Жду день, другой. Джонатан не выходит в эфир.

Жду неделю, две.

Тишина. Его нет ни в сети, ни на телевидении. Ни одного интервью в прессе. Как же так? Самая громкая история в карьере, а он, вместо того чтобы выжать из нее максимум, исчезает…

Шотландия, три месяца спустя

На первые два звонка Эди, литературного агента, Джон не ответил – даже перенес телефон в тот угол хижины, где не было приема. Затем решил прогуляться вокруг озера. Слонялся, отмахиваясь от мошек, и не возвращался в дом, пока его почти не съели.

Увы, когда прозвучал третий звонок, он успел порядочно выпить, потому и поднес трубку к уху.

– Я уже начала опасаться, что ты меня избегаешь, – хриплым голосом курильщика, потребляющего две пачки в день, сказала Эди.

– Не принимай на свой счет, – буркнул Джон. – Я вообще всех избегаю.

– Да, у меня все нормально, спасибо, что спросил. Как сам? Северное нагорье пошло на пользу?

– Более-менее. По ночам вот не очень. Если не сплю, то неплохо. Звезд здесь тьма-тьмущая, забываешь, что на земле есть люди.

– До сих пор мучают кошмары?

Ответ был настолько очевиден, что Джон просто промолчал. Кошмары преследовали его с той самой минуты, когда он заглянул в холодильник Сирила.

– Сегодня звонила Луиза, спрашивала насчет контракта на вторую книгу, – подала голос Эди.

Луиза была его редактором, однако, пожалуй, эта история ушла в прошлое.

– Я не буду ее писать.

– Необязательно о Мусорщике. О любом другом случае, хотя, естественно, издательство предпочло бы опубликовать материал о деле Мусорщика.

– Я завязал с книгами.

– Ты мог бы взять за основу темы своих эфиров.

– С подкастом тоже покончено. И не только с ним. Я сыт по горло преступлениями, убийствами и маньяками. Они стоили мне брака с Эми и душевного равновесия. С меня хватит.

– Грустно от тебя такое слышать. Издательство попросит вернуть аванс.

– Мне плевать.

– У тебя есть деньги?

– Не знаю.

– Когда мы подписали соглашение, ты был вежливым и энергичным молодым человеком, – вздохнула агент. – Ты восторгался жизнью и страстно желал справедливости. Хотел изменить мир к лучшему… Что случилось с тем Джонатаном?

– Он нашел расчлененный труп и пять отрубленных голов в тот самый день, когда его бросила жена. – Джон потянулся за бутылкой виски и налил новую порцию. – Тут ведь ничего нового. Какой смысл звонить, написала бы по электронной почте.

– На сообщения ты не отвечаешь. Но ты прав – я тебя набрала не для того, чтобы поговорить о новой книге.

– Звучит несколько зловеще.

– Ты хоть раз за эти несколько месяцев получал почту? Я не электронную имею в виду, а обычную.

– Нет.

– С последним письмом ты точно захочешь ознакомиться.

– «Захочешь» – не совсем правильное слово. – Джон сделал хороший глоток.

– Джонатан, скажи правду: ты пьян? Поверь, я не собираюсь тебя винить, хотя сейчас всего-то два часа дня. Просто хочу знать, в каком ты состоянии.

– Я в порядке.

Эди нравилась ему как человек, и даже очень, поэтому он добавил:

– Здесь самое подходящее для меня место.

– Ты там еще не начал разговаривать с овцами?

– Почему сразу с овцами? Тут еще и лососи есть.

– Неужели тебя так довели кошмары…

Мертвые глаза. Запавшие щеки. Восковая кожа. Кристаллики льда на ресницах и голубых кончиках носов…

– Могу спать только после выпивки.

Точно так же говорил и его отец.

– Тебе надо вернуться в Лондон, Джонатан. У тебя здесь друзья.

– Друзья были у нас с Эми. А у меня лично ни одного нет.

– Слушай, ты ведь меня понял. Тебе не следует превращаться в отшельника. У меня дома есть гостевая комната, на двери которой табличка с твоим именем. Можешь пожить у нас с Мардж, сколько потребуется. Только скажи.

– Приеду на суд, если понадобится выступить в качестве свидетеля. Но жить мне лучше здесь.

– Не уверена, что это настоящая жизнь, – мягко сказала Эди.

Самое интересное, что она была права.

– Ладно, – вздохнула агент. – Забери завтра почту, и я еще раз позвоню. Тебе действительно нужно с ней ознакомиться. Я тут кое-кому кое-что обещала. Потом поговорим. Сходи в почтовое отделение, пожалуйста. Можешь сам меня набрать в любое время.

– Пока, Эди. Береги себя.

Джон нажал на кнопку отбоя и, прихватив бутылку, вышел на улицу – насладиться дикой природой.

В словах Эди был смысл, а в его отшельничестве – нет. Только какими он располагал вариантами? Стоило подумать о книге или подкасте, и перед глазами немедленно появлялись пять отрубленных голов и расчлененное тело шестой жертвы, которую выбросили, словно мусор. Он вспомнил стук, с которым один из страшных экспонатов выставки Сирила выпал из морозилки, и слова инспектора Атертона:

«Если вы делаете из убийства гламурный продукт, рано или поздно получаете труп на своем крыльце».

А больше Джонатан ничего делать и не умел. Как и его отец.

На следующий день он забрал в деревне скопившуюся за две недели почту. Женщина за стойкой, которую явно ничему не научили предыдущие визиты Джонатана, попыталась его разговорить:

– Завтра опять обещают дождь, – начала она, вручая ему пачку конвертов. – Крыша все протекает? Должно быть, ужасно, когда в доме сырость.

Во время ливней дождевая вода просачивалась сквозь прорехи в шифере и стекала по стене кухни. Джонатан постоянно держал пластмассовое ведро у дивана и кастрюлю у кровати – в тех местах, откуда тоже капало. На прошлой неделе обнаружил выросший в ванной гриб, просунувший мягкую шляпку в щель между стеной и полом. В дождь по окнам снаружи ползли прозрачные струи, из-за которых воздух казался серым, а озеро походило на старый железный лист. Джонатану отсутствие цвета нравилось и даже успокаивало: лучше так, чем яркая круговерть, возникающая по ночам перед закрытыми глазами. Лучше запах сырости, чем тот смрад, что отложился в его памяти.

– Обязательно напомню Каллуму Моррису, как только его увижу, – продолжила женщина. – Он худший арендодатель в мире, пальцем о палец не ударит, пока его не пристыдишь.

Джонатан пожал плечами и ничего не ответил.

Заглянул в магазинчик: надо было купить фасоль, бекон, яйца, хлеб, молоко и кофе, а еще пару пачек парацетамола. В отличие от предыдущих дней, задержался у стойки с газетами, глянул на заголовки. Политика, войны, скандалы. Внезапно осознал, что ищет новости об убийствах, и ему стало не по себе.

Поразмыслив, он купил еще одну бутылку виски.

Джон сел в припаркованный на улице видавший виды «лендровер», включил печку и начал просматривать письма. Он помнил, сколько корреспонденции получал в Лондоне, как она шлепалась на пол сквозь прорезь в двери. Говорят, люди перестали писать письма на бумаге, однако ему приходили счета за газ, электричество и интернет, открытки от друзей, приглашения на свадьбы и крестины. Просьбы о сборе средств, письма от матери Эми и от поклонников, которые переправляли ему Эди и издательство, реклама и прочая макулатура.

Жена обожала листать мебельные каталоги и с удовольствием переставляла хотя бы раз в месяц всю обстановку в доме. Хорошо, что только в воображении. Если почту забирала Эми, то раскладывала ее на кучки: это тебе, это мне, это никому не нужно. Раньше, когда поступала важная корреспонденция, она вскрывала конверт и прикрепляла письмо на холодильник разноцветными магнитиками в форме всякой еды – чтобы Джон, решив сделать перерыв в работе и подкрепиться, обязательно его увидел. Увы, это было давно.

Итак, он получил на почте один большой конверт и еще два пухлых пакета. Точно не от друзей; те немногие, что остались, долго пытались до него дозвониться, пока не сдались. Возможно, они отправляли и письма в электронную почту. Джон не мог сказать наверняка: интернет в хижине не работал, а все приложения из телефона он удалил.