«При въезде на Арбатскую площадь огромное пространство

звездного темного неба открылось глазам Пьера.

Почти в середине этого неба над Пречистенским бульваром,

окруженная, обсыпанная со всех сторон звездами,

но отличаясь от всех близостью к земле,

белым светом и длинным, поднятым кверху хвостом,

стояла огромная яркая комета 1812-го года,

та самая комета, которая предвещала,

как говорили, всякие ужасы и конец света.

Но в Пьере светлая звезда эта с длинным лучистым хвостом

не возбуждала никакого страшного чувства».

(Л. Н. Толстой «Война и мир»)

– Таша! Ташенька! – голос деда прорезал вечерний дрожащий воздух. Августовские вечера были ещё тёплыми, и Натали до сумерек засиживалась в беседке с книжкой. – Пойдём, в шахматы сыграем, да и ужинать накрывают. – Афанасий Николаевич ласково растрепал короткие волосы подбежавшей девочки.

В окнах парадного этажа уже горел свет, и через плотные шторы были видны редкие силуэты людей. Сегодня дом ещё полупустой: основная часть гостей на именины Натальи наедет завтра к обеду. Приедут мать с отцом, братья с сёстрами, и даже Митинька, несмотря на уроки, обещался быть. Наташа послушно прижалась к деду и поднялась с ним в комнаты.

Дом Афанасия Николаевича поражал роскошью всех, кто приезжал в имение. В московском доме Гончаровых, Наташа видела это зимой, когда мать забирала её на праздники, царил затянувшийся ремонт – многие комнаты были заставлены упакованными вещами, мебель закрыта чехлами от пыли. У деда было гораздо уютнее и просторнее, но нрав матери, Натальи Ивановны, отличался суровостью, перечить ей казалось невозможным, так что Таше придётся скоро вернуться в родительский дом. Мать почему-то решила, что тех книг, что Наташа запоем читала в дедовой библиотеке, недостаточно для её образования, и обязательно нужны заграничные учителя, раз девочке уже исполняется шесть лет. Поэтому она хотела забрать дочь в Москву. Хотя Таша училась и в деревне – здесь с ней была её любимая англичанка мисс Томсон, а русской словесностью с ней занимался дед. Не предстоящие уроки страшили Наташу – гораздо больше она переживала, позволит ли маминька выезжать верхом. Только этим летом Афанасий Николаевич подарил ей каурого Пегаса, до того Таша каталась на смирном пони Ветерке, которого водил в поводу грум, а мисс Томсон забавно бежала следом, беспокоясь о сохранности воспитанницы. Теперь же девочке дозволялось ездить самой, и она каждое утро тренировалась в аллюрах под присмотром бдительного берейтора. Затем следовали занятия языками, чтение, музыка, а после обеда можно было сбежать к дворовым девочкам – Танюше и Параше. Они знали столько игр с пением и прибаутками, что Натали диву давалась. Жаль, что завтра нельзя будет их пригласить в дом, чтобы играть вместе с Александриной и Екатериной. Маменька не любила, когда дети сближались с простым людом.

Утро было ярким и праздничным. Наташа проснулась в своих покоях, вспомнила, какой сегодня день, и обрадовалась. Подбежав к высокому окну, она подтянулась, залезла на подоконник и выпрямилась во весь рост, вцепившись в переплёт. За зеленью деревьев блестела извилистая речка со странноватым названием Суходрев («Почему Сухо? Почему Древ? Это же МокроРек!» – удивлялась маленькая Таша). Полевых цветов на ровно скошенных газонах уже не было, зато на клумбах тут и там алели розы и георгины. Через стекло девочка услышала, как весело перелаиваются собаки на псарне, и ей захотелось с ними поздороваться. Наташа спрыгнула на пол прямо в руки подоспевшей мисс Томсон, чуть не уронив бедную англичанку.

– Good morning, miss Tomson! – воскликнула девочка. Русским гувернантка владела плохо, поэтому они всегда разговаривали по-английски.

– Доброе утро, милое дитя! С именинами! От всей души желаю тебе много радостных дней!

– Спасибо, милая мисс Томсон, – порывисто обняла её Натали и выбежала из комнаты.

На псарне Наташа чувствовала себя как дома. Псари и корытничьи знали и любили маленькую барышню. Девочка часто прибегала туда. Трепля за ушами датских легавых, английских борзых и французских гончих, Наташа весело отвечала на русские приветствия и поздравления людей и даже не заметила подошедшего деда.

– А, вот ты где, моя хорошая! Так и думал тебя здесь найти. Поздравляю, внученька! Подарок я тебе приготовил, в комнатах ждёт.

– Благодарю тебя, дединька! – обернулась Наташа и кинулась в объятия. – Я сразу посмотрю, только вот загляну к Пегасу, а то он же ещё не выезжен сегодня!

Афанасий Николаевич лишь усмехнулся, он привык к тому, что внучка часто предпочитала людям животных, особенно лошадей и собак. И подарок он заказал из Англии под стать Натали – чудесную фарфоровую куколку в костюме для верховой езды и, самое главное, с отлитой из олова и искусно расписанной лошадкой каурой масти. Кукла была так похожа на саму именинницу, что Афанасий Николаевич даже пожалел мимолётно, что нельзя её оставить в имении вместо портрета девочки.

До конюшен они дошли вместе. Наташа не шла – летела, так ей хотелось всё успеть скорее. Пегас был уже вычищен и накормлен, поэтому девочке не составило труда уговорить деда разрешить ей проехать на нём «вот самую чуточку».

Грум вывел молодого коня из ворот и подставил барышне предплечье. Маленькая Наташа лихо взобралась в седло. Держалась она как амазонка, несмотря на недолгий пока опыт езды верхом на настоящей лошади. Афанасий Николаевич дал груму увести её по аллее, а сам пошёл в дом, готовиться к приезду сына с остальным семейством. По слухам, доходившим из Москвы, Николай был всё ещё болен, и болезнь его прогрессировала – следовало дополнительно наказать прислуге по части подачи спиртного, чтобы сын не испортил праздника любимой Ташеньке. И дед решительно собирался дать отпор невестке и не позволить увезти внучку в городской дом, по крайней мере, до зимы.

Гончаровы приехали на двух каретах, всего с одной гувернанткой, зато со всеми детьми, и сразу заполнили собой усадьбу. Дворовые и прислуга засуетились под строгим взглядом Натальи Ивановны, создавая почти городское оживление. Таша выскочила из высоких дверей комнаты навстречу матери. Та не дала себя обнять, но поздравила и потрепала дочь по щеке.

– Maman, посмотрите, что мне дединька подарил! – Девочка принесла из кресла и показала куклу и лошадку.

– Незачем так баловать ребёнка, Афанасий Николаевич, – обратилась мать к свёкру, без интереса глянув на игрушки. – Деньги тратите на пустяки.

– Моё дело, куда тратить, – оборвал дед. – Именины ведь, jour de nomme. И тебя, Натальюшка, с праздником, и для тебя приготовлено, – он взял с комода какой-то воздушный свёрток и вручил невестке.

Наталья Ивановна развернула подарок и с удовольствием отметила:

– Шаль, как невесте! Надо же! Благодарствую, уважаемый Афанасий Николаевич!

Ажурное полотно приятного голубого цвета легло на плечи, подчёркивая красоту ещё молодой женщины. Зеркала отражали её, как в бальной зале. Таша восхитилась матерью. Она тоже приготовила в подарок вышитый платок с инициалами, но куда ей было тягаться с дедом. Наташа робко протянула платок. Наталья Ивановна улыбнулась и похвалила дочь.

Отец презентовал Таше кулёк сластей, а Митя, «от всей семьи», – басни Лафонтена. Хоть Наташа и любила читать, но отложила книжку, чтобы накинуться с расспросами на старшего брата.

Домой, в Москву, она, конечно, не хотела. Но по семье скучала, и ей было интересно знать все подробности их жизни: как зовут новую гувернантку, какие учителя приезжают к Дмитрию и Ивану, и как получается у Александрины играть на фортепиано.

– Приедешь домой – всё сама услышишь и увидишь, – рассудительно отмахнулся Митя. Брату в мае исполнилось десять лет, и девчачья трескотня была ему уже неинтересна, потому он обратился к Афанасию Николаевичу: