конвейерную ленту (воздух пропитан фекальными парами аммиака). Ещё поворот — и живая свинья с перерезанным горлом колотится и визжит на цементном полу. Я внезапно осознал, что нет никакой разницы между издевательствами над детьми и над животными…

Это всё, что я смог выдержать. Оставив Флауэр внутри дома, чтобы она не смогла раскопать устройство, я взял этот жуткий девайс и пошёл в мастерскую, где взял лопату и, забыв — или просто не придав значения — про федералов, ушёл глубоко в лес за домом, чтобы закопать его там.

В тот день я заплакал, впервые за много лет.